Святой Аввакум также писал: «И я то помышляю: иной станет в попы, а душой о старине горит. Таковых по нужды приемлем».
Так, руководствуясь древними правилами и новыми наставлениями, староверы стали принимать иереев-никониан в свои общины. Христиан, признававших полноту церковных таинств и не мысливших своей духовной жизни без причастия Тела и Крови Христовых, без священства, без попов, стали называть поповцами.
Глава 28. Знаменное пение
Богослужебное пение — одно из главных богатств Православной Церкви.
С древнейших времен христиане уделяли большое внимание красоте и стройности исполнения молитвенных песнопений.
Именно пение поразило послов князя Владимира, побывавших в Царьграде, в храме святой Софии. Так поразило, что они не понимали: на земле они или на небе. Не лики ли архангелов, ангелов, херувимов и серафимов, предстоящих престолу Божьему, слышат они сейчас?
С православной верой пришло на Русь греческое церковное пение — торжественное, неспешное и чинное. В наши дни оно во всем своем многовековом величии сохранилось только у старообрядцев, поповцев и беспоповцев.
Конечно, нынешнее пение несколько отличается от древнего греческого. Но все же у староверов оно сохранилось лучше, чем у самих греков, изменивших его под влиянием восточных напевов турок и арабов.
Главной особенностью древнего греческого и русского, а также современного старообрядческого церковного пения является то, что оно исполняется строго в унисон, то есть единогласно.
При унисонном, или единогласном, исполнении все клирошане — певчие на клиросе — поют вместе. Никто не забегает вперед, никто не отстает. Никто не повышает голос, никто не понижает. Когда слышишь такое пение, кажется, что поет один человек, а не несколько.
Единогласное пение в храме образно свидетельствует о единомыслии верующих, собравшихся на молитву. Оно успокаивает умы и сердца, отягченные житейскими заботами. Оно помогает человеку ощутить себя частью единого тела Христова — единой Святой Соборной и Апостольской Церкви.
Православному пению чужда вычурность и чувственность. Голоса певчих звучат просто и естественно, свободно и бесстрастно, без напряжения и надрыва. Это помогает верующему сосредоточиться на молитве, вознестись душой и почувствовать близость Всемогущего и Всемилостивого Бога.
В старину в храмах пели и читали преимущественно мужчины. Но сегодня, когда мужских голосов не хватает, к участию в богослужении допускаются и женщины. При этом в некоторых приходах стараются, чтобы мужчины пели на одном клиросе, а женщины — на другом.
Существует несколько церковных распевов — простое пение на глас, знаменный столповой и путевой, демественный и кондакарный, к сожалению, ныне полностью утраченный.
Особой торжественностью отличается демественное пение. В древности оно называлось «красным», то есть прекрасным. Это пение появилось на Руси в XV веке. Его можно было услышать только в особых случаях — на богослужениях в присутствии царя и патриарха и на великих церковных праздниках.
Иногда молитвы поются по образцу, по подобию других песнопений. Тогда они называются «подобны» или «на подобен». А песнопение-образец называется «самоподобен».
Некоторые молитвы поют по напевке — по образцу, который передается на слух из поколения в поколение. Напевки могут быть неодинаковыми в разных общинах.
Для записи богослужебных напевов греки использовали особые знаки, непохожие на современные ноты. Эти знаки назывались невмами. На Руси их назвали знаменами, или крюками. Поэтому русское церковное пение называется знаменным, или крюковым.
Греческие невмы и русские знамена отличаются от обычных нот не только по внешнему виду, но и по значению. Одна нота обозначает один звук. А одной невмой или одним знаменем может записываться как один звук, так и несколько. Различия звуков обозначаются особыми пометами — знаками и маленькими буквами возле знамен.
Названия разных видов знамен необычны: палка, стопица, змеица, крыж. Некоторые названия даже красивы: голубчик борзый, два в челну, стрела мрачная, стрела громосветлая.
Новообрядцы со времен Алексея Михайловича и Никона постепенно отказывались от знамен и древнего пения. Вместо знамен они стали использовать европейские ноты. А вместо старинных напевов — новые европейские, более живые и чувственные.
Москву наводнили многочисленные малорусские певчие. Они привезли с собой особенное пение, так называемый киевский распев, подражавший польской и немецкой музыке.
Это пение также называли многоголосным, или партесным. Ведь клирошане пели не по-прежнему, единогласно, а разделившись на партии — части. Низкие голоса — басы — пели свою партию. Высокие — дисканты — свою.
В XVIII веке новообрядческое пение совершенно соединилось со светской музыкой. Появились композиторы — сочинители, писавшие как церковные песнопения, так и музыку для театра и танцев.
Певческая книга с крюковой нотацией. Рукопись XIX в.
Теперь от богослужебного пения требовалась только красота, причем своеобразно понимаемая. Эта красота заключалась в излишней сложности, надуманной вычурности и слезливой чувственности. Композиторы старались сочинять такие песнопения, чтобы, прослушав их, молящиеся в храме хлопали в ладоши, как зрители в театре.
При таком пении слова молитвы были искажены или вовсе не понятны. Но никониан это не смущало. В их храмах можно было услышать даже музыку, пользовавшуюся успехом на театральных подмостках. На нее пелись священные слова псалмов и молитв.
Иногда увлечение современной музыкой доходило до кощунства. Например, при пении в конце торжественного молебна не только звонили колокола, но также били барабаны, палили пушки и запускались огненные шутихи.
Некоторые помещики стригли крепостных девок, одевали в мужское платье и отправляли петь на клирос.
Дурной вкус, воспитанный на новом церковном пении, не мог оценить красоту древних напевов. Прежнее неспешное и бесстрастное пение казалось никонианам унылым и долгим.
В XIX и XX веках некоторые композиторы пытались сочинить нечто, похожее на молитвословия знаменного распева. Но эти попытки оказались неудачными. Получались песнопения, написанные по правилам европейской музыки, но в них древний напев исчезал или получал искаженный облик.
Вытесненное из обихода Синодальной Церкви, знаменное пение сохранилось только у староверов. Они бережно хранили его, невзирая на гонения и преследования.
Слушая старообрядческое пение, современный человек отправляется в путешествие во времени. Он слышит не только молитву Древней Руси, но и плач разоренного Царьграда. До него сквозь века доносятся живые голоса певчих храма святой Софии[51].
Глава 29. Ветка и Стародубье
Жил в Москве благочестивый иерей Козма. Он служил в церкви Всех святых на Кулишках в Белом городе и был одним из немногих столичных священников, осмеливавшихся служить по-старому. Козма был хорошо знаком с протопопом Аввакумом и боярыней Морозовой.
Протопоп, когда вернулся в Москву из сибирской ссылки, причащал своих духовных детей в храме Всех святых и сам молился здесь. Козма служил литургию в алтаре, а Аввакум пел на клиросе.
Прихожане Козмы были люди богатые, занимавшиеся промыслами и торговлей. Они уважали иерея за праведную жизнь. Священник же поддерживал в прихожанах ревность к древнему благочестию и отвращение к новшествам.
Но староверам все труднее и тяжелее становилось жить в столице. Здесь негде было укрыться от никониан, поэтому приходилось жить в постоянном страхе, в ожидании доноса и темницы, пыток и казней. И Козма, посовещавшись с духовными детьми, решил покинуть Москву и переселиться в Стародубье, на границу с Польшей.
В ту пору граница Руси с сильным и могучим Польским королевством проходила неподалеку от Смоленска, Брянска и Чернигова. Местность вокруг пограничного города Стародуба[52] называлась Стародубьем, или Стародубским полком. Один из сотников этого полка был приятелем Козмы. К нему-то и отправились переселенцы.
Около 1678 года с двенадцатью семействами самых ревностных к православию прихожан, имея при себе запасные Дары для причастия, Козма ушел в Стародубье. Сотник поселил московских выходцев в местечке Понуровке. В первый же год бежавшие от преследований старообрядцы заселили еще четыре слободы: Белый Колодец, Синий Колодец, Шелому и Замишево.
После Козмы в Стародубье пришел иерей Стефан из города Белёва, друг игумена Досифея. Он пришел вместе с сыном Дмитрием, дочерью Марфой и множеством христиан из калужских и тульских земель. Сначала Стефан поселился в Замишево, а потом переселился в слободу Митьковку, получившую название по имени его сына.
