Особенное впечатление произвел молодой монарх на всех без исключения европейских дам.
Правда, встреч с ним европейские красавицы искали, как правило, из обычного любопытства. Ученица и друг знаменитого немецкого философа Лейбница, супруга курфюрста София Ганноверская в полном смысле гонялась за русским царем по всей Германии. Узнав, что он, торопясь по делам, не поедет в Берлин, энергичная дама вместе со своей матушкой успела обогнать Петра и, выбрав красивый замок в живописном местечке, отправила послов навстречу венценосному путешественнику. Те с трудом, но уговорили государя отобедать с двумя знатными дамами. Едва ли Петр принял бы это достаточно назойливое приглашение, если бы знал, как перед тем София-Шарлотта объяснила в письме одной из приятельниц свое желание непременно встретиться с русским царем: «Желала бы воочию посмотреть на странствующих по Европе диких зверей».
К чести любопытной немки, после знакомства и четырехчасового общения с Петром, ее мнение о русских вообще и о русском царе в частности изменилось с точностью до наоборот. В последующих письмах она не скрывает своего восхищения. Все — свободная манера поведения, легкость речи (зачастую царь говорил по-немецки, не пользуясь услугами переводчика), владение самыми разными предметами разговора, — убеждали в образованности, остром уме, находчивости государя. Знала бы она еще, каким образом Петр получал свое образование — ведь фактически он всему учился сам. Единственное, что огорчило аристократку, это неумение монарха «есть опрятно». Но даже это не заставило его померкнуть в глазах Софии-Шарлотты.
Правда некоторое время спустя она напишет: «Этот государь одновременно и очень добрый и очень злой, У НЕГО ХАРАКТЕР — СОВЕРШЕННО ХАРАКТЕР ЕГО СТРАНЫ (выделено мною. — И. И.). Если бы он получил лучшее воспитание, это был бы превосходный человек, потому что у него много достоинств и бесконечно много природного ума»[25].
Да, фрау! Если бы мы получали то лучшее, что получила, во многом благодаря нам, Европа, то, наверное, были бы, с вашей точки зрения, превосходны. Но уж какие есть…
Не станем описывать предпринятых государем дипломатических шагов и тех встреч, которые произошли у него и отправившихся с ним придворных в разных европейских столицах. Наша цель не анализировать политическую ситуацию, а решить, насколько та или иная страна могла быть заинтересована в исчезновении русского царя.
Если судить по Великому посольству, то в начале петровских реформ Европа, хотя и обеспокоенная, еще не считала Россию такой уж опасной. Что до Петра, то к нему пока что присматривались, и лишь немногие политики ясно сознавали, что этот удивительный царь вскоре заставит других государей кусать себе локти…
Точку над «i» ставит Санкт-Петербург. Рождение этого города становится переломным моментом, вслед за которым Россия, уже на виду у всего мира, берет столь стремительный разбег, что угнаться за ней становится невозможно.
Темпы, которыми начинает развиваться новая Россия, вскоре приводят в замешательство и российскую оппозицию, и в особенности Запад.
Прежде всего стоит заметить, что, поставив себе главную цель — величие и независимость России, Петр Алексеевич великолепно понимал: добровольно никто не пустит молодую страну на авансцену международной политики и экономики. Кому охота допустить, чтобы огромная страна, обладавшая колоссальными ресурсами, стала еще и сильной? Покуда русские дипломаты ездили в Европу с посольствами, предлагали различные договоры, — все было как бы под контролем. Но отдавать России моря, делиться торговыми пространствами! Нет уж, позвольте…
И в особенности опасными становились для поднимающейся на ноги страны два ее хищных соседа: северный — Швеция и южный — Турция.
Значит война? Война — Петр это знал и не собирался идти на попятную, чтобы избежать ее.
Он царствовал (реально, а не на бумаге) уже десять лет. Эти десять лет еще не полностью, но изменили и внутреннее состояние России и расстановку сил вокруг нее. Политика молодого царя обозначалась все более твердо и все более определенно.
«Правда, — пишет Н. Н. Молчанов, — она не была, особенно в начале этого периода, в полном смысле слова его собственной политикой. От Софьи и Голицына Петр унаследовал ее южное направление, ее орудие — старую, плохо организованную, состоявшую из стрельцов, дворянского ополчения и казаков армию; само состояние войны с Турцией, начатой не им (не Петром. — И. И.); так называемых союзников — Австрию, Венгрию и Польшу и многое другое»[26].
Но «южное направление» тоже было уже другим. Петр больше не отбивался от крымских татар, периодически пытаясь заключить с ними мир, как это делала Софья. Он воевал уже непосредственно с самой Турцией, а создание боеспособного флота и взятие такой мощной крепости, как Азов доказало сильному врагу, что Россия тоже становится сильной, и значит с нею отныне придется разговаривать иначе. До Петра южная политика была, как подчеркивает тот же Молчанов, как отмечает в своих очерках Соловьев, ЧИСТО ОБОРОНИТЕЛЬНОЙ, при Петре в ней впервые появляется поступательное движение. Правда, большинство историков утверждают, что «дальнего прицела» у Петра пока не было. Но с этим трудно согласиться. Последовательное завоевание позиций на южном направлении доказывает обратное. И создание флота, и поиск удобной южной гавани (Таганрог), и приобретение крепостей, — все это говорит о стремлении прочно утвердиться на южных рубежах, чтобы в дальнейшем добиться большего.
Петр отлично понимал, что Турция никогда не оставит Россию в покое. Поэтому нужно было раз и навсегда отбить ее подальше от русских рубежей. Дальнейшие события покажут, что планы государя простирались значительно дальше.
Впрочем, южные победы были необходимы не только для безопасности страны. Петр стремился добиться свободы плавания русских кораблей по Черному морю, а значит свободного их прохода в проливы, ведущие в Средиземноморье.
Но это все же была политика, ограниченная одним направлением.
К тому же Черное море не обеспечивало выхода к рубежам ведущих стран Европы. И даже если бы, пролив реки крови, Петр сумел вовсе раздавить и уничтожить Османскую империю (чего ему, вероятно, и хотелось бы, но не такой ценой!), то уровня европейских держав Россия этим не достигла бы. Не на Турцию равнялись они в своем уже почти объединенном усилии поделить еще не мир, но Европу и часть Азии на сферы влияния, не Турция, с которой та же Франция успешно союзничала, была основной силой, которой бы Европа всерьез боялась.
«Это, — отмечает Молчанов, — была бы победа над отсталой, переживающей упадок страной, не имеющей регулярной армии, промышленности, технической культуры. Как бы ни укрепились позиции России на Черноморском побережье, на северо-западной границе ее независимость по-прежнему оставалась бы под угрозой. Такая опасность даже усилилась бы из-за отвлечения сил к югу»[27].
Союз, заключенный Австрией, Венгрией и Польшей для войны с Турцией к началу XVIII века полностью распался. Правда, Россия на тот момент могла и в самом деле победить Турцию в одиночку. Не уничтожить полностью, но без лишних жертв разгромить и поставить в зависимое от себя положение. И многим (в самой России в первую очередь) казалось, что это нужно сделать.
Но Петр, несмотря на свою молодость и относительную политическую неопытность, понимал, что настоящей угрозы нужно ждать не с юга, а с севера. По выражению Молчанова он «сумел отдать предпочтение ВАЖНОМУ ПЕРЕД СРОЧНЫМ» (выделено мною. — И. И.).
Балтийское побережье было когда-то русским. За него воевали новгородцы, князь Александр Невский сумел отвадить от него шведов и немцев.
Но наступили тяжелые для Руси времена, и Швеция надолго завладела этими берегами.
Русские цари и до Петра понимали, что Балтику нужно вернуть. Двадцать лет за нее вел упорные войны Иоанн Грозный, но его усилия оказались тщетны. Алексей Михайлович тоже однажды предпринял попытку выйти к северным берегам — но начатый им штурм Риги завершился ничем… Балтика оставалась недоступна.
Шведы тоже не были столь уж беспечны — они тоже отлично понимали, что войны с Россией за эти земли не миновать. Однако надеялись, что природные препятствия и надежные укрепления не дадут русским подступиться к Швеции, а у нее, благодаря выходу в море, напротив, всегда будет возможность когда вздумается напасть на Россию.
«Нас отделяют от этого врага большие озера, такие как Ладожское и Чудское, район Нарвы, обширные пространства болот и неприступные крепости. Россия лишена выхода к морю и, благодаря Богу, отныне ей будет трудно преодолеть все эти препятствия», — говорил шведский король Густав-Адольф, выступая в 1617 году перед своим риксдагом[28].
