29. В это время возвратился из Антиохии и брат его Исаак Комнин. Сведав о простоте василевса и о том, как нравятся ему сирийские ткани, он часто доставлял ему их, и там приобрел такую благосклонность, что получил от него в дар многие имения, в короткое время достиг достоинства севаста и имел квартиру в царских покоях. Василевс пользовался и его суждениями, и его приговорами; ибо он живо подмечал истину и способен был вразумительно выразить то, что следовало. Живя в царском дворце, он совершенно овладел простодушием царя и поставил его в полную зависимость от своего слова.
30. А Алексей Комнин опять отправился обозревать вверенную ему область. Находясь в Адрианополе и пробыв там несколько дней, он узнал о вооружениях скифского племени, собиравшегося опустошать пределы Болгарии. Поэтому, созвав все войско, состоявшее под властью префектов и военачальников, прибыл в Филиппополь и, там осведомившись, что скифы опустошают селения между Наисом и Скупами, поспешно выступил против них. Но, когда он прошёл уже Сардику, – скифы, узнав о его выступлении, оставили добычу и пустились бежать, сколько было сил. Прогнав их оттуда, Алексей снова возвратился в Филиппополь, устроил состояние страны и её городов, и в короткое время привлек к себе благорасположение всех; потому что, при своей щедрости, имел привлекательный нрав и умел приятнее всех людей вести беседу. Совершив все это, он возвратился в Византию, – и василевс принял его благосклонно.
31. Тогда как все это происходило, Никифор Мелиссинский, человек, как выше сказано, благородного происхождения и находившийся в родстве с Комниными (потому что женат был на сестре их Евдокии), проживал близ острова Коса и, привлекши на свою сторону турецкие войска и турецких военачальников, обходил с ними азийские города в пурпурных сандалиях – и граждане предавали ему, как царю, и себя, и свои города. Через это он невольно отдавал их туркам, – а отсюда произошло, что турки в короткое время сделались обладателями всех азийских, фригийских и галатийских городов. Потом он с большим войском занял Никею в Вифинии и оттуда противодействовал власти ромейского василевса. Узнав об этом, Вотаниат призвал Алексея Комнина и приказывал ему, переправившись через Халкидонский пролив, вступить в войну с Никифором. Но Алексей отказался воевать с ним и поступил весьма рассудительно. В самом деле, он боялся легкомыслия василевса, равно как злости и зависти окружавших его лиц; (он боялся), как бы не прогневать царя неудачей, при множестве турецкой военной силы, очень возможной. Тогда злые люди нашли бы в этом предлог оклеветать его перед василевсом, будто, то есть, он проиграл сражение по чувству родства. Не успев склонить его после долгих убеждений и уважая твердость его мыслей, василевс приказал ему сдать войска протовестиарию: это был евнух Иоанн, служивший Вотаниату издавна, прежде его вступления на царство. Он был человек славолюбивый больше, чем кто другой, и имел характер непостоянный.
32. Итак, переправившись через пролив в Хрисополь, Комнин сдал ему войска и большое число военных начальников. Быв огорчены этим, воины начальствовать над собой призывали Комнина, к которому давно привыкли; но он, не желая взять на себя такого дела по изъясненной выше причине, старался успокоить их. Сдавши войска упомянутому евнуху и распростившись с ними, он хотел уже возвратиться, но, по молодости, пожелал еще, на расставании со своими воинами, потешиться верховой ездой. И вот он, пустив поводья, проскакал такую дистанцию, какая полагалась в играх такого рода, и остановился. Потом и евнух Иоанн, как бы забывшись, ослабил также поводья и пустил своего коня пред всеми. Но тут поднялся громкий смех, и все в насмешку ему, заговорили: «клу, клу» что обыкновенно прилагают к евнухам. Впрочем, лица, окружавшие Комнина, тотчас остановили их.
33. После сего Алексей возвратился к василевсу и жил в царском дворце; а евнух со всеми военными силами двинулся против Мелиссинского и, пройдя пределы Вифинии, расположился лагерем близ одного замка, называемого Василеей и отстоявшего от Никеи более, чем на сорок стадий. Там Палеолог и его племянник Куртикий советовали ему истребить все, что встретится до Никеи, и, возвратившись по окраине озера, осадить замок кира Георгия. Принявшись за это, они действительно тотчас овладели им. Потом, так как наступали дела опасные, то нужен был совет, и все начальствующие в войске, собравшись в палатке евнуха, стали рассуждать, – должно ли осадить Никею, или направиться в Дорилею и начать войну с султаном. Но об осаде Никеи, как о деле невыгодном, Георгий Палеолог и племянник его Куртикий молчали. Подметив это, некоторые из приближенных к евнуху Иоанну стали перешептываться, к оскорблению их, и высказывать неприятные им намеки. Тогда евнух громко объявил всем: «Василевс дал мне власть распоряжаться войсками, – и что я определяю, тому и быть должно».
34. Видя, что найдено лучшим идти войной на Никею, и что все уже принимаются за оружие, Палеолог, как человек, приобретший большую опытность в военных делах, предугадывал, что из этого выйдет, и потому начал смело говорить за себя и Куртикия: «Известно и нам, что василевс поставил тебя начальником над войсками, – от того-то мы долго молчали; но теперь, усматривая предстоящую опасность и боясь угрожающего нам впоследствии и царского гнева, не можем более молчать. Знай же, что когда мы подсnупим к Никее и будем пробовать её взять, отважнейший из воинов получат раны, а некоторые и смерть; потому что находящимся в поле трудно бороться со стоящими на стенах. Между тем расположенные вне города турки, узнав об осаде его, тотчас выступят против нас, – и мы, не будучи в состоянии разом сопротивляться и тем, которые станут нападать на нас со стен и выходить из ворот, и тем, которые устремятся против нас извне, должны будем обратиться назад. Тогда одни из нас, захватив своих раненых, уйдут – каждый по произволу в такое место, где бы удобно было лечить их; а другие, сокрушаясь и скорбя об умерших, ни к чему не будут нам полезны».
35. Но, казалось, они пели для глухого. Не обратив на них никакого внимания, евнух с войском отправился прямо к Никее и, подступив к стенам её, требовал, чтобы все сдались. Осажденные, ожидая, что на помощь к ним придёт войско извне, льстиво обманывали его и со дня на день откладывали сдачу. Георгий Палеолог не мог выносить такого безумного образа войны, ибо был весьма опытен и уже перед глазами видел наступающую опасность, а потому советовал евнуху снять осаду. Но евнух, приняв его слова за грезы, хотел, не столько по твердости характера, сколько по незнанию дела, стоять на своем, пока, проведав о приходе турок, не принужден был отступить со стыдом.
36. Георгий Палеолог, быв военачальником опытнейшим, с рукой и мыслью сильной, снова осмелился советовать евнуху отступать не как попало, но в порядке и надлежащей стройности. Когда он сказал это, – евнух предоставил его воле все распоряжения. Тогда, установив войско в ряды и приказав всадникам ехать впереди кроме немногих, которые должны были оставаться в засаде и подкарауливать врагов, он велел тяжеловооруженным и пешим идти позади тихим шагом, а сам с немногими, обходя то задний отряд, то правое крыло (ибо левое, защищенное озером, было вне опасности), прогонял забегавших вперёд турок, пока не прибыл к Василее и не расположился лагерем.
37. На пути туда им встретилось пространное поле, окруженное кирпичной оградой, имевшее не много входов. Когда всадники начали разъезжаться по направлению ко входам, турки, следовавшие позади и видевшие, что происходит, с сильнейшим криком понеслись и, бросившись на пеших, начали со всех сторон поражать их из луков. Пехота обратилась в бегство, а евнух, объятый страхом, не мог бежать и очутился один. В это время встретились с ним Куртикий и Палеолог: первый не удостоил его даже взгkядом и внушал то же Палеологу; но последний, подойдя к нему, сказал: «Вот в какие обстоятельства поставил ты нас: не предсказывали ли мы тебе этого?» Евнух же в ответ стал умолять его: «Сжалься надо мной, не дай мне попасть в руки агарян[156]». Георгий ободрил его и сказал: «Ступай за мной». Тут последовало на них сильное нападение турок, – и евнух едва не лишился рассудка. Палеолог, поворотив коня и встретив нападающих, нанес удар одному из них, – и тот упал на землю мертвый; видя это, и прочие несколько отступили. Тогда он обернулся и, видя, что евнух, как бы потеряв рассудок, был безгласен, ударил его слегка по щеке и сказал: «Не бойся».
38. Между тем турки, нисколько не медля, снова подступили, – и Палеолог, обернувшись к ним с немногими всадниками (потому что место для большого числа было узко) бросился на турок. Варвары побежали и, так как многие из них были убиты, то остальные уже не вступали в бой, но стали в отдалении. После того Палеолог приказал латникам идти и расположиться лагерем, а сам со своими всадниками остался позади, пока все не перешли за ограду и не раскинули лагеря. Среди таких доблестных подвигов, Палеолог однажды снял с себя шлем, и вдруг ранен был в лоб стрелой. Не обращая, однако же, никакого внимания на рану и видя, что евнух мучается жаждой, а языком двинуть не может и только знаками умоляет помочь ему, оставил его тут под охранением четырех его слуг, а сам сошёл по склону вниз и принес ему в шлеме воды. Утолив жажду, евнух несколько оживился и, называя Палеолога вторым богом, обещал усыновить его, если будет спасен, и утверждал, что обещаемое усыновление не ограничит одним именем, но сделает его наследником всего, что имеет, и будет заботиться о нём, как о собственном сыне. В ответ на это Палеолог сказал ему: «Для твоего спасения я со своей стороны сделал все, что было можно; твоё же дело – исполнить впоследствии свое обещание».
