Нерушимыми законами непреложно установлено, что всякий, кто прольет кровь брата, достигшего определенной степени святости, станет обреченным человеком. Эти законы существуют по сей день, Джон Хизерстоун, и ты навлек на себя их действие. Король или император оказался бы беспомощен против сил, которые ты вызвал к жизни. Так на что же надеяться тебе?
В прежние дни эти законы действовали так незамедлительно, что преступник погибал вместе с жертвой. Но после рассудили, что такое мгновенное возмездие не дает преступнику времени осознать всю чудовищность его преступления. Поэтому установили, что в подобных случаях долг отмщения возлагается на ч е л а, учеников святого человека, и они могут продлить или ускорить возмездие по своему желанию, совершая его или на месте, или в любую будущую годовщину преступления.
Почему наказание должно воспоследовать именно в эти дни, тебе не следует знать. Достаточно того, что ты - убийца Гулаб Шаха, трижды благословенного, а я - старший из трех ч е л а, призванных за него отомстить.
Между нами нет личной вражды. Погруженнве в труды, мы не имеем ни желаний, ни досуга ни на что личное. Закон непреложен, и одинаково невозможно для нас изменить его, и для тебя - избежать. Рано или поздно мы придем к тебе и востребуем твою жизнь в искупление жизни, которую ты отнял.
Та же судьба постигнет несчастного солдата Смита, который, хоть и не столь виновен, как ты, навлек на себя то же наказание, подняв святотатственную руку на избранника Будды. Если жизнь твоя продлится, то единственно для того, чтобы предоставить тебе время раскаяться и ощутить полную силу возмездия.
А чтобы ты не поддался искушению изгнать все это из своей памяти, наш сигнал - наш астральный звон, одна из оккультных тайн - станет всегда напоминать тебе о том, что было, и о том, что будет. Ты услышишь его днем и услышишь в ночи, и это послужит тебе знаком: куда бы ты ни отправился и что бы ты ни делал, ты никогда не избавишься от нас, ч е л а Гулаб Шаха.
Ты никогда больше не увидишь меня, проклятый, до того самого дня, когда мы придем за тобой. Живи в страхе и в ожидании, которое хуже смерти.
С угрожающим жестом фигура повернулась и удалилась из палатки во тьму.
В ту же секунду, как этот человек исчез с моих глаз, я очнулся от своей летаргии. Вскочив на ноги, я выглянул из палатки. В нескольких шагах от меня стоял, опершись на мушкет, часовой сипай.
- Собака! - сказал я ему на хинди. - Как ты смеешь позволять кому-то беспокоить меня по ночам?
Парень взглянул на меня в изумлении.
- Кто-то побеспокоил сагиба?
- Да, сейчас, сию минуту. Ты должен был видеть, как он выходил из палатки.
- Бурра Сагиб, наверное, ошибся, - отвечал он уважительно, но твердо. - Я стою здесь уже час, и никто из палатки не выходил.
Смущенный и недоумевающий, я сидел на кровати, задавая себе вопрос, не почудилось ли мне все это от нервного напряжения после боя, как вдруг меня постигло новое чудо. Где-то над моей головой внезапно раздался резкий звон, как будто гвоздем провели по стакану, только громче и сильнее.
Я поднял голову, но там не на что было смотреть.
Я тщательно обследовал всю внутренность палатки, но источника странного звука не обнаружил. Наконец, сам не свой от усталости, я оставил всякие попытки проникнуть в тайну, бросился на кровать и крепко заснул.
Наутро я был склонен приписать ночные события воображению, но скоро от этой мысли пришлось отказаться, потому что, едва я встал, как тот же странный звук раздался у меня над самым ухом, причем так же, по всей видимости, беспричинно, как и раньше. Что звучало и где - не имею понятия. С тех пор я больше этого не слышал.
Неужели за угрозой незнакомца что-то кроется, и этот звук и есть астральный звон, о котором он говорил? Нет сомнений, что это невозможно. И все же, говорил он неописуемо внушительно.
Я попытался записать все, что он говорил, как можно точнее, но, боюсь, все же много пропустил. Чем это может кончиться? Обратиться, что ли, к священнику за святой водой? Я ни слова не сказал Эллиоту и Чемберлену. По их словам, я утром выглядел, как привидение.
Вечер. - Поделился впечатлениями с рядовым Руфусом Смитом из артиллерийского, который пристукнул старика прикладом. Он испытал то же, что и я. И звук тоже слышал. Что все это значит? Ума не приложу.
10 октября (четыре дня спустя). - Помоги нам Боже!"
Этой лаконичной записью дневник заканчивался. По-моему, такая запись после четырех дней полного молчания, больше говорит о расшатанных нервах и сломленном духе, чем могло бы самое красноречивое повествование. К дневнику оказалось приколото скрепкой добавочное свидетельство, должно быть, недавно присоединенное генералом.
"С тех пор по сей день, - говорилось в нем, - я ни ночью, ни днем не был избавлен от этого ужасного звука и от мыслей, которые он вызывает. Время и привычка не только не принесли облегчения, но напротив - с годами физические силы мои уменьшались, и нервы все труднее переносили беспрерывное напряжение.
Я человек, сломленный духом и телом. Я живу в постоянном страхе, вечно прислушиваясь, не раздастся ли ненавистный звук, боясь встречаться с друзьями, чтоб не выдать им свое ужасное состояние, без утешения или надежды на утешение по эту сторону могилы. Видит Бог, я хочу умереть, и все-таки каждый раз, как приближается пятое октября, я изнемогаю от ужаса, потому что не знаю, какое небывалое и страшное испытание меня ожидает.
Сорок лет прошло с тех пор, как я убил Гулаб Шаха, и сорок раз я прошел через все ужасы смерти, не достигая благословенного покоя, который она дает.
У меня нет средств выяснить, в каком виде придет за мной судьба. Я заточил себя в этом безлюдном краю и окружил стенами, потому что, когда я слабею, инстинкты велят мне защищаться, но в глубине души я хорошо знаю, насколько это бессмысленно. Теперь они должны поторопиться, потому что я старею, и природа может их опередить.
Ставлю себе в заслугу, что не стал прикасаться ни к опиуму, ни к цианиду. Нетрудно было бы обмануть моих оккультных преследователей подобным образом, но я всегда считал, что нельзя оставлять свой пост в этом мире до тех пор, пока тебя должным порядком не освободит начальство. Однако, я мог безо всяких угрызений совести подвергать себя опасностям, и во время сикхских и сипайских войн сделал все, что только человек может сделать, чтобы приманить смерть. И все же она меня обходила, унося множество молодых, перед кем жизнь еще только открывалась, и кому было ради чего жить, а я уцелел для множества наград и отличий, потерявших для меня всякую привлекательность.
Что ж, такие вещи не могут зависеть от случая, и за этим без сомнения кроется глубокая причина.
Одно только утешение дал мне Бог - верную жену, которой я открыл свою ужасную тайну до свадьбы, и которая благородно согласилась разделить мою судьбу. Она сняла половину бремени с моих плеч, но ценой своей собственной, раздавленной этой тяжестью, жизни.
Дети тоже служили мне утешением. Мордонт знает все, или почти все. Габриэль нам удалось оставить в неведении, хотя она, конечно, понимает, что что-то неладно.
Мне хотелось бы, чтобы эти записи показали доктору Джону Истерлингу из Стрэнрэера. Он однажды слышал этот потусторонний звук. Мой печальный опыт докажет ему, что в мире действительно есть много знаний, не нашедших дороги в Англию.
Дж. Б. Хизерстоун."
Уже светало, когда я кончил читать вслух этот поразительный рассказ, который моя сестра и Мордонт Хизерстоун слушали, позабыв обо всем. Мы увидели, как звезды за окном бледнеют, и сереет восток. Арендатор, хозяин ищейки, жил в двух милях от нас, так что пора было выходить. Оставив Эстер рассказывать отцу столько, сколько она сочтет возможным, мы рассовали по карманам какую-то еду и отправились в наш мрачный и богатый впечатлениями поход.
Глава 16. У Крейской пропасти.
Когда мы вышли, было еще достаточно темно, чтобы нам едва удалось отыскать дорогу через пустошь, но к хижине Фулертона мы добрались уже в ясный день. Хозяин оказался на ногах: крестьяне в Вигтауншире встают рано. Мы объяснили ему свои намерения так коротко, как только могли и заключив с ним формальную сделку - какой шотландец пренебрежет этой церемонией? - он согласился не только одолжить нам собаку, но и сопровождать нас собственной персоной.
Мордонт, желая сохранить все в тайне, стал было возражать, но я сказал ему, что мы не имеем понятия, что нас ожидает, и добавление к нашему отряду крепкого сильного мужчины может оказаться не лишним. Кроме того и собака вряд ли доставит нам хлопоты, если пойдет вместе с хозяином. Мои аргументы одолели, и двуногий спутник присоединился к нам вместе с четвероногим.
Они слегка походили друг на друга, потому что крестьянин был встрепанный парень с огромной гривой желтых волос и буйной бородой, а собака со своей длинной нерасчесанной шерстью выглядела, как оживший пучок пакли.
