Борис Карлович сразу поднялся:
- Пойдем спать, Гаррик, вставать рано.
Кок пожелал всем спокойной ночи и неохотно пошел за механиком.
Когда они вышли, закрыв за собой дверь, Ангелина Ефимовна сказала то, что хотела сказать:
- И такой Карпухин оказался в вашей экспедиции? Я подразумеваю вашу первую экспедицию на плато, Дмитрий Николаевич.
- Да. Вы меня поняли... Это был таежный волк. Мы договорились с другим, но тот рабочий раздумал. Мы торопились, ведь экспедиция была ассигнована лишь на два летних месяца. Каждый потерянный день грозил обернуться неудачей. Мы взяли первого попавшегося.
- Проверили хоть документы? - спросил Ермак. Он давно уже оставил игрушку и внимательно слушал.
- Да. У него был паспорт, правда просроченный...
- Дмитрий Николаевич, все-таки что представлял из себя этот Абакумов? задумчиво спросила Валя.
- Высокий жилистый мужик, необыкновенно сильный, мрачного характера, озлобленный на весь мир. Родом из староверского села на реке Лене. Мало он о себе рассказывал, но кое-что, сам того не замечая, по крупинке рассказал. О колхозе он и слышать не хотел. Из их семьи никто не пошел в колхоз. Да и семья быстро распалась...
Не исключено, что был одно время с бандитами. Мог уйти от них, потому что не поладил с атаманом. У него была идея фикс: никому не подчиняться. Прадед его, как он рассказывал охотно, бежал из России во время крепостного права. "Барину подчиниться не захотел". А вообще, знаете, колоритная фигура этот Алексей. В нем что-то есть и от тургеневского Бирюка, и от тех удальцов, что ходили с Пугачевым. Ужасно обозленный!
- А на фронте он был? - спросил Женя.
- Говорит, был... Сомневаюсь, что до конца. Пересидел где-нибудь в тайге. Охотник первоклассный.
- Как же это произошло... что он сбежал? - тихо, но, по обыкновению, четко спросил Казаков Женя.
- Да, пожалуйста, расскажите подробно! - попросила Валя. Отец чуть поколебался - не любил он об этом вспоминать,
досада его брала, горе. Но он пересилил себя и довольно подробно рассказал о роковом утре...
Накануне они закончили сортировку и укладку образцов, уложили вещи в тюки, оставив только палатку и спальные мешки.
Вулкан, плато, теплое озеро, река Ыйдыга были осмотрены, по возможности изучены. Не открыты истоки Ыйдыги, но пора было пускаться в обратный путь. Вот-вот могла лечь зима.
Утром первым проснулся отец от какого-то беспокойного внутреннего толчка. Он резко поднялся, разбудив тем самым Михаила Михайловича и рабочего Григория.
Алексея Абакумова нигде не было.
Одна лошадь мирно паслась неподалеку, стреноженная, и это почему-то смутило отца. У них было шесть лошадей, и обычно они свободно паслись ночь, иногда далеко уходя в поисках скудного корма. По утрам Алексей отыскивал их. Всего вероятнее, что он и теперь отправился собирать лошадей.
- А где же тюк с провизией? - вдруг спросил Григорий.
Он сразу очень испугался. Кроме начатого мешочка с сухарями, ничего не осталось. Мука, крупа, консервы, даже сахар были похищены. Исчезли винтовки (собственная любимая охотничья винтовка отца осталась), почти весь запас патронов и пороха, овес для лошадей, вся посуда (кроме одного котелка), одежда, одеяла. Все, что можно забрать, было забрано. Только тюки с образцами не тронул Алексей Абакумов.
- Обокрал!- тонко закричал Григорий и расплакался.
С потемневшим лицом Казаков стал грузить на единственную лошадь образцы.
- Мы должны поспеть к лабазу раньше Алексея! - сказал отцу Михаил Михайлович.
- Ой, не поспеем! - ужаснулся Григорий, размазывая по лицу слезы.
Это был деревенский паренек, сибиряк, простодушный, старательный, но недалекий. С момента бегства Абакумова он испуганно и покорно ждал гибели и утонул в реке.
Лабаз, где оставался весь запас провианта, предназначенный на обратный путь, находился километрах в полтораста вниз по течению Ыйдыги. Они прошли пешком эти полтораста километров за четыре дня, изодрав об острые камни сапоги, сразу надорвав силы. На лошадь нагрузили образцы, спальные мешки.
Лабаз был устроен на высоте трех метров (выше деревьев не было, и эти еле нашли). Это был добротный сруб с помостом из накатника и крышей из двух слоев древесной коры, придавленной бревном. Вчетвером его делали полдня! Такой лабаз хорошо предохраняет продукты и от сырости, и от диких зверей. Людей опасаться не приходилось, местность была совершенно безлюдной. В лабазе был сложен запас провизии, а также мешки с овсом, кое-какие теплые вещи.
Лабаз оказался разгромленным. Все, что в нем нашли, была свежая туша дикого оленя и пара гусей - подарок охотника, предателя и дезертира Абакумова.
От разгромленного лабаза начался путь к смерти Казакова и Григория, страдный путь Черкасова.
Ранняя в тот год пала зима - снег, дождь, леденящий ветер. Недоедание, а потом и голод, огромные, не по силам переходы (зима гнала), напряжение всех сил - и физических и духовных... Первым умер Казаков - от истощения, в полном сознании. Все четыре года Отечественной войны он был на фронте и уцелел, выжил, чтобы погибнуть в тайге.
Черкасов с Григорием довезли его на лошади до креста землепроходцев и похоронили неподалеку.
Григорий погиб, переправляясь вброд через реку. Еще раньше пала их единственная лошадь, сбив копыта, ослабев от бескормицы...
- Так окончилась наша первая экспедиция на плато...- сказал отец.- Если бы мне тогда повстречать Алексея, я бы его убил! - добавил он.
- А если бы... вы его встретили теперь? - нерешительно спросила Валя.
- Право, не знаю... Теперь вряд ли.
Я взглянул на Женю. Он ничего не сказал.
В ту ночь отец долго не мог уснуть. Вставал, выходил покурить. Кудесник поцарапался к нам в дверь, и он его пустил, хотя, с тех пор как тот подрос, выгонял его из комнаты.
Мне было очень жаль отца, но я не смел выразить свое сочувствие: еще оборвет, выругает. Я никогда не знал, как он поступит в том или другом случае. Не было между нами душевной близости. Тогда еще не было.
Я лежал и думал, возьмет ли он завтра меня с собой? Я очень опасался, что останусь на станции.
Так и вышло бы, если бы не Женя. Увидев, что я готов заплакать, он попросил отца взять меня с собой. Тот лишь махнул рукой, и я, приняв это за согласие, поспешил спрятаться заранее в вертолете. Взяли с собой, по ее настоятельной просьбе, и Валю Герасимову.
Искали очень долго и безрезультатно.
"Если сегодня не найдут, завтра могут меня не взять! - думал я горестно.
Меня поташнивало, как всегда, в воздухе. Отец сидел в кабине, рядом с Ермаком, а Женя и Валя напротив меня.
Опять внизу проплывали горы, реки, ущелья, пропасти, низкорослая серая тайга. Когда я уже потерял надежду, отец нашел то место...
Так вот он, крест землепроходцев,- огромный, черный, угрюмый. От времени и непогоды он стал совсем трухлявым, но все еще крепко стоял на скале, на обрывистом берегу безымянной обмелевшей речки.
Крест землепроходцев!.. Кто были эти люди, воздвигнувшие гигантский крест на суровом и непостижимом Севере? В честь чего они его воздвигли? Где сложили они свои кости, открыватели новых земель?
Долго мы стояли в молчании. Над рекой стлался туман. Небо затянули серые, слоистые облака. Трава была мокра от инея. Кустарник облетел, его трепал ветер. Кривоствольные, уродливые лиственницы, покрытые мохом, свисающим как борода, потрясали искривленными ветвями. Возле станции лес был лучше, хотя плато лежало значительно севернее. Правда, наш лес находился под защитой высокого горного хребта, преграждающего путь северо-восточным ветрам.
Вертолет стоял поодаль. По его обшивке стекали крупные капли растаявшей изморози, словно пот. Сумеречный был день, сумеречно было у всех на душе...
Женя медленно пошел вдоль берега, ища могилу своего отца. Может, он хотел скрыть навернувшиеся слезы.
Отец зорко огляделся.
- Мы привалили к могиле камень, от зверей. Закопали не так уж глубоко сказал он,- здесь оттаивает не более метра. Дальше вечная мерзлота. Ищите камень! Я высек на нем имя и дату.
- И поставили крест? - спросила Валя.
- Нет. Крест я не ставил.
- А там крест.- Валя протянула руку.
Мы увидели могильный холм, придавленный осколком скалы и заросший увядшими стеблями трав и цветов. В изголовье стоял крест. Это был обыкновенный крест, который можно видеть на деревенских кладбищах.
- Алексей...- удивленно протянул отец.- Больше некому! Вернулся и поставил крест. Следил ли он за нами? Или случайно наткнулся на могилу и прочел надпись...
- И понял, что убил человека! - с негодованием заметила Валя.
Она была тоже бледна, как и Женя. Может, прозябла.
Мы сняли шапки. Женя уже не скрывал своих слез. Даже Ермак был расстроен...
В небе кричали гуси, пронзительно и тревожно. Все птицы давно уже пролетели на юг, только гагары и гуси задержались. Уродливый лиственный лес то затихал ненадолго, будто прислушиваясь, то снова тряс ветвями, трещал, гудел. Он уже приготовился к зиме, к буранам. Густой слой слежавшихся мокрых листьев от ивово-ерникового подлеска прикрывал его корни словно бурым одеялом.
