- Слушай, Герцик, - говорил полковник, - расспроси этого запорожца о моей Марине... мне.. мне все кажется, что жива она... Казаки не поймут меня, подумают, я без характера... а ты любишь меня, слушай: если это правда... если она... - И полковник начал шепотом говорить Герцику.
Наклонясь над полковником, Герцик долго слушал, вперив свои быстрые очи на умиравшего, и страшно улыбнулся. Когда умолк полковник, он с дикою радостью прошелся по комнате, подошел к кровати, наклонился к лицу полковника, внимательно прислушивался и сказал: "Хорошо, пане, вам неприятен свет, я вас поворочу к стенке". Потом поворотил полковника лицом к стене, покрыл его синим походным плащом и, отойдя на середину комнаты, кашлянул и сказал довольно громко:
- Теперь хорошо, пане? А?
- Хорошо, - ответил полковник слабым шепотом.
- Хорошо, хорошо! - сказал Герцик. - Теперь я пойду исполню вашу волю, пане мой - слышите?
- Слышу.
Герцик вышел.
- А что? А что? - спрашивали Герцика старшины, бывшие в другой комнате.
- Ангельская душа! - отвечал Герцик со слезами на глазах - Он чует свой близкий конец и обо всех помнит.
- Неужели?
- Да; говорит, если я умру, Герцик, скажи, чтоб отдали пирятинскому сотнику моего черкесского коня Сивку..
- Добрый конь! - говорили старшины.
- Мне с ним и не управиться! - сказал сотник.
- А хорунжему Подметке, - продолжал Герцик, - мое старое ружье.
- Знает, что я охотник: добрая душа!
- Есаулу Нелейводу-Присядковскому - серебряную чарку.
- Упьюсь из этой чарки, - сказал Нелейвода-Присядковский, - ей-богу упьюсь!
- Есаулам Гопаку и Тропаку по паре красных сапогов с серебряными подковами...
- Спасибо, спасибо! - говорили Гопак и Тропак, - спасибо, дай бог ему ..
- Здоровья? - лукаво спросил Герцик. - Что ж вы не кончаете?
- Известно, здоровья! - торопливо отвечали есаулы. - Мы от горя не договорили. Бог с ними и с подарками, лишь бы здоров был наш добрый начальник!
- Да, да, правда! Добрый начальник! Хороший человек! Дай бог ему всего, что мы ему желаем, - повторили хором остальные. - А тебе что, Герцик?
- Пока ничего; разве что вам скажет; велел вас позвать. А ты, Потап, сказал Герцик, обращаясь к часовому, - сходи сейчас в тюрьму, узнай о здоровье запорожца Касьяна: полковник, мол, велел; а оттуда забеги к священнику, попроси его сюда с дарами:_ полковник, мол, просит. Слышишь?
- Слышу, - отвечал казак, выходя за двери.
- Христианская душа! Благословенная душа! - тихо говорили старшины, входя в полковничью опочивальню.
- Оно? - шепотом спросил Подметка, указывая глазами и бровями на ружье, висевшее над кроватью полковника.
Герцик утвердительно кивнул головою.
Полковник лежал, оборотясь лицом к стене, и тяжело вздохнул, когда вошли старшины и стали почтительно у двери.
- Старшины пришли, - сказал вполголоса Герцик, наклоняясь к полковнику.
- Добре! - тихо отвечал полковник и что-то начал говорить вполголоса
- Полковник, уезжая на сражение сегодня, написал свою волю и запечатал ее войсковой печатью, а теперь просит на случай чего-нибудь нехорошего, чего боже сохрани, - говорил Герцик, - просит всех старшин взять эту волю и исполнить ее на случай смерти пана полковника.
- Рады стараться, - отвечали в один голос старшины, низко кланяясь.
- Спасибо! - шепотом отвечал полковник, все еще отворотясь спиною к своим подчиненным.
- Где же бумага, пане мой любезный? - спросил Герцик.
- За образами... Ох!..
- Поищите, пане сотник, - сказал Герцик. Сотник приблизился к образам, ударил земной поклон и, перекрестясь, вынул из-за образа пакет, запечатанный полковничьего печатью. Герцик взял из рук сотника пакет, подошел к полковнику и спросил, поднеся бумагу к самому лицу полковника:
- Это твоя воля, пане?
- Она .. ох... душно!..
- Душно, пане? Не открыть ли окна?
- Добре..
Гопак и Тропак бросились и открыли окно, говоря: - Уже мы, пане полковник, открыли.
- Добре... - и полковник опять начал тихо говорить; Герцик, наклонясь, слушал его со вниманием и потом сказал старшинам:
- Полковник хочет успокоиться и наедине помолиться богу о грехах. Выйдем, паны.
- Какие у него грехи? Чистая душа! Добрая душа! - говорили старшины, выходя из комнаты; впереди шел, важно неся запечатанный пакет, пирятинский сотник, гордясь доверенностью полковника.
Через четверть часа явился священник, вошел в опочивальню и опять возвратился, говоря:
- Молитесь, братья! Он умер!
- Умер?! - вскричали старшины.
- Умер! - сказал священник. - Умер нераскаянный! В грехах умер человек! Молитесь...
- Царство ему небесное! - крестясь, печально говорили все присутствовавшие. Но, бог знает, почему, присмотрясь хорошенько, можно было заметить, что на всех печальных лицах, не исключая даже Герцика, мелькала какая-то скрытая радость.
- Добрый был пан! - сказал Герцик.
- Добрый был начальник, - прибавил сотник.
- Правда, правда, - почти радостно подтвердили все.
- А какой-то будет новый?.. - заметил один есаул.
- Бог знает; что бог даст, то и будет, - говорили старшины. И на этот раз их лица действительно омрачило горькое раздумье.
Чудна игра физиономии человека, невольно подумаешь иногда. Душа словно вода: никогда не бывает спокойна - вечно меняется ..
VI
Прийшов нi за чим, пiшов нi з чим,
Шкода й питать, тiльки ноги болять.
Малор. народная_ поговорка_
В полночь протяжный звон соборного колокола известил лубенцев о смерти их полковника; другие колокольни отвечали этому звону, и скоро весь город загремел колоколами; народ проснулся и толпами всю ночь до самого света приходил смотреть на усопшего полковника, который лежал среди комнаты на длинном дубовом столе, одетый в богатую парчевую одежду; кругом стола в тяжелых подсвечниках горели свечи; в головах икона и над нею сложенные крестообразно пернач и булава. Входя в комнату, казаки крестились, молясь о душе усопшего, а выходя на двор, громко проклинали крымцев, собирая охотников сделать вылазку на рассвете и дорого отплатить неверным за своего полковника; но вылазка не состоялась, к великой печали охотников.
Крымцы знали через своих лазутчиков, что в миргородский полк посланы гонцы за помощью, и, услыша в городе колокольный звон и тревогу, вообразили, что идет отдаленная помощь, и, вообще любя более нечаянные набеги и разбой, нежели правильную войну и сражение, ночью убрались потихоньку, оставя зажженные сторожевые огни: так все думали в Лубнах - а может быть, были и другие причины. На рассвете казаки с валу не заметили крымцев, послали разъезды - разъезды никого не нашли, будто неверные провалились сквозь землю, будто их свеяло, унесло ветром.
Целую ночь не спал Касьян, думая о причине необыкновенного звона, и расспрашивал часового и соблазнял его пением; часовой, к великой досаде Касьяна, упорно молчал. Утром загремели замки, завизжали на ржавых петлях двери, и в тюрьму вошел Герцик.
- Поздравляю тебя, друг мой Касьян, поздравляю! - весело говорил Герцик, обнимая Касьяна.
- С чем? Не собрались ли повесить меня?.. - угрюмо спросил Касьян, отталкивая Герцика.
- Боже мой! Что за человек! Настоящий воин, настоящий запорожец! Характерный человек! Крымцы ушли; теперь ты свободен.
- Молодцы! Ай да гетманцы! Вы их прогнали?
- Да, мы их порядочно поколотили вчера, а они ночью и ушли; верно, испугались колоколов: думали, мы что недоброе против их замышляем.
- Вот оно что! Есть чем хвастать. Так вы звоном прогоняли татар, словно налетную саранчу? Бабы!
- Нет, Касьян, мы звонили по другой причине; разве ты не знаешь нашей печали?
- Откуда бы я знал?
- Ты не знаешь! О боже мой! Плачь, Касьян! Полковник умер! Крымцы его убили...
- Вот оно что?.. Царство ему небесное, а плакать мне не о чем.
- Как хочешь, Касьян; это твое дело; ты умный человек. Пойдем же на раду; вот твое оружие: я приберег его из любви к тебе; пойдем на раду, уже собралась она. Один бог знает, я так полюбил тебя, Касьян!
- Что мне делать на вашей раде?
- Там все старшины, да запорожец сам не простой человек: и между старшинами тебе дадут почет; там будут читать последнюю волю полковника: может, он что такое и о дочке написал, и о моем приятеле Алексее. Пойдем; тебе не худо знать: поедешь, им передашь радость.
- Это дело; пожалуй, пойдем.
Собралась рада. Сотник и старшины присягнули, что перед смертью полковник вручил им это самое завещание и просил исполнить последнюю свою волю; после этого священник распечатал и громко прочел завещание:
"Во имя отца и сына и святого духа, аминь. Я, не имея родных, в случае моей смерти, завещаю в лубенскую соборную церковь сто червонных, да в пирятинскую замковскую пятьдесят, а остальное все мое имение движимое и недвижимое отдаю в вечность и бесповоротность приемышу моему Герцику за его полезные моей особе службы, с тем чтобы он кормил до смерти Гадюку и наливал для него ежегодно бочку наливки из слив, купленных по вольным ценам в местечке Чернухах.
