Ознакомительная версия.
Я уже второй раз в Челябинске — первый раз был еще в 1935 году, приезжал на Челябинский тракторный завод в командировку от завода имени Ильича по рекламации нашего металла. С тех пор кое-что, конечно, изменилось, но в основном остался тот же город. Явился я в горком партии, куда у меня и было предписание явиться. Тут же выяснил, где находится моя семья — сыновья Боря и Витасик. Поехал к ним и застал их в довольно плачевном состоянии: пять человек, трое детей и двое взрослых, разместились в комнате в шесть квадратных метров на первом этаже, без всяких удобств, холодно, сыро, затхло. Смотрю на ребятишек, а сердце обливается кровью, болит душа. Боря как затравленный зверек, худой, тощий, всего боится и признал меня не сразу. Витасик маленький, желтый, худой, рахитичный ребенок, он меня совсем не знает. Но все же обрадовались моему приезду, тем более что я привез кое-какие продукты. На первых порах будет значительное облегчение с питанием.
Навестил Любу в больнице — это страшно вспомнить даже через несколько десятков лет. Лежит она в каком-то закутке, худая, совершенно высохшая и без движения. Люба меня встретила обрадованно, в нескольких словах расспросила о детях, о маме, а затем впала в забытье. Я видел, что жить ей осталось считаные дни, отмучилась, бедняга. Да о смерти она и сама говорила довольно спокойно, просила только беречь детей и не оставлять ее мать. В разговоре с главным врачом больницы мне стало совершенно ясно, что Люба скоро умрет.
В декабре 1941 года я был приглашен к первому секретарю Челябинского обкома ВКП(б) Н. С. Патоличеву и председателю партийной комиссии ЦК ВКП(б) Алферову на предмет моего утверждения заведующим отделом оборонной промышленности обкома партии. Они помогли улучшить жилье для моей семьи, а мне предоставили в гостинице номер со всеми удобствами. Я часто брал к себе в гостиницу Борю и сидел с ним, а сам с собой размышлял: а что же дальше будет с моими сыновьями?
Работы как у заведующего отделом оборонной промышленности у меня было очень много. Я часто бывал на Челябинском танковом заводе, куда при эвакуации влился и Харьковский танковый завод. Предприятие огромное, трудностей невпроворот, а задач нерешенных еще больше. Надо было срочно наращивать мощности по выпуску серийного танка Т-36, в опытном производстве наладить выпуск танка ИС (Иосиф Сталин). Директор завода Зальцман, главный инженер Махонин — один отличный организатор и администратор, второй грамотный инженер-технолог, крупный организатор производства. Только такие люди, стоящие у руководства, способны были организовать огромный коллектив в труднейших условиях на выполнение точно установленного графика по выпуску танков и одновременно осваивать новое производство сверхмощных танков. В цехах люди рабо тали день и ночь по шестнадцать — восемнадцать часов в сутки, среди них вижу много харьковчан, все они интересуются последними новостями о Харькове.
1942 год. Кажется, я был подготовлен к этому трагическому концу, но мне тяжело, очень тяжело, дети остались сиротами, без матери. Суровая, морозная, снежная зима — январь 1942 года. Земля промерзла на полтора метра, вырыть могилу трудно, да и некому, с большим трудом добился этого. На грузовую машину погрузил гроб с Любой и отправился за город, на кладбище в лесу. Последние минуты — гроб опущен в могилу, мерзлые комья земли стучат о крышку гроба, а мне кажется, что меня кто-то бьет по вискам молотом. Прощай навеки, любимая жена, друг жизни. Очень тяжело, одиноко, до невыносимой боли обидно, жалко. На могиле появилась дощечка с надписью — вот и все, что осталось от любимого человека, матери детей, в далеком от родных мест городе, в заснеженном лесу…
А жизнь требует борьбы, и, как ни тяжело, надо думать о лучшем, работать не покладая рук, и это для того, чтоб выжил ты сам и такие, как ты, выжили бы дети, женщины, юноши — надежда будущего нашей страны, выжили и победили. А вести с фронтов приходят далеко не утешительные, очень тяжелые, надежда только на самих себя — о втором фронте[26] пока что только одни разговоры, да мало и веры в то, что это может быть скоро.
Мне часто и помногу приходилось бывать в командировках на оборонных предприятиях в Златоусте, Кургане, Касли, на Магнитке и в других местах. Приходилось контролировать графики и планы выполнения производства минометов, боеприпасов, автоматов и автоматических винтовок, прокат броневой стали, холодное оружие. Старые заводы работают с большим перенапряжением, рабочих не хватает, многие ушли на фронт, у станков много женщин и подростков. Эвакуированные заводы часто размещаются прямо в лесу, станки устанавливаются на деревянных рамах, силовая проводка тянется по деревьям. Среди станков стоят камельки, чтобы станочник, работающий под открытым небом, мог отогревать руки. Жилье сколачивали наскоро, из бревен. Да, тогда действительно были проявлены героизм и выдержка, но все это для народа обходилось дорогой ценой: простуда, заболевания взрослых и детей, голод, недоедание, сложные санитарные условия, много смертельных исходов после болезней. А жить и выжить во что бы то ни стало надо. Главное было — победить. Если глубокий тыл своими людскими резервами, продовольствием, оборонной техникой не подкрепит фронт, армию, то нам трудно будет сдержать оголтелый нажим фашистов.
Уже в первой половине 1942 года вся эвакуированная промышленность начала работать на полную мощность. Был силен авторитет единого руководства ЦК ВКП(б) и ГКО, который возглавил И. В. Сталин, опираясь на полное понимание и поддержку, самосознание широких масс народа и его патриотизм. Именно это было решающим условием победы над фашизмом. Советские люди, идя за партией, безгранично доверяли ей, проявляли невиданный героизм в бою и труде. Война продолжалась, были чрезвычайно тяжелые дни, недели, месяцы. Мы много переживали, страдали, передумали, переболели сердцем, и все же мы, народ, страна, становились не слабее, а сильнее.
1942 год… Наивысшее напряжение борьбы на фронтах. Оставляя кровавый след, не жалея своих солдат, фашисты рвались в глубь нашей страны. «Россия на грани истощения своих сил» — так заверял Гитлер своих головорезов. Но мы, работая в тылу по обеспечению фронта оборонной продукцией, видели, что наша страна не истощает свои силы, а с каждым днем набирает их и увеличивает свой оборонный и наступательный потенциал. Работать приходилось трудно, много и чрезвычайно напряженно.
У меня установилась переписка с Ириной, которая находилась в Омске. В письмах она жаловалась на трудности своего положения, мне тоже было нелегко. 16 апреля 1942 года мы с Ириной официально зарегистрировали свой брак в Советском районном ЗАГСе Челябинска. В узком кругу отметили это событие. Ирина и Боря устраиваются в полученной комнате. Ее обставили, оборудовали, в общем, получилось хорошо, уютно, многие даже завидовали.
Тяготило меня и Ирину то, что мы не знали судьбы своих родных и близких, она не знала ничего о своей матери и тетке, которые остались в оккупированном Харькове. Я тоже ничего не знал о своей матери и старшей сестре Марусе, которые тоже оставались на оккупированной территории в селе Андреевка Харьковской области. Младший мой брат Митя находился в армии еще с финской войны, о его судьбе мне тоже ничего не было известно. В такой военной «мясорубке» я полагал, что он погиб. Как он писал в последнем полученном письме еще в начале войны, он командовал взводом огнеметчиков, а затем взводом разведки автоматчиков, успел уже получить ранение и награду — орден Красной Звезды. Я знал с детства его честность и твердый характер и был уверен: из него вышел отличный боец и командир, и ради общего дела он не пожалеет своей жизни. Горько мне было даже думать, что Мити, может быть, уже нет в живых. Но за общим огромным горем всей страны, мучениями народа, жертвами, которые мы несем, личное горе немного притуплялось.
Перед отъездом в Москву по вызову я решил отправить в Омск на лето в лагерь на Иртыше Ирину и Борю. Сделав все дела, поехал на вокзал оформить через военного коменданта проездные документы в Москву. На вокзале большое скопление людей, большинство красноармейцев на костылях, с перебинтованными головами, забинтованными руками. Чувствовалось, что где-то недалеко находится госпиталь. Сижу и размышляю, что, возможно, вот так и мой младший брат Митя, раненый — это в лучшем случае. И мне так захотелось увидеть родного брата, поговорить с ним. Опустив голову, задумался, замечтался, что не расслышал обращения ко мне: «Товарищ командир, разрешите прикурить?» Я поднял голову, перед собой увидел красноармейца с забинтованной рукой на перевязи и своим глазам не поверил — мне казалось, что это был сон, но передо мной стоял Митя, мой младший брат! Я как заколдованный стоял, глядел на него и не мог проронить ни слова. Первым опомнился Митя: «Это ты, Петя? Невероятно, какая неожиданность и счастье!» Мы обнялись, расцеловались, оба прослезились, не обращая внимания на особый интерес посторонних, окружающих и расспросы.
Ознакомительная версия.
