О договоре тут же было донесено в Москву. Разумеется, Иван Васильевич сделал вид, что очень переживает за новгородцев, каково им будет под королем, и послал об этом сказать в Новгород. Аналогичное сожаление и печалование о судьбе новгородцев послал и московский митрополит. Оба послания зачитали на вече. Последнее особенно большое впечатление произвело на бояр и богатых новгородцев, они плакали и смущались. Но черные люди Новгорода все поняли правильно и на печалования митрополита ответили ором негодования. Марфа Борецкая быстро и доходчиво объяснила новгородскому народу, о чем именно так переживает московский митрополит и чего так желает от Новгорода московский князь, которому веры нет и быть не может. Московские послы желали увезти с веча челобитную своему князю, чтобы вновь вернуть Новгород под его руку. Вече попросту их прогнало, и они с позором вернулись к Ивану Васильевичу. Уловки не сработали. Тогда, созвав ближний круг, московский князь объявил, что сделал для мятежных новгородцев все и теперь должен идти на них войной, чтобы взять законную дедину и отчину.
Время для похода он выбрал самое опасное для Новгорода: Михаил Олелькович вынужден был оставить город, чтобы принять наследство от умершего брата. Иными словами, в Новгороде вся военная сила были – ополченцы. А ополчение в Новгороде теперь было безнадежно слабым, не то что несколько веков назад. В Москве знали, что новгородцы могут выставить большое число ополченцев, но у них нет профессионального войска (а это – только княжеские дружины), и Новгород совсем не похож на крепость – стены его слабы, местами сложены и вовсе из земли, и оборонять такой город почти бессмысленно. Получив очередное посольство, которое уже прямо говорило о скорой войне, горожане перепугались. Но отступать было поздно, и им пришлось срочно писать Казимиру, просить помощи.
Иван Васильевич заручился поддержкой церкви, приложившись едва ли не ко всем имевшимся иконам, и теперь московским людям, не понимавшим, почему вдруг христиане идут бить христиан, батюшки объясняли, что «не яко на христиан, а яко на иноязычников и на отступников православия».
А в Москве Иван Васильевич созвал бояр, епископов, воевод и объявил начало похода. Новгородцы послали к псковичам, но тем не понравилось, что к ним прислали посла не по форме, то есть недостаточно знатного и не по протоколу одетого, и они обещали, что подождут, когда московское войско с князем войдет на Новгородскую землю. А когда оно вошло – встали на сторону москвичей. Теперь на вольный город шло огромное, собранное из всех княжеств и земель войско Ивана Васильевича. И сразу же земли Новгорода стали превращаться в выжженные пустыни.
А тут в Новгород явился очень некстати старец Зосима, который хлопотал о передаче монастырю соловецких рыбных ловель, и, получив сперва неприемлемый для себя ответ, стал пророчить о страшной участи Новгорода и предрек смерть боярам, которые собирались в доме Марфы. Дабы не порождать паники, ему ловли тут же отписали, но было уже поздно – слухи о пророчестве пошли гулять. Их охотно распространяли московские доброхоты. Кроме видений Зосимы, молния как назло разбила крест на Святой Софии, на гробах двух архиепископов вдруг выступила кровь, заплакали слезами две новгородские иконы, а с верхушек деревьев однажды хлынули потоки воды. И помощи от Казимира не было, поскольку тот был занят другими делами и стремился их хотя бы завершить или приостановить.
Иван Васильевич заручился поддержкой церкви, приложившись едва ли не ко всем имевшимся иконам, и теперь московским людям, не понимавшим, почему вдруг христиане идут бить христиан, батюшки объясняли, что «не яко на христиан, а яко на иноязычников и на отступников православия». Для новгородцев такое обвинение только еще больше добавило смущения в умы. Вот в таком апокалиптическом настроении ополчение Новгорода отправилось биться с московскими войсками. Новгородские воины не то что не владели оружием, многие из них и ездить верхом едва умели, и в ополчение сперва брали по желанию, а потом стали просто назначать по спискам. В общем, вместо войска Новгород выставил испуганную толпу необученных и плохо вооруженных людей.
В бою при Корыстыне (точнее, в пародии на битву) часть ополченцев перебили, часть поймали и отрезали им уши, губы и носы и в таком виде отправили в Новгород, чтобы сломить боевой дух горожан. Однако эффект был обратный. Если на вече стали вроде бы склоняться, чтобы сдаться на милость московского князя, то после появления «резаных» снова послали умолять Казимира. Король должен был подойти на Шелонь, где ожидалась решающая битва.
Вместо обещанного мира и благоденствия город получил голод, разграбление и смерть. В таком умонастроении снарядили посольство и отправили к московскому князю, и тут же были подписаны две грамоты. По одной – Новгород полностью терял свободу и отдавался на милость князя, по другой – выплачивал сверх того денежную компенсацию Москве в 15 500 рублей серебром.
Она и произошла 14 июля. Но новгородцам очень не повезло: Казимир донесения не получил – гонец был перехвачен врагом. Ополчение не успело с ним соединиться, и новгородцев разбили. Погибли почти все. Те, кто уцелел, увидев трупы товарищей, бросились назад к Новгороду. А вокруг него уже трудился псковский карательный отряд – убивая, вешая, вспарывая животы, сжигая все, что можно сжечь, и насилуя все, что можно изнасиловать. В самом городе Марфа Борецкая призывала держаться, хотя бы из последних сил. Но изменники были всюду – забивали жерла новгородских пушек, постоянно сообщали информацию врагу, прятали или уничтожали продовольствие. И город начал голодать. Тем более что из сожженных пригородов и сел хлынули толпы беженцев, которые чудом спаслись от московских усмирителей. В таком положении вече стало задумываться о сдаче, Марфу перестали слушать, и народ от нее отвернулся.
Вместо обещанного мира и благоденствия город получил голод, разграбление и смерть. В таком умонастроении снарядили посольство и отправили к московскому князю, и тут же были подписаны две грамоты. По одной – Новгород полностью терял свободу и отдавался на милость князя, по другой – выплачивал сверх того денежную компенсацию Москве в 15 500 рублей серебром. Плененную новгородскую верхушку – Борецкого, Селезнева, Сухощека и Арзубьева – казнили, еще пятьдесят лучших людей увезли из Новгорода в Москву и бросили в темницу. Горожане поклялись не передаваться Литве и брать митрополита только от Москвы. Так Новгород был повержен.
Год 1475. Второе новгородское восстание
Повержен, но не до конца. В 1475 году в городе снова началось брожение умов. Жизнь под московским князем оказалась невозможной. На волне этого всеобщего негодования посадником был избран Василий Ананьин, который и прежде был известен как поборник союза с Литвой. И как только он встал у кормила городской власти, в городе начались избиения тех, кто подписал с Москвой прежний позорный договор. В Новгороде мордобой был делом обычным, но теперь это был мордобой яростный, с отъемом имущества и доведением до смерти. Сторонники Москвы перепугались, что их всех перебьют. Но Иван Васильевич был изворотлив и хитер. Желая покончить с мятежным городом полностью и навсегда, он совершил в Новгород визит – якобы для того, чтобы разобраться со здешним накалом страстей.
Во время пира, организованного для него на Городище, неожиданно стали подходить жалобщики, которых он не прогнал, а даже совсем напротив – пообещал рассмотреть все челобитные на притеснения и несправедливость. На другой день, когда он посетил сам город, к нему явилась делегация бояр, которая стала жаловаться на притеснения нового посадника. Люди посадника возмутились и пытались объяснить это клеветой. Иван Васильевич обещал всех на следующий же день рассудить.
На этот суд явились две толпы, каждая тащила своих обидчиков. Московский князь велел кого-то взять под стражу, кому-то назначил штраф, и все решили, что дело и ограничится штрафами. Однако взятых под стражу князь решил казнить, и даже защиту Феофила отклонил. Тем временем поток жалоб рос – хлынули жалобы не только от горожан на московскую партию, но и на литовскую, и от горожан друг на друга, и от жителей пригородов на своих обидчиков. Этого-то московскому князю и было нужно. Число арестованных росло. Закончив судебные дела, захватив арестантов, князь отбыл в Москву, пригласив жалобщиков приезжать теперь на суд к нему в столицу. И хотя это было против правил, горожане признали за ним такое право.
В основном в Москву стали ездить те, кто проиграл бы дело в новгородском суде. Пришлось ехать к князю в Москву и послам от новгородской архиепископии. И, зачитывая текст договора, они случайно обмолвились, назвали князя своим государем, как это делали челобитчики, принося присягу. Иван Васильевич исправить обмолвку им не дал. И тут же отправил свое посольство в Новгород, велев спросить у новгородского веча, какого государства они хотят. Новгородцы не поняли. Им объяснили, что послы от всего Великого Новгорода признали князя московского своим государем. Так что князь послал их в город, чтобы сказать, что будет над ним государем, и теперь больше не будет в Новгороде князя, а только наместник из Москвы, и судьи будут московские, и никто перечить и указывать князю права не имеет.
