отрицало икон, но держало их под некоторым подозрением.
Иудаизм оказался как бы между христианством и исламом: запрет на изображения был строгим, но все же не настолько, чтобы помешать развитию изобразительного искусства (не говоря уже о росписях эллинистических синагог поздней Античности).
В Византии эпоха иконоборчества распалась на два периода – первый, наиболее продолжительный (726–787), и второй, менее долгий и являвшийся скорее попыткой реставрации первого (813–843). После этого иконоборчество в Византии уже не повторялось, а в победе иконопочитателей общество обрело основу для религиозного и культурного развития в последующих веках византийской истории.
По мнению многих историков не столько полемика между почитателями и гонителями икон была в центре иконоборческого конфликта, сколько борьба между государством и церковью, в первую очередь многочисленным и богатым монашеством, уходившим из-под контроля империи. Важным свидетельством в пользу такого мнения является то обстоятельство, что и первый, и второй этапы иконоборчества были инициированы не епископами или богословами, а императорами. Но все же сама эпоха получила название от религиозного движения, так что сначала мы рассмотрим исторические предпосылки как иконопочитания, так и борьбы с иконами.
Что касается предпосылок иконопочитания, то здесь большое значение имеет раннехристианское искусство. Интересны фрески христианских катакомб в Риме II–IV вв. Изобразительное искусство ранняя церковь могла заимствовать как у языческого греко-римского окружения, так и у эллинизированного иудейства: известно немало синагог в Палестине, которые были украшены мозаикой и фресками не просто с орнаментом, но с изображениями библейских персонажей и сцен. Эти изображения были даже не символическими, как у ранних христиан, а вполне реалистическими. Учитывая содержание изображений, их можно считать сакральными изображениями, хотя вряд ли им воздавалось поклонение: их функцией было все же украшение мест молитвенного собрания. Основным отличием раннехристианских изображений от более поздних икон является их символический характер. Изображались скорее не Иисус, Богородица или святые, но, можно сказать, некоторые из их функций. Так, изображение Доброго Пастыря с ягненком на плечах, казалось бы максимально приближенное к иконному изображению, в действительности не претендовало на образ Иисуса, но скорее метафорически передавало один из аспектов его служения. При этом были и такие совершенно символические изображения Христа, как рыба, агнец, виноградная лоза и т. п. Смысл рыбы, например, был скорее не в напоминании об умножении Иисусом хлебов и рыб, а в той аббревиатуре, которую видели в греческом слове ihthus: если читать его по буквам, то получается Iesus Hristos Theou Uios Soter – Иисус Христос Сын Божий Спаситель. Как первые христиане воспринимали смысл этих изображений, мы не знаем, но их символический характер должен был приводить к несколько иному восприятию, нежели будет позже. Характерно, что в Византии символические изображения типа рыбы, агнца или Доброго Пастыря будут потом запрещены одним из соборов.
К VI в. уже можно говорить о сформировавшейся иконописи. Ее примерами являются мозаики византийской Италии (в первую очередь в Равенне) и иконы монастыря Св. Екатерины на Синае, написанные еще в технике античного фаюмского портрета. Это по-настоящему священные образы, они выполнены по уже сформированным иконописным канонам, и их нельзя назвать просто символическими изображениями. Вероятно, одним из основных прототипов изображения Лика Христа была Туринская плащаница, до Четвертого Крестового похода пребывавшая в пределах Византии. После ее подробного изучения в XX в. стало ясно, откуда на многих канонических иконах взялась определенная форма чуть раздвоенной бороды Иисуса, небольшая прядь волос посреди лба, тень на щеке. Именно плащаница стала прототипом того, что в восточнохристианской традиции принято называть Спасом Нерукотворным.
При этом есть некоторые свидетельства о своего рода иконоборчестве до иконоборчества. В Византии, если говорить об авторитетных церковных учителях, они сводятся к двум свидетельствам: первое связано с Евсевием Кесарийским, второе – с Епифанием Кипрским. На вопрос Констанция о том, как найти наиболее удачный образ Христа, Евсевий отвечал, что его образ должен быть лишь в сердце человека и что сам он против зримых образов. Епифаний поступил еще решительнее, содрав в одной из церквей чужой ему епархии занавес с изображением. Епифаний отдал его на саван для нищих, а церкви подарил кусок ткани без изображения. По мнению русского церковного историка В. В. Болотова, эти действия «характеризуют переходную эпоху от священных изображений символических к иконографии исторической и показывают сомнения некоторых в законности или уместности последней» [10]. На Западе был случай с епископом марсельским Серенном, который в 598–599 гг. выбросил из своего храма иконы, чтобы народ не оказывал им неподобающего поклонения. Дело дошло до папы Григория Великого, который хвалил его за противодействие чрезмерному поклонению иконам (называя это все же inconsideratum zelum – ревностью не по разуму), но порицал за уничтожение икон.
Таким образом, и иконопочитатели (в большей степень) и иконоборцы (все же в меньшей степени) могли ссылаться на предшествующую традицию. Что касается государства, то у него был здесь свой собственный интерес.
2. Начало гонения на иконы и первый этап иконоборчества (726–787 гг.)
Иконоборческий период связан с императорами Исаврийской династии. Ее начало было положено Львом III, который происходил из малоазийских крестьян-исавров – эллинизированных варваров. Лев сделал военную карьеру при Юстиниане II – последнем императоре из потомков Ираклия, и взошел на престол через несколько лет после его свержения. За год до воцарения Льва, на поместном соборе в Константинополе св. патриархом Германом были осуждены рецидивы монофелитства и восстановлено православие. Как и эпоха Ираклия, так и эпоха Исаврийцев началась с тяжелых военных событий, угрожавших Константинополю и самому существованию империи. С новой династией был связан и выход из кризиса как внешнеполитического, так и внутреннего. Императоры исаврийской династии почти все были успешными полководцами, мудрыми законодателями и горячо почитались народом и в первую очередь армией. Так что даже их противники из иконопочитателей были вынуждены считаться с их достижениями в государственных делах. Возможно, что для этих императоров борьба с иконами, а значит, с монашеством и патриаршей властью, была частью их политики централизации и укрепления государства.
В первый же год вступления Льва на престол началась осада Константинополя арабами, которая продолжалась целый год – с августа 717 г. по август 718 г. Это была последняя арабская осада Константинополя, неудача которой знаменовала собой окончание арабской экспансии в восточном Средиземноморье. Через несколько лет после этого, в 732 г., Карл Мартелл остановил продвижение арабов на Западе.
Возможно, что удачная война с иноверцами подтолкнула Льва к активной политике и во внутренних религиозных делах. Так, в 722 г. он издал указ о крещении иудеев по всей
