2. Советский период и разрыв с Европой (1917–1991)
Достигшая вершины роста своего могущества Российская империя рухнет из-за начавшейся в 1914 г. войны и последующей революции 1917 г. Военные неудачи и трудности, связанные с повседневной жизнью, выпавшие на долю населения, способствуют революционному взрыву и кризису в тот самый момент, когда царь не располагает нужными средствами и не обладает реальной властью, необходимой, чтобы справиться с ситуацией. Февральская революция, ставшая причиной отречения Николая II от престола, знаменует начало периода нестабильности, однако в некотором смысле она открывает возможности для сближения с Европой и Западом, поскольку покончила с самодержавием. Париж, Лондон и даже Вашингтон априори приветствуют переход России к парламентской форме правления по западному образцу. Решение Временного правительства продолжать войну на стороне Антанты против центрально-европейских держав в равной степени обнадеживает Запад, однако тяготы войны, усиление социального протеста и действия «немногочисленной, но активной» партии большевиков сводят на нет все надежды, родившиеся в результате февральских событий. Становится очевидным, что Временное правительство, которое совершает серьезную ошибку, назначив на конец октября выборы в Учредительное собрание, не может удовлетворить всех чаяний рабочих и крестьян, ожидающих радикальных реформ. В то же время революционеры-большевики объединяются вокруг Ленина, разыгрывающего красивую партию, выдвинув требования социального равенства и «немедленного мира», что вполне отвечает устремлениям народа, уставшего от войны. В этих условиях большевистские отряды, численность которых не превышает нескольких тысяч человек, при помощи немцев, способствовавших возвращению Ленина из швейцарской эмиграции в апреле 1917 г., в октябре того же года совершают государственный переворот. Организованная Троцким Красная гвардия захватывает власть в Петрограде накануне выборов в Учредительное собрание, а проведение в столице Всероссийского съезда Советов, на который съезжаются делегаты со всей страны, оказывается залогом успеха второй революции, поскольку ни у кого не было никаких сомнений, что на выборах в Учредительное собрание победу одержит умеренное большинство. Однако собрание функционировало в течение одного дня, а затем было разогнано новыми хозяевами страны, сформировавшими на следующий день после октябрьского переворота Совет народных комиссаров – новое временное правительство, состоящее исключительно из большевиков. Появление советской власти, носителя радикальных революционных идей, не могло не обеспокоить союзников России, брошенных в конце 1917 г. благодаря заключению Брест-Литовского мирного договора и боявшихся, что революция станет заразой, стремительно распространяющейся по Европе, вступившей в четвертый год войны.
Кое-кто еще не терял надежд, что марксистское вдохновение Октябрьской революции поможет России стать ближе к Западной Европе, где многие социалистические и социал-демократические партии возникли за десятилетия до начала Первой мировой войны. Идеологические корни этой активности лежат в общеевропейском интеллектуальном поле, формировавшемся на протяжении XIX в. Правда, в этом утверждении есть определенные противоречия, что показывает Ален Безансон в «Интеллектуальных истоках ленинизма»[70]. Конечно, свою роль в этом сыграла французская революция с ее последствиями в виде диктатуры и террора, однако не надо забывать и о собственно русском нигилизме XIX столетия и радикальном, манихейском мессианстве, на протяжении многих веков коренившемся в душах россиян, как это показывает Николай Бердяев в своем известном труде «Истоки и смысл русского коммунизма»[71]. По мнению Мари-Пьер Рей[72], «…Октябрьская революция на самом деле оказалась выкидышем, противоестественным для самой природы политической философии, которую Маркс проецировал в первую очередь на промышленно развитые страны Западной Европы; родившаяся благодаря воле ленинской партии и закаленная собственно российским социализмом, она освобождает русских от влияния Европы. Впервые в своей истории Россия не должна больше оглядываться на мифическую Западную Европу, обожаемую или ненавидимую, но в свою очередь должна стать идеологической моделью, которая теперь заставляет Европу определяться в своем отношении к России. Подобную крайне важную идеологическую “трансформацию” (“инверсию”) быстро оценили руководители большевиков, гордые представившейся возможностью реализовать невиданное революционное будущее, способное озарить всю Европу. Не только они смогли измерить величину перемен. Реакция Западной Европы на появление нового режима, воспринятого с энтузиазмом или подсознательной враждебностью, свидетельствует о том, что там тоже быстро поняли важность и глубину свершившейся революции, утверждающей радикально новые идеи, избавляющей Россию от буржуазных идеалов стареющей Европы. Отныне такие понятия, как современность, прогресс, молодость, совесть, принадлежат России, как это показывают многочисленные западноевропейские писатели, приветствующие успех большевистского эксперимента и возводящие его в разряд универсального принципа, приписывая его российской уникальности». Окончательная победа большевиков и «великий свет», идущий с Востока, воспринимаются Западом как кульминация длительной борьбы и рабочих, и социалистов, возникшей в результате промышленной революции. Стремление к социальной справедливости, равенству и полному исполнению обещаний, содержащихся в самой идее прогресса, с появлением нового мира, порожденного «магией Октября», охватывает многие западные сообщества и организации – от рабочих, ставших двигателем Истории, до критически настроенных интеллектуалов, считавших, что «родина социализма» является внятной альтернативой Западу, где преобладают буржуазные ценности. Для большевиков Европа – естественный театр для будущих «завоеваний социализма»[73]. Для Ленина и его товарищей победившая в России революция, согласно старой доброй марксистской логике, могла стать лишь прелюдией ко всеобщему революционному движению, которое должно в итоге охватить европейские страны, особенно Германию и Англию, где численность пролетариата была наиболее высока. Сравнение с капиталистическими странами и мир, заключенный с центрально-европейскими империями, были лишь временными мерами, необходимыми только для того, чтобы обеспечить выживание революции в течение незначительного времени, после чего волнения не замедлят охватить всю Европу. Последствия подписанного 3 марта 1918 г. Брест-Литовского мира трудно назвать результатом «свободного и демократичного мирного соглашения без аннексий и контрибуций», как его определили большевики в октябре предшествующего года, однако потеря 800 тыс. кв. км территорий и 60 млн населения мало значили с точки зрения главного: революционный пожар вскоре должен был охватить всю Европу.
Новой власти, однако, приходилось иметь дело с восстаниями представителей национальных меньшинств, со всей серьезностью отнесшихся к обещаниям самоопределения, данным министрами Временного правительства в марте 1917 г., а затем народным комиссаром по делам национальностей в правительстве большевиков Сталиным. В то же самое время советская власть была вынуждена сражаться с многочисленными контрреволюционерами, из которых состояли белые армии Деникина, Колчака, Юденича и Врангеля. Их поддержали бывшие союзники России Франция и Англия, желавшие свергнуть режим, быстро заявивший о непризнании долгов царского правительства и не скрывавший своего стремления распространить революцию на весь европейский континент. Когда в 1919 г. победители в Первой мировой войне признали независимость новых балтийских государств и Польши, большевики восприняли это как проявление враждебности по отношению к Москве, куда недавно была перенесена столица. В то время как западные государства готовятся защищаться от «красной чумы», Ленин отвечает им, что «большевистская зараза охватит рабочих всех стран». В равной мере используя метафоры из области медицины, страны Антанты ясно заявляют о своем намерении создать «санитарный кордон», чтобы защитить Западную Европу от подобной опасности… О московском правительстве Клемансо говорит как о «наиболее варварской власти, которая когда-либо опустошала какую-либо часть ойкумены», и заявляет, что «большевистскую Россию необходимо опутать колючей проволокой, дабы предотвратить ее контакты с цивилизованной Европой». Эхом этого высказывания звучат слова Черчилля, произнесенные в том же 1919 г. по поводу новых хозяев России: «их целью является свержение и уничтожение всех правительств и всех государств…» Тогда же радикальный социолог Селестен Бугле представляет большевизм как «марксистскую догму, замешанную на славянском фанатизме, – самую большую удачу германского империализма…» Напротив, Ленин и его товарищи по партии говорят об «осажденной крепости», которой становится Советская Россия, подвергающаяся угрозе со стороны капиталистов и империалистов, желающих решительно покончить с ней. Вмешательство иностранцев в Гражданскую войну легко может быть интерпретировано именно в этом ключе и способствует взлету патриотизма, началу оборонительной войны и притоку в организованную Троцким Красную армию тысяч бывших военных специалистов из царской армии, одним из которых оказывается будущий маршал Тухачевский. Идет Гражданская война, которая привела к началу периода «военного коммунизма», а создание в 1919 г. Третьего Интернационала выражает общее желание как можно скорее экспортировать революцию. Троцкий даже уточняет, что эта организация – которая призвана заменить II Интернационал, оказавшийся не в состоянии помешать войне, – может быть перенесена из Москвы в Берлин или Париж вместе с развитием революционного движения. Поэтому нет ничего удивительного в том, что едва возникшая Веймарская республика столкнулась с движением «спартакистов», Венгрия пережила период недолгой диктатуры Советов, возглавляемых Белой Куном, а Италия, чье финансовое положение подорвано войной, оказалась в состоянии социальной нестабильности, усилившейся из-за беспомощности правящего режима. Однако летом 1920 г. собравшийся в Москве II Конгресс Коминтерна направил революционные ожидания в более активное русло. Прибытие в Москву делегатов-социалистов из тридцати семи стран и появление документа под названием «Двадцать одно условие вступления в новый Интернационал» обеспокоили правительства западных держав, поскольку полностью подчинявшиеся директивам Москвы революционные движения прибегали к методам забастовок и саботажа, одновременно поддерживая идеи освобождения африканских и азиатских колоний Европы. Дебаты, посвященные вопросу о вступлении в ряды нового Интернационала, во многих странах привели к разделению социалистического движения: возникшие перед войной партии социалистов, соблазненные советской моделью, стали склоняться к коммунизму, другие оставались верными реформаторским идеям и образцу парламентской демократии, завещанным Жоресом, – немецкая социал-демократическая партия и британские лейбористы. Все это происходит в тот год, когда белые армии терпят окончательное поражение, а возглавляемая Тухачевским и Буденным Красная армия гонит поляков от Киева до Варшавы, прежде чем откатиться на восток из-за вмешательства французской военной миссии, сделавшего возможным, как его называют сами поляки, «чудо на Висле».
