А помнишь, Катя, наше последнее лето и как мы копали картошку за баней? Всегда мне вспоминаются березки в овраге, их курчавая листва, яркая зелень, окаймляющая овраг, даль леса и закат..." (1928 год).
"Юрий, гордый своим первым заработком, поднес мне двадцать один рубль. Деньги, увы, текучая вода, когда литр молока стоит то, что мы прежде платили за че-{89}тырнадцать бутылок. У Юрия интересные опыты по радио, юнец выйдет на дорогу, весь ушел в дело" (1931 год).
("Юнец" и вышел на дорогу! Спустя двадцать лет он получает Государственную премию (тогда Сталинскую), становится заслуженным изобретателем. Благодаря крестьянскому происхождению своего отца В. А. Денисова, Юрий беспрепятственно поступил на физический факультет университета. Государственных экзаменов однако не сдал - некогда было весь ушел в изобретательство. Незаконченное высшее образование помешало ему достигнуть ученых степеней, которые были им безусловно заслужены.)
"Юрий получил премию в 300 р. за улучшение, придуманное в области радиопередач. Он работает в очень хороших условиях в новом здании при университете. Алек очень доволен своей службой чертежника. Чертит проекты новых построек, учится на деле, а не в теории. Чего он только не проделал за эти пять лет - от шоферства до выработки зубных пломб и паст в Керамическом ин-те, практика на пяти заводах, а теперь служба чертежника. Он везде применяется удивительно и всюду чувствует себя хорошо. На будущий год он кончает институт, занимается очень серьезно. Но увы! Его все донимают поездкой к вам, в страну дракона. Дадут ли ему, дадут ли дотянуть до диплома?" (1931 год).
"Вчера была годовщина смерти дядюшки профессора. Кому вспомнить? Друзья его чуть-чуть дышат. Мы с Алеком подправили на могилке крест, выкрасили, обновили надпись... Избиение в профессорской среде не прекращается. Отчасти это понятно: учить других против своих убеждений всего труднее. Без всякой предвзятости, без вражды невольно ложится тень на лекции. Хорошо, когда читаешь лекции по математике..." (1931 год).
"Алек будет свободнее во время зимних каникул, а там вернется к последним учебным месяцам в Ин-те. В мае - если все будет благополучно - он полноправный инженер. Очень его звали на тот завод, где он был на практике осенью, но назначение зависит от Института" (1932 год).
"Хочу черкнуть тебе радостную весть об успехах Алека. Он получил благодарность и премию в 500 р.! Радуюсь за него, за удовлетворение его всегда скромных потребностей" (1932 год). {90}
"Были у нас Надя и Алек. Наш премированный изобретатель рассказал, что его успехи передаются всем химическим заводам. Дима говорит, что его изобретение очень остроумно и просто, практично и дешево" (1932 год).
"Выступление Алека перед старыми учеными было успешно. Академики, которых он боялся, жали ему руки, говорили, что он пролил свет на некоторые темные стороны... У обоих молодцов, внуков моих, есть головы, инициатива и любовь к труду. Они не ленивы, а скорее расходуют лишнюю энергию, постоянно засиживаясь на ночь" (1933 год).
(В какой же области химии работал Алек? Об этом я узнала совсем недавио, а именно осенью 1986 года. Из Ленинграда мне позвонил человек незнакомый, читавший мою книгу "Дороги". Он сообщил мне, а я записала, что в книге В. В. Стендера "Электролитическое производство хлора и щелочей" (ОНТИ, Химия, Ленинград, 1935) на работы моего двоюродного брата А. А. Воейкова имеются ссылки в тексте и одиннадцать упоминаний его имени в авторском указателе. Позже я навела справки у специалиста-химика, чудом сохранившего книгу Стендера ("чудом", ибо в 1937 году Стендер был арестован и труды его мало у кого уцелели!), и мне продиктовали эти ссылки и сноски с указанием страниц, добавив: "Из этого следует, что А. А. Воейков занимался электролитическим опреснением воды с использованием пористых диафрагм. Кроме практических работ, успел сделать теоретическое исследование - вывел формулу". Моему разумению все это, конечно, недоступно, ясно лишь одно: Алек обещал стать крупным ученым...)
"...Мое письмо подвигается как заезженная почтовая лошадь. С беспокойством жду известий от Алека. Хотя экспедиция считает его принятым, но еще не получено подтверждение из Москвы, формального закрепления участников нет. А экспедиции ехать через два дня! Весь вечер ждала сообщения, кончила тем, что позвонила сама. Надя сказала, что заведующий кадрами пригласил Алека на беседу. Чем-то все кончится?" (1933 год).
(Кончилось тем, что Алеку предложили ехать не в качестве полноправного инженера, каким он был,- дотянуть до диплома ему дали! - а простым рабочим. Алек согласился. Даже с радостью, очень мечтал ехать, очень боялся, что его не возьмут. Надежда Александровна ре-{91}шение сына одобрила: "Наплевать на деньги, самое главное - ты времени не потеряешь!"
Все это происходило в 1933 году. А узнала я об этом спустя полвека.)
"Очень интересно мы провели вчера вечер: Надя, Алина, Катеринка и я. Слушали в Географическом обществе Самойловича о походе "Красина" пять лет назад и Нобиле (по-итальянски) о его трех полетах на злополучном дирижабле "Италия". Сообщение итальянца сопровождалось великолепными картинками в красках, с эффектным освещением льдов и морей, светлыми небесами, яркими горизонтами. Сам Нобиле не симпатичен, дикция его неровная, плохо слышимая. Забавна его собака Титина, тоже одна из летчиц "Италии", которую он спас, улетая, покинув своих товарищей... Собака (белый фоксик) бегала по залу, гремя погремушкой на ошейнике. После доклада мы поймали Самойловича и узнали, что экспедиция Алека добралась до Тикси, и если нет вестей, то это из-за перегруженности почты в Якутске и буранов, которые там затрудняют сообщение..." (1933 год).
"Пришла наконец телеграмма от Алека: жив и здоров! Составляем ему ответную телеграмму, а то скоро они двинутся на Новосибирские острова, куда уже опять не будет связи. Теперь к ним направляется сотня ледорезов. Северный путь будет обслуживаться особенно тщательно при содействии Шмидта в Москве..." (1933 год).
"Смущаю Надю идти на доклад Визе в Географическое общество "Поход "Литке". Зову очень Диму: хоть бы один вечер он себе освободил! Интересно повидать диапозитивы. Участники похода ведь заходили также на Тикси... Телеграмма от Алека кратко извещает: "Ждем зимнего пути". Теплая осень им не в помощь. Они сейчас в Киренске. Надеюсь, что в этом маленьком сибирском городе они, как знатные путешественники, пользуются гостеприимством аборигенов" (1933 год).
(Вскоре после убийств Кирова в декабре 1934 года началась массовая высылка из Ленинграда. Из родного города выслали в Астрахань и Надежду Александровну. Алек добровольно последовал за матерью.)
"Письмо от Нади длинное и бодрое. Алек работает, хотя пока на 259 р., но важно, что прицепился по гидрогеографии и работа его будет оценена. А что до денег- так их вообще мало дают, пользуясь подневольным тру-{92}дом. Надя сколотила группу занятий по иностранным языкам" (1935 год).
"От Нади и Алека вести бодры, он получил еще прибавку за вечернюю работу. Новый год встречали весело в компании двенадцати друзей. А главное, удалось найти две уютных комнаты, и мать с сыном разместились на 25 метрах, вместо прежних семи" (1936 год).
"У нас большая радость, появился 30-го Алек, веселый, жизнерадостный, загорелый, уже был в плавании, торопится вернуться к своей работе, полюбил своего начальника, чувствует, что нужен ему. Алек - незаурядный математик и, конечно, очень ценный работник. У него уже целая команда под его руководством. Получает он 400 р. в месяц, что все-таки прилично, и не гонит мать на службу. Его задерживает здесь неизбежная канитель с переменой паспорта, назначили ему явиться 13-го, а он рассчитывал уехать 10-го. Видим мы его мало, так как он завален поручениям по службе, целый день в бегах... Солнцу надоело смотреть на людей, стоящих в очередях и спешащих к трамваю, оно скрылось в темной тучке, полил дождь, стемнело, надо кончать письмо".
(Это письмо датировано: 9 июня 1936 года. Вот, видимо, в том июне бабушка Ольга Александровна и видела Алека в последний раз. Она скончалась четыре месяца спустя, ничего не зная о судьбе, уготованной ее старшему внуку, которым она так гордилась... В 1937 году Алек и его мать были арестованы. Что случилось дальше с Надеждой Александровной, неизвестно, а об Алеке известно, что он покончил с собой в астраханской тюрьме, бросившись в пролет лестницы. Ему было двадцать девять лет.
Я помню его семнадцатилетним юношей, когда он приезжал к своему отцу в Харбин. Этой поездкой его потом и "донимали". Из писем бабушки видно, какой выносливостью, каким терпением был он наделен и сколько в нем было достоинства и света. Он многое вынес, не озлобившись, не сломавшись. А вот тюрьмы снести не смог. Почему? Этого я не знаю и не узнаю никогда.)
Другие письма бабушки посвящены жизни семьи Дмитрия Дмитриевича Воейкова.
"Увы, дорогая Катя, нам убавили наши три сажени жилплощади до двух. Наша квартира, впрочем, еще вполне прилична даже в сокращенном виде: три комнаты, {93} один ребенок и то большой, но к Новому году ожидается второй маленький пришелец..." (1928 год).
