Ознакомительная версия.
Глава 3.
КОРОЛИ ПРИБАЛТИЙСКОЙ РУСИ
Достаточно много могут сказать о Прибалтийской Руси и приводимые в «Деяниях данов» личные имена двух ее правителей. Хоть имя первого упомянутого Саксоном Грамматиком правителя русов Траннона при первом взгляде производит впечатление неславянского, однако известны похожие южнославянские имена Тренда, Трено, Тринот, Тринет, Тринко, Трнпо, Трньнна и моравское Тронак{199}. Большинство из них образовано от числительного «три». Однако имя Траннона несколько отличается от славянских параллелей. В последних в качестве гласных используются буквы и-, е- или о-, в то время как в имени короля Прибалтийской Руси присутствует буква а-. У этой фонетической особенности есть своя причина, которая станет ясна в ходе дальнейшего изложения. Если взять отечественную традицию, то в ней ближайшими аналогиями Траннона являются Троян в «Слове о полку Игореве» и воевода Труан, упомянутый в договоре Вещего Олега с греками. О последнем, кроме его имени, мы больше ничего не знаем, но зато по поводу того, кем был первый, было выдвинуто множество самых разнообразных предположений. Если не принимать во внимание негативистские, то большинство остальных гипотез можно достаточно условно подразделить на «историческое» и «мифологическое» направления. Каждое из них делится на достаточно большое число подвидов, встречаются и компромиссные гипотезы, пытающиеся соединить эти направления. Полная историография вопроса была дана Л.B. Соколовой, что делает излишним подробное рассмотрение высказывавшихся точек зрения.
Основоположником «исторического» направления является Н.М. Карамзин, который еще в 1816 г. предположил, что под Трояном в «Слове о полку Игореве» следует понимать покорившего Дакию римского императора Траяна. Хоть это мнение поддержало достаточно большое количество исследователей, однако в своей статье Л.В. Соколова убедительно показала несостоятельность «римской» трактовки интересующего нас образа «Слова», равно как и то, что с ее помощью невозможно без явных натяжек объяснить все случаи упоминания Трояна в данном произведении. Как известно, румыны в силу своего происхождения гораздо ближе к римлянам, чем заселившие впоследствии Балканы славяне. Однако даже в румынском фольклоре, как отмечает А. Болдур, отсутствует идея обожествления императора Траяна. Троян южнославянского фольклора также ничем не напоминает римского императора. Согласно второй, наиболее распространенной, точке зрения «исторического» направления, под данным прозвищем скрывается один из персонажей древнерусской истории. По поводу того, кем именно в действительности был этот Троян, мнения исследователей расходятся, и в качестве возможных претендентов называются самые различные имена от Кия до Владимира Святославича. К этому же подвиду примыкает мнение, что под образом Трояна скрывается не один правитель, а три брата, причем в определении конкретного триумвирата наблюдается почти такой же разброс от Кия с братьями до сыновей Ярослава Мудрого. «Мифологическое» направление основывается на том, что Троян в качестве бога упоминается в нескольких древнерусских поучениях против язычества и фигурирует в южнославянском фольклоре. Однако в определении того, богом чего был Троян у приверженцев «мифологического» направления, наблюдается точно такой же разброс мнений, как и у их оппонентов.
Как отмечают филологи, собственно имени Троян в «Слове о полку Игореве» нет, есть лишь образованные от него притяжательные прилагательные. Однако этот загадочный образ чрезвычайно важен для понимания представлений автора этого уникального памятника: «Разгадать, кто или что кроется за прилагательным “Троянь”, чрезвычайно важно для понимания концепции истории Русской земли, выраженной автором “Слова о полку Игореве”»{200}. Концепция эта, как отметил А.Г. Кузьмин, не только охватывала первые века русской истории, но и существовала параллельно и независимо от летописной. Ценность ее заключается в том, что в поэтической форме она доносит до нас обрывки доваряжской концепции происхождения Руси. Чтобы читателю было легче ориентироваться в этой сложной проблеме, приведем все случаи упоминания Трояна в «Слове о полку Игореве». Производные формы от имени Трояна там упоминаются четыре раза:
О Бояне, соловию стараго времени!
Абы ты сиа плъкы ущекоталъ,
скача, славию, по мыслену древу,
летая умомъ подъ облакы,
свивая славы оба полы сего времени,
рища въ тропу Трояню чресъ поля на горы.
(В ряде изданий «Слова» в данном месте вместо точки стоит запятая. — М.С.)
Пъти было пъсне Игореви,
того внуку:
«Не буря соколы занесе чрес поля широкая —
галици стада бежать к Дону Великому»{201} —
О Боян, соловей старого времени!
Вот бы ты эти походы воспел,
скача, соловей, по мысленному древу,
летая умом под облака,
свивая славу обеих половин сего времени,
рыская тропой Трояновой через поля на горы.
Так бы пришлось воспеть песнь Игорю,
того внуку:
«Не буря соколов занесла
через поля широкие —
стаи галок бегут
к Дону великому».
В данном фрагменте внимание большинства исследователей в первую очередь привлекала «тропа Трояна через поля на горы», по поводу конкретной интерпретации которой было высказано множество предположений. Второй раз в «Слове» упоминается уже не тропа, а земля Трояна:
Уже бо, братие, не веселая година въстала,
уже пустыни силу прикрыла.
Въстала обида въ силахъ Дажьбожа внука,
вступила девою на землю Трояню,
въсплескала лебедиными крылы
на синъмъ море у Дону;
плещучи, упуди жирня времена.
Усобица княземъ на поганыя погыбе,
рекоста бо брать брату:
«Се мое, а то мое же».
И начяша князи про малое
«се великое» мълвити,
а сами на себъ крамолу ковати.
А погании съ всъхъ странъ прихождаху съ победами
на землю Рускую»{202}. —
Уже ведь, братья, невеселое время настало,
уже пустыня войско прикрыла.
Встала обида в войсках Дажьбожа внука,
вступила девою на землю Трояню,
восплескала лебедиными крыльями на синем море у Дона;
плескаясь, прогнала времена обилия.
Борьба князей против поганых прервалась,
ибо сказал брат брату:
«Это мое, и то мое же».
И стали князья про малое
«это великое» молвить
и сами на себя крамолу ковать.
А поганые со всех сторон приходили с победами
на землю Русскую.
Большинство исследователей «Слова» соглашаются, что по контексту всего этого фрагмента под «землей Трояна» в данном случае понимается именно Русская земля, на которую в метафорическом смысле ступает Дева-Обида, а в реальном смысле на нее благодаря княжеским усобицам производят успешные набеги половцы.
В двух других случаях Троян упоминается в связи не с географическими, а с хронологическими понятиями: «Были вечи Трояни, минула лета Ярославля; были плъци Олговы, Ольга Святьславличя»{203} — «Были века Трояна, минули годы Ярослава, были и войны Олеговы, Олега Святославича». Однако еще один фрагмент показывает, что в представлении создателя «Слова» загадочные «века Трояна» не заканчиваются правлением Ярослава Мудрого, а охватывают еще и время жизни полоцкого князя Всеслава, захватившего киевский престол уже после смерти Ярослава: «На седьмомъ веце Трояни връже Всеславъ жребий о девицю себе любу. Тъй клюками подпръ ся о кони, и скочи къ граду Кыеву и дотчеся стружиемъ злата стола киевьскаго»{204} — «На седьмом веке Трояна кинул Всеслав жребий о девице, ему милой. Он хитростью оперся на коней и скакнул к городу Киеву и коснулся древком золотого престола киевского». Как и «тропа Трояна», связанный с его именем «седьмой век» вызвал к жизни множество предположений.
В фрагменте, в котором Троян упоминается вместе с Ярославом и Олегом, многие исследователи видели следы своеобразной периодизации отечественной истории. Как отметил А.Г. Кузьмин, само сопоставление Трояна с Ярославом и Олегом Святославичем предполагает, что речь идет о правителе, а не о божестве. Следовательно, данный фрагмент свидетельствует в пользу «исторического» понимания этого образа. Л.В. Соколова предположила, что здесь автор «Слова о полку Игореве» указал не три периода русской истории, а три наиболее значительные ее точки: «лета Ярославля» — время расцвета Киевской Руси, войны Олега — время ее распада. «Логично допустить, что “вечи Трояни” — это начальные времена Киевской Руси»{205}. Сама исследовательница присоединилась к точки зрения Н. Костомарова, считавшего, что под понятием «трояны» скрывается Кий с братьями. При этом сторонники данного отождествления негласно исходят из предположения, что глубина исторической памяти автора «Слова о полку Игореве» тождественна ее глубине у автора ПВЛ, из труда которого мы и знаем об основателе Киева. Однако даже при самом первом знакомстве с обоими памятниками очевидно, что широта историко-мифологического кругозора у создателя «двоеверного» шедевра княжеско-дружинной поэзии гораздо больше, чем у христианского монаха-летописца. При описании современных ему событий он не только свободно использует образы родных богов, но и помнит «время Бусово», которого исследователи отождествляют с погибшим от рук готов правителем антов Божем, то есть более раннюю эпоху, нежели время основания Киева. Притом что в контексте данного предложения «вечи Трояни» действительно обозначают самое начало истории Руси, предположение о том, что оно непременно должно быть связано именно с Кием, является произвольным допущением. Автор «Слова» в качестве точки изначального отсчета мог устремить свой взор гораздо глубже в тьму веков и иметь в виду не основание будущей столицы, а возникновение русского племени как такового. Возможно, в этом отношении гораздо ближе к истине оказался Д. Прозоровский, еще в 1897 г. отмечавший, что в образе Трояна представлялось в древности мифическое сотворение славянского или русского мира. «Отсюда будет понятна причина, — продолжал он, — по которой Трояново летоисчисление от начала мира славяно-русские позднейшие поэты смешивали с христианским летоисчислением от сотворения мира»{206}. Однако само начало славянской или даже русской истории как истории племени едва ли может быть отождествлено с основанием будущей столицы, поскольку последнее произошло лишь спустя достаточно большой промежуток после первого.
Ознакомительная версия.
