«Какое нужно еще доказательство вины,
― отвечал Молотов, ―
когда мы и так знали, что они виноваты, что они враги!»
В свое время Бухарин сам сформулировал:
«В революции побеждает тот, кто другому череп проломит».
Товарищ Сталин оказался шустрее, он спиной не поворачивался никогда. Он ― настоящий революционер ― неутомимо дырявил затылки. Кому пулей, кому альпенштоком. Потому побеждал. А воздух становился все чище и бодрее.
По всей стране, «где так вольно дышит человек», разворачивалась полномасштабная охота на «врагов народа» и членов их семей. Центр спускал по административной цепочке квоты на отстрел людей в каждой республике и каждом районе. С мест кричали: «Мало!» ― и выдвигали встречные планы. «Дорогой товарищ Сталин,
― жаловался первый секретарь ЦК Украины. ―
Украина Вам посылает ежемесячно по 17–18 тысяч арестованных. Москва утверждает 2–3 тысячи. Прошу принять меры. Любящий Вас Никита Хрущев».
Репрессивная машина набирала обороты. В кровавой мясорубке гибли партийцы и беспартийные, рабочие и крестьяне, школьники и профессора, атеисты и служители культа, домохозяйки и члены Центрального Комитета партии, артисты и чекисты.
На февральско–мартовском Пленуме 1937 года генсек сделал знаменитый доклад: «О недостатках партийной работы и мерах ликвидации троцкистских и иных двурушников»:
«Надо помнить: никакие успехи не могут аннулировать факта капиталистического окружения… Пока есть капиталистическое окружение, будут и вредительства, террор, диверсии, шпионы, засылаемые в тылы Советского Союза… Надо разбить, отбросить гнилую теорию о том, что с каждым нашим продвижением вперед классовая борьба у нас будет затухать…»
Делегаты ― члены Политбюро, партийные бонзы и главы народного хозяйства ретиво, наперегонки отчитывались об успехах в разоблачении вредителей. Им, хозяевам новой жизни, это дело всегда нравилось, им пока было весело.
Стенографистки фиксировали приступы радостного оживления. Вечернее заседание 1 марта 1937 года. Вот выступает нарком водного транспорта Пахомов:
«Недавно только стали проверять кадры и уже такой букет. Сердюк ― начальник Днепропетровского пароходства, Хандожко ― заместитель начальника Енисейского пароходства ― я называю фамилии людей, которые уже разоблачены и арестованы. (Смех.) Зимин ― начальник механико–судовой службы, Кувшинов ― заместитель начальника Верхне–Волжского пароходства, Бовин ― начальник Центр–управления Верхне–Волжского пароходства, Самарцев ― зам. начальника Московско–Окского пароходства. (СТАЛИН. Бовин тоже арестован?) Тоже арестован, тоже сволочью оказался. (Молотов. Правильно арестован ?) Правильно. (МОЛОТОВ. А раньше вы не догадывались?) Нет, не догадывался.
Я не стану занимать ваше время зачитыванием большого списка, у меня этот список имеется на 77 человек (смех), из которых 2/3 арестованы. (СТАЛИН. Маловато что–то.) Тов. Сталин, я вам сказал, что это только начало. (Смех всего зала.)…
Мы должны работать по–новому, а для этого мы должны прежде всего раскрыть всех вредителей. Как их можно раскрыть? Если этот факт взять и по–настоящему рассмотреть, по–новому рассмотреть, почему это случилось, то мы дороемся и выявим еще одного–двух сволочей, уверяю вас. А как только двух–трех сволочей поймаем, эти две–три сволочи дадут еще двух–трех сволочей. (Смех.)».
Из выступления наркома внутренних дел Ежова:
«Например, в Госбанке СССР нами вскрыта довольно мощная троцкистская организация численностью до 20 человек… (ГОЛОСА С МЕСТ. Здорово! Ого!)… По наркомлегкпрому мы, по существу, только разворачиваемся. Хотя уже сейчас у нас осужден 141 активный вредитель и диверсант. Из них довольно значительная группа расстреляна».
Вредители скрывались везде. Взрывы на шахтах, аварии ― диверсии и «вредительская охрана труда», нехватка средств ― «вредительская инструкция по кредитованию сельского хозяйства», не работает канализация ― «вредительское составление проекта». Попутно признавались в собственной некомпетентности:
«Нам нужно, товарищи хозяйственники, основательно порыться и разобраться, где тайны и в проектах, и в предприятиях, и в цехах, и в агрегатах… Значит, для того, чтобы у нас не было вредительских вещей, для этого мы должны, во–первых, сами знать и уметь по–настоящему разбираться во всех делах, во–вторых, взять под действительный контроль, под настоящую проверку те решающие вещи, которые нам нужны».
Сталин (он готовится к войне, обеспечивает «надежный тыл», Молотов именно так объяснял Большой Террор) внимательно наблюдал эту вакханалию, вел отбор: с кем можно будет «пойти в разведку», кого пора спустить в подвал, кто еще пригодится. На письменном столе генсека уже не ленинские тома ― теоретические споры давно закончены, ― а история деяний Иоанна Грозного:
«Таким медленным и верным путем были уничтожены все местные уставы. Вече исчезло, дружина обратилась в придворных слуг, во всем зависящих от личного расположения князя. Сам князь и его власть поднялись на недосягаемую высоту, и величие этой власти бросалось в глаза каждому, ибо вокруг было ровное поле». На полях ― сталинские пометки: «Учитель… учитель…»
Сразу после окончания Пленума последовала генеральная директива ЦК ВКП(б), в которой указывалось, что
«теперь слабость наших людей составляет не их техническая отсталость, а политическая беспечность, слепое доверие к людям, случайно получившим партийный билет, необходимость проверки людей не по их политическим декларациям, а по результатам их работы».
Не сразу, но до партийных бояр дошло, что в праве на пулю их уравняли со всеми счастливыми советскими людьми:
«Верхушка была охвачена страхом. Все соревновались в проклятиях бывшим друзьям и врали друг другу, отцу, и матери, и детям, только бы продемонстрировать лояльность «усатому». Люди ждали ареста со дня на день и врали даже самим себе, даже в дневниках, надеясь, что их прочтут на следствии».
Смена кадров, приобретавшая характер массовых репрессий, вела к тому, что многие руководители вообще переставали думать, ибо всякая инициатива наказуема, в обстановке «дикой охоты» ― смертельно опасна. В обществе насаждалась атмосфера страха, парализовавшая волю, приводившая к моральной деградации. Партийный «генералитет» и партийное «офицерство» впадали в безумие от переполнявших горячечный мозг преданности и ужаса.
Кандидат в члены Политбюро П.П. Постышев:
«…везде и всюду начал кричать, что нигде нет порядочных людей, что много врагов… Часто Постышев вызывал к себе представителей райкомов, брал лупу и начинал рассматривать ученические тетради. У всех тетрадей оборвали обложки, потому что на обложке в орнаменте Постышев разглядел фашистскую свастику!»
Но ни пролетарское происхождение вкупе с полным отсутствием образования, ни заслуги в коллективизации Украины, ни усердие в проведении Большой чистки Павлу Петровичу не помогут. А с лупой ― это он, надо признать, хорошо придумал. Лупой в Советской стране обзаведется каждый секретарь горкома, райкома, парткома; все будут искать и находить ―в детских тетрадках, в рисунках тканей, на деньгах (первые советские деньги как раз и печатались со свастикой) ― тайные фашистские знаки, нанесенные вездесущей вражеской агентурой. Их бы всех на нелегальную работу в Германию отправить, красные звезды на рейхстаге по ночам малевать.
После каждой очистительной волны «вожди» мельчали, тоньчали шеей, становились ниже ростом, скуднее умом. Партийные работники всех уровней составили самый неграмотный слой советской «интеллигенции». Накануне Великой Отечественной войны 70% секретарей районных и городских комитетов партии, а также парткомов организаций и предприятий имели лишь полное или неполное низшее образование. Лидеры уровня союзных и автономных республик, обкомов и крайкомов мало отличались от своих младших единомышленников и подельников: половина из них имела общее образование в объеме четырех классов начальной школы.
(Начальный период войны в очередной раз подтвердит известную истину: палачи не могут быть защитниками. Драпающие на восток партийные и советские работники станут самыми мобильными «наземными частями», далеко превзойдя пресловутые танковые группы как по скорости, так и по оснащенности транспортом. Они бросят секретные документы, любимые лупы, неблагодарный народ, свои обязанности по проведению мобилизационных мероприятий, но не забудут прихватить жен, любовниц, комоды и фикусы в кадках. Всего лишь несколько примеров, всего лишь за две недели памятного лета 1941 года:
