Дмитрий Перетолчин - Мировые войны и мировые элиты

«Я решительно поддерживаю использование отравляющих газов против нецивилизованных племен».

Блистательный адмирал Томас Кокрейн, десятый лорд Дандональд предлагал использовать брандеры с углем и серой еще против осажденного Севастополя [2], и вот Первая мировая дала новый виток идее. Атаку со смертельно опасным хлором немцы предприняли 22 апреля 1915 г., операцию с весьма говорящим по отношению к людям кодовым названием «Дезинфекция» готовил Хабер, он же лично руководил и газовой атакой, прибыв на линию фронта с Бельгией в районе реки Ипр, наряженный в мешковатую военную униформу и пожевывающий сигару. Его сопровождала команда молодых химиков, среди которых был родившийся во Франкфурте-на-Майне бывший сотрудник Эмиля Фишера Отто Ган, в будущем открытием расщепления тяжелых ядер повлиявший на ход военной истории гораздо больше своего начальника. Химический удар ядовитой смесью, впоследствии получившей название «иприт», оказался сильным. Хотя союзники своевременно были предупреждены о возможности использования подобного оружия, они не приняли никаких мер предосторожности — два дивизиона французов после газовой атаки бежали в панике. Английским солдатам было роздано 90 тыс. противогазов, которые, как выяснилось, не защищали от вредного действия отравляющих веществ [5][47].

Фронт удержали остатки частей канадцев, британцев и французов, от неожиданности немцы не смогли развить успех, а повторив атаку двумя днями позже, уже утратили элемент внезапности, несмотря на вдвое более высокие потери обороняющихся. Кроме того, наученные горьким опытом французы и англичане начали использовать примитивные защитные маски. По одну сторону линии фронта стоял нобелевский лауреат Фриц Хабер, а по другую — будущий известный генетик Джон Бердон Сандерсон Холдейн (J.B.S. Haldane) записывал, сидя в окопе: «Тебе молясь, тебе крича осанну, / Мы сеем смерть, сметая все до тла…». Его, по-настоящему легендарную личность, британцы пригласили руководить организованной исследовательской станцией в Портадауне (Portadown) летом 1915 года. По материнской линии он происходил из старинного ирландского рода, а по отцовской — из не менее старинного шотландского, его предки воевали за Объединенные Нидерланды и представляли Шотландское крыло в армии Кромвеля. С восьми лет Дж. Б.С. Холдейн помогал отцу в его научных исследованиях. По окончании Итона отправился на поля Первой мировой, где между сражениями писал статью по генетике, просьба о публикации которой была его завещанием. Несмотря на серьезное ранение, это завещание не понадобилось, статью опубликовали в «Journal of Genetics» в 1915 г., а увлечение генетикой привело к появлению «закона Холдейна» и понятий «генетическое бремя» и «клон». Сын и отец Холдейны переоборудовали школу для испытаний действия газообразного хлора на человеческий организм, в результате сам Холдейн около месяца страдал от затрудненного дыхания и не мог бегать. В дальнейшем он примет участие еще и в Испанской войне, станет членом политбюро компартии Великобритании, в течении Второй мировой будет заниматься исследованиями токсического эффекта в период декомпрессии аквалангистов, что ляжет в основу общей теории наркотического действия газов, подружится с Бертраном Расселом, В. Вавиловым, Джавахарлалом Неру. В силу этого знакомства последние годы жизни он проведет в Индии. Там его тело, еще в 1927 году завещанное науке, послужит также, как он служил ей сам: по просьбе покойного его друг доктор С.Н. Саниал исследовал и описал ход его болезни в работе «Лечение случая ракового заболевания путем применения мета-ксилогидрохинона» [5][48].

После событий на Ипре Хабер готовится провести аналогичную атаку снова, он ненадолго заезжает домой и устраивает вечеринку в честь своих успехов на военном поприще. Возможно, что именно это послужило толчком к семейной трагедии, жена Хабера — Клара Иммервар (Clara Immerwahr) совершила самоубийство, выстрелив в сердце из табельного пистолета Хабера в знак протеста против использования знаний химии в военных целях (по крайней мере, такова официальная версия). Смерть первой женщины, получившей звание доктора химии в университетах Германии не остановила Хабера, он даже не остался на ее похороны, и уже на следующий день отправиться на Восточный фронт. На русском фронте газовая атака повторяется 31 мая в районе Болимова, она приведет к гибели более тысячи солдат и отравлению около десяти тысяч.

Еще одна случится 6 августа 1915 года в 4 утра под крепостью Осовиц. Выждав попутного ветра, немцы развернули 30 газовых батарей. Из несколько тысяч баллонов на русские позиции потекла темно-зеленая смесь хлора с бромом. «Все живое на открытом воздухе на плацдарме крепости было отравлено насмерть, — вспоминал участник обороны. — Вся зелень в крепости и в ближайшем районе по пути движения газов была уничтожена, листья на деревьях пожелтели, свернулись и опали, трава почернела и легла на землю, лепестки цветов облетели…». Вслед за газовым облаком германская артиллерия открыла массированный огонь и на штурм русских передовых позиций двинулись 14 батальонов ландвера, не менее семи тысяч пехотинцев. Но когда германские цепи приблизились к окопам, из густо-зеленого хлорного тумана на них обрушилась… контратакующая русская пехота. Зрелище было ужасающим: бойцы шли в штыковую с лицами, обмотанными тряпками, сотрясаясь от жуткого кашля, буквально выплевывая куски легких на окровавленные гимнастерки. Это были остатки 13-й роты 226-го пехотного Землянского полка, чуть больше 60 человек. Но они ввергли противника в такой ужас, что германские пехотинцы, не приняв боя, ринулись назад, затаптывая друг друга и повисая на собственных проволочных заграждениях. Несколько десятков полуживых русских бойцов обратили в бегство три германских пехотных полка! Ничего подобного мировое военное искусство не знало. Это сражение войдет в историю как «атака мертвецов» [47], несправедливо забытое советскими историками, по мнению которых, видимо, в «реакционной» царской России подвигам не было места.

Уже во время атаки под Болимовым русских выручила смекалка, от хлора спасались, заворачивая голову в мокрую шинель или дыша через землю. Прочитав о таком «чудном спасении» водном из солдатских писем профессор Зелинский выступил с сообщением об адсорбирующих свойствах активированного древесного угля на прошедшем в Москве экстренном заседании Экспериментальной комиссии по изучению методов борьбы с газовыми отравлениями. Благодаря сотрудничеству с инженером-технологом завода «Треугольник» М.И. Куммантом в январе 1916 года на фронте появился противогаз Зелинского-Кумманта [49].

Аналогичные работы по созданию отравляющих веществ и защиты от них велись и во Франции, и в Англии, однако английская атака 24 сентября 1915 года столкнулась с тем, что вследствие слабого ветра газовое облако продвигалось слишком медленно, а в некоторых местах пошло назад, отравив собственные войска, оказавшиеся опять-таки неготовыми. Всего в течение Первой мировой войны было разработано около 22 химических соединений, включая горчичный газ, газ на основе мышьяка и фосген, одна из разновидностей которого была разработана Хабером и произведена на заводе BASF, а также газы комбинированного действия. Арсины или «Голубой крест», примененные против англичан с 10-го на 11 июля 1917 г. близ Ньюпорта во Фландрии, приникая через противогаз, должны были вызвать сильное чихание и рвоту, вынуждая противника сбросить противогаз и подвергнуться действию других отравляющих веществ. Хотя во время войны от газов пострадало значительное число людей (в Британии больше 180 тыс. из которых более восьми тысяч со смертельным исходом; в России 475 000., из которых 56 000 умерло; во Франции 190 000. из них с летальным исходом 9000; в Австро-Венгрии 100 000 и 3000 смертей; в Италии 60 000 и 4 672 погибших; в США более 72 000 и 1500 убитых; в самой Германии 9000 смертей при 200 000 пострадавших), все же отравляющие вещества не привели к быстрой победе Германии [2] и новый виток поисков «чудесного оружия» произойдет уже в период Третьего рейха.

Сам Хабер вскоре будет повышен в звании до капитана. А в 1918 году сей достойный человек получит повышение и по научной линии: он станет лауреатом Нобелевской премии. Официально — за работы в области каталитического синтеза аммиака из атмосферного азота и водорода, что позволяет производить дешевые азотные удобрения [14][50].

Потребность в синтетическом азоте в 1898 году обосновал химик сэр Уильям Крокер (William Crooker), выступив перед Британской Ассоциацией развития науки в Бристоле. Широта взглядов английского учёного простиралась от классической науки (например, он открыл элемент таллий) до закрытых и тайных исследований в области физики [5]. Он же пожертвовав 75 000 долларов, обеспечил строительство здания для разгоняющего частицы 60-дюймового циклотрона К. Лоуренса [51]. Так вот, Уильям Крокер считал, что через двадцать лет потребность в азоте для удобрения почвы резко вырастет, и западный индустриальный мир встанет перед опасностью голода, если не озаботиться добычей азота для сельского хозяйства. Он верил, что человечество найдет способ извлечь азот из воздуха, где его больше всего. Когда этим вопросом озадачился концерн BASF, он заключил контракт с Фрицем Хабером, а глава предприятия Генрих Бранк (Heinrich Brank) помог подключиться к экспериментам Карлу Бошу. 1 июля 1909 года один из экспериментов пошел не по плану и в результате загорелся участок с аппаратурой сжатия, после чего еще день и ночь ушли на ремонт, Бош покинул лабораторию разочарованным, а его коллега Элвин Митташ (Alwin Mittasch) стал свидетелем того как аппарат Боша все-таки заработал и смог выделять свободный радикал аммония в течении целой минуты, после чего осталось лишь разработать промышленную установку [5]. Осмелюсь предположить, что раздавая Нобелевские премии «научное сообщество» больше оценило то, что продукт каталитического синтеза, аммониак можно простым окислением превращать во взрывчатое вещество. В пользу такого предположения говорит то, что следующую Нобелевскую премию вручат Карлу Бошу за решение, основанное на работе Хабера и позволяющее промышленно производить взрывчатку, а отнюдь не азотные удобрения [14][50]. По свидетельству Барбары Такман: «Германия, не строившая расчетов на длительную кампанию, имела в начале войны запас нитратов для производства пушечного пороха всего на шесть месяцев, и лишь открытый тогда способ получения азота из воздуха позволил ей продолжить войну» [2].