нем гения, носителя подлинно спасительных идей. Правда, осуществление этих идей могло смести и нас с тобой. Но какое это имеет значение, если бы результатом было всеобщее счастье?» И далее, отмечая, что в отличие от эбертистов, бывших сугубо парижским явлением, «Робеспьеризм… распространен по всей республике, среди всех разумных проницательных людей и, естественно, во всем народе. Причина тому простая; робеспьеризм — это демократия, и эти два слова совершенно тождественны; стало быть, восстанавливая робеспьеризм, вы уверены в том, что восстанавливаете демократию» [103].
Письмо Бодсону было написано 28 февраля 1796 года. Впереди у Бабёфа было ровно 15 месяцев жизни — самый героический и самый тяжелый ее отрезок. Напряжённейшая, на пределе сил человеческих, деятельность вождя «заговора равных», его главного теоретика и организатора. Внезапный арест, крушение главного дела жизни, смертельная опасность, нависшая над многими десятками товарищей… Мы вынуждены опустить подробности — клетки, в которых бабувистов везли из Парижа на суд в Вандом, неудавшиеся попытки побега, самодельные кинжалы, которыми Бабёф и Дарте пытались заколоться (крайняя форма протеста!) в момент объявления приговора, — и многое другое, о чём можно прочесть в исторической литературе. Отметим лишь главное: в тяжелейших условиях, несмотря на постоянное противодействие судьи и обвинителей, Бабёф совершил почти невозможное: не только защитил честь своего дела, показал во всём блеске свою идею, свою цель — коммунистическое общество равенства и всеобщего счастья — но и спас от гильотины соратников-подсудимых. Всех, кроме Дарте и самого себя [104].
Накануне объявления приговора, почти не сомневаясь, что его ждёт казнь, Бабёф написал прощальное письмо жене и детям. Вот лишь две фразы из этого потрясающего документа: «Не думайте, будто я сожалею о том, что пожертвовал собой во имя самого прекрасного дела; если бы даже все мои усилия оказались бесполезными для его осуществления, я выполнил свой долг… Я не видел иного способа сделать вас счастливыми, как путём всеобщего счастья…» [105]
Ф. Буонарроти
Ф. Буонарроти о последних часах жизни товарищей: «Двое приговорённых к смерти не смогли лишить себя жизни из-за непрочности кинжалов, которые сломались. Они провели ночь в жестоких страданиях от ран, которые они нанесли себе. В ране Бабёфа кинжал так и остался вонзённым у самого сердца. Мужество не изменило им, и, сильные духом, они шли на казнь, как на торжество. Перед принятием рокового удара Бабёф заговорил о своей любви к народу, ему он поручил свою семью…» [106]
Круг замкнулся: именно любовь к народу — к человечеству — к людям всегда была главным побудительным мотивом деятельности Бабёфа, и если хватило у него сил там, на эшафоте, произнести несколько последних слов — это должны были быть слова о ней. Ради любви к людям Бабёф создал свою революционную организацию, чтобы силой отнять власть у эксплуататоров, и в случае победы без колебаний обрушил бы на головы паразитов железный меч диктатуры трудящихся. Ради любви к людям пожертвовал он своей жизнью и простым человеческим счастьем своей горячо любимой семьи, не надеясь (он был убежденным атеистом) ни на какую посмертную иллюзорно-религиозную награду. Благотворительные деяния всех филантропов в мире, вместе взятые, меркнут перед этим подвигом воинствующего гуманизма. Во тьме антигуманного прошлого он будет вечно сиять, словно неугасимый маяк, освещая дорогу в будущее.
* * *
От высокой патетики вернёмся к высокой теории.
Итак, сформулированная К. Марксом идея диктатуры пролетариата родилась не на голом месте: они имела своей предшественницей идею диктатуры трудящихся, которая, в свою очередь, вырастала из реальной революционной мелкобуржуазной якобинской диктатуры, рождённой творчеством широких народных масс. Теорию диктатуры пролетариата гениально развил (и применил на практике) В. И. Ленин. Он открыл, что диктатура пролетариата означает особую форму союза рабочего класса с крестьянством и другими эксплуатируемыми массами и является вершиной подлинной демократии (как власти трудящегося большинства общества над эксплуататорским меньшинством); он разработал вопрос о системе организаций диктатуры пролетариата и руководящей роли коммунистической партии в этой системе, открыл Советы, как новую форму господства рабочего класса, и т. д.
Прежде всего здесь надо упомянуть, кроме «Государства и революции», такие его работы, как «Великий почин» и «Детская болезнь „левизны“ в коммунизме». Вот только одна знаменитая цитата из этой последней: «Диктатура пролетариата есть упорная борьба, кровавая и бескровная, насильственная и мирная, военная и хозяйственная, педагогическая и административная, против сил и традиций старого общества…» Да, борьба. Временами — насильственная и кровавая: никуда не денешься, эксплуататоры без драки власть не отдадут. Но надо всегда помнить о созидательной функции рабочей власти. И о том, что диктатура пролетариата — не самоцель, а средство: не для того пролетариат берёт власть, чтобы мстить своим врагам — хотя мстить и есть за что! — а для того, чтобы построить новое общество, общество социальной справедливости, коллективизма и всеобщего счастья, то есть коммунизм. А коммунизм есть общество полного социального равенства [107]. Как уже упоминалось выше, речь, конечно, идёт не об уравнительном распределении материальных благ, а о реализации знаменитой формулы Маркса «От каждого — по способностям, каждому — по потребностям». К сожалению, в настоящее время, как писал о равенстве Р. Косолапов, «Величайшая историческая идея не пользуется у нынешних политических сил должным признанием» [108]. Более того, среди людей, искренне считающих себя коммунистами, немало таких, которые думают, что равенство вообще невозможно. Одни — потому что путают равенство именно с уравнительным распределением (а в последний период Советской власти официальные идеологи немало потрудились, доказывая, что «уравниловка» есть страшное зло); другие — потому что их эта идея «не греет», отталкивает, даже страшит: им не хватает или интеллектуальных, или эмоциональных ресурсов, чтобы её принять.
Прав был Максимилиан Робеспьер, сказавший: «Только те могут любить равенство, кого природа создала большими. Другие нуждаются в ходулях и колесницах» [109]. Одним из самых «больших» был Ленин. Он не только знал, что коммунизм есть истинное равенство: он любил равенство. В его работе «Государство и революция» есть строки: «Демократия означает равенство. Понятно, какое великое значение имеет борьба пролетариата за равенство и лозунг равенства, если правильно понимать его в смысле уничтожения классов. Но демократия означает только формальное равенство. И тотчас вслед за осуществлением равенства всех членов общества по отношению к владению средствами производства, т. е. равенства труда, равенства заработной платы, перед человечеством неминуемо встанет вопрос о том, чтобы идти дальше, от формального равенства в фактическому, т. е. к осуществлению правила: „каждый по способностям, каждому по потребностям“» [110].
Для осуществления этого принципа необходимо не только изобилие материальных благ:
