Несмотря на все издержки сомнительной земельной политики, в начале XIX в. Новороссия стала новой житницей России.
В 1804 г. Екатеринославская губерния дала 2387,7 тыс. четвертей хлеба, на продажу пошло 45 %.
Освоение Новороссии открыло еще одно окно для демографического роста российского населения, почти на столетие сняло ограничения, которые возникали из-за оскудения запаса удобных земель в старом Черноземье.
В 1768 г. в Новороссии жило 100 тыс. чел., в 1797 — уже 850 тыс., в 1823 — 1,5 млн.
Большую роль в освоении Новороссии сыграла политика правительства Николая I, благоприятствовавшая переселениям малоземельных государственных крестьян. Практика приватизации казенных земель была прекращена, свободные участки распределялись между переселенцами. Теперь уже помещик мог потерять свое имение за неподобающее отношение к крестьянам или заложив землю в государственное кредитное учреждение.
В старом русском государстве было, формально говоря, два казачества: казаки служилые, входившие в число государевых служилых «по прибору», и вольные, не очень многочисленные. Впрочем, вольное казачество до определенной степени также находилось на государственной службе, получало жалование из казны, начиная со времен Ивана Грозного. И свою государственную роль вполне осознавало: «Служим… за дом Пречистой Богородицы и за все твое Московское и Российское царство».
Вольное казачество то открыто участвовало в походах царских войск, то проводило «спецоперации» против крымцев, турок и прочих беспокойных басурман. От «спецопераций» Москва формально открещивалась, чтобы не навлечь войну с Турцией или крымский набег, но тут же присылала казакам жалованье и царские грамоты: «Будьте уверены в нашей к вам милости и жалованьи». Без царской казны вольным казакам трудно было бы прожить, особенно донским, которые до конца XVII в. сами себе запрещали заниматься земледелием; наказания за нарушение запрета были весьма суровые (отдавали крепкого хозяйственника на разграбление и даже на смерть).
Правительство посылало на Дон, Яик, Терек хлеб, порох, свинец, ядра, холсты и сукна, в общем все, без чего нельзя жить на окраине. Государево жалованье грузилось в Воронеже на суда-будары и сплавлялось до Черкасска. Там встречали казну естественным оживлением, пальбой из всех калибров и следующими словами войскового атамана: «Государь за службу жалует рекою столбовою тихим Доном со всеми запольными реками, юртами и всеми угодьями и милостиво прислал свое царское годовое жалованье».
К востоку, северу и западу от земель вольных донских казаков стояли государевы сторожи, по Дикому полю ездили станицы государевых служилых людей. Это была система раннего обнаружения татарских набегов, благодаря которой увеличивалась и безопасность казачьих земель.
Красивая и точная цитата из Любавского: «По мере того как подвигалась вперед колонизация степей, руководимая государством, укреплялась и разрасталась вольная казацкая колонизация на Дону и Днепре… Станицы казаков, проносившиеся прежде по степи, как станицы перелетных журавлей, сели на землю и вытянулись длинными селениями по Дону и Донцу и их притокам».[160]
Среди государевых людей весомую долю составляли тоже казаки, только не вольные, а служилые «по прибору». Их верстали из вольных казаков, крестьян, посадских. Наделяли землей на общинном праве, иногда на индивидуальном поместном. Помещики на окраинах, как казачьего, так и неказачьего происхождения, жили кучно, использовали общие выпасы, сенокосы, а кормящих крестьян, как правило, не имели. Так появлялись, например, атаманские деревни. (Назваться атаманом, при верстании на государеву службу, мог каждый желающий, поди проверь.) Впоследствии, в XVIII в., многие из этих помещиков в благородное дворянство не попали, а были перечислены в сословие однодворцев.
В Сибири как такового вольного казачества не было, ее прошли вдоль и поперек казаки служилые, достаточно вспомнить устюжан Дежнева и Атласова.
Да, произошло со временем огосударствление казачьей жизни и все казаки стали служилыми. А разве могло быть иначе За XVII–XIX вв. на планете почти не осталось мест, куда бы ни пришли государственные институты: все локальные общины приняли верховную власть того или иного государства. Чаще всего вместе с государством приходил капитал, взламывал натуральное и мелкотоварное хозяйство, сгонял общинников с земли. В Российской империи этого не произошло. Государство, наоборот, тормозило приход капитала (купли-продажи) на казачьи земли. А земли у казаков было много, порой с избытком — так, согласно «Положению об управлении Войска Донского» от 1835 г., на каждого донца приходилось по 30 десятин. В южных районах к казакам нанимались работать «иногородние» или ногайцы.
Государство дорожило казачьей службой, поскольку главным было не товарность и прибыльность, а освоение, окультуривание территории и защита ее от врагов, от дикости. Казачество было уникальным государственным и общественным институтом, несущим одновременно военные, полицейские, административные, хозяйственные функции. Идеальным инструментом обживания новых земель России.
Казак являлся одновременно воином, стражем порядка, крестьянином, ремесленником, транспортником, рыбаком, строителем, промысловиком и даже торговцем.
Войсковые атаманы с XVIII в. были наказные, назначаемые, однако на низовом уровне казачье самоуправление процветало (и очень напоминало крестьянское самоуправление в центре России середины XVI в).
Описания казачьей жизни, даже позднего времени, оставляют впечатление некоего военного коммунизма. Многие работы проводились коллективно, например рыбная ловля; пастбища и сенокосы не делились. Часть земли, пригодной для пашни, также находилась в свободном пользовании, каждый казак мог брать землю там, где удобнее; остальная земля подвергалась переделу. Пока взрослые казаки несли кордонную службу, казачата охраняли станичную землю, сидели в дозорах на берегу Терека или Лабы. Весь строй жизни был общинный: смотры, походы, праздники, управление.
Государство российское носило мобилизационный тягло-служебный характер, со всеми вытекающими минусами и плюсами. Основной плюс заключался в том, что русские не разделили судьбу многих аборигенных народов мировой периферии, а, продвигая фронтир все дальше и дальше, создали огромный «русский мир». И казаки в этом играли видную роль. К 1917 г. было 11 казачьих войск от Уссурийского края до Кубани и Дона, все на государственной службе, их численность составляла миллионы душ обоего пола.
Регулярная российская армия, ее артиллерия и крепостные сооружения внесли огромный вклад в защиту Области Войска Донского. Казаки превратились в земледельцев, что дало начало быстрому росту донского населения. Здесь начали строиться школы, церкви, промышленные предприятия. В общем, приход государственных институтов в Область Войска Донского дал начало правильному освоению края, недавно еще полупустынного. Из пристанища отчаянного воинства он превратился в развитый регион, где вслед за сельскохозяйственным освоением поднялась и промышленность. Восточная часть донского края стала первым центром российской тяжелой индустрии. Население его, составлявшее в 1625 г. всего 5 тыс. взрослых казаков, в 1775 г. было около 100–120 тыс. человек (30 тыс. взрослых казаков), столетием позже, в 1873 г., уже 1,3 млн человек. В общем, жителей на Дону, как казаков, так и неказаков, стало на два порядка больше, чем во времена вольного казачества.
Марксисты-западники, вроде Троцкого, преследовали казаков не как отдельный народ, а как наиболее традиционалистскую, «реакционную» часть русского народа. Ведь казачество сохранило принципы организации и быта, характерные для всего русского фронтира XV–XVII вв., в том числе постоянную готовность к вооруженной борьбе. Многие из этих принципов не сохранились во внутренних регионах России просто потому, что они давно перестали быть фронтиром.
Предыстория. Миф об автохтонности
Кавказский хребет напоминает дуршлаг, в котором «застревали» племена и народности, переходившие из Азии в Европу, из зоны афразийских степей и пустынь в евразийские степи и обратно. Сами горы — место, малопривлекательное для жизни. Они были временным укрытием слабых и малочисленных племен от сильных и многочисленных народов. Однако нет ничего более постоянного, чем временное.
Если очень кратко охарактеризовать историю «кавказского дуршлага», то с севера на юг через него проходили индоевропейские племена, носители Y-хромосомной гаплогруппы Ria, а с юга на север — выходцы из Передней Азии и Месопотамии, носители гаплогрупп J2 и G.
