Ознакомительная версия.
Сообщение Г. Богданова выделяется из ряда других тем, что в нем указаны условия, на которых магнаты и шляхта согласились бы видеть царевича на польском троне: возвращение всех утраченных земель, выплата возмещения за убытки и долгов Речи Посполитой литовскому войску. На этих условиях король и Речь Посполитая могли бы взять сына царя «в оберегательство» «для присматривания обычаев польских»[442]. Это свидетельство показывает, что в сознании шляхты Великого княжества Литовского продолжали жить проекты, выдвинутые еще в середине 50-х гг. XVII в., фактически предусматривавшие достижение таким способом всех целей, важных для нее в отношениях с Россией, без войны. На опасности и для России, и для династии таких проектов справедливо обращал внимание царя в своей записке А. Л. Ордин-Нащокин. Впрочем, никаких практических последствий эти разговоры не могли иметь. Речь Посполитая официально таких предложений не выдвигала, а для царя Алексея Михайловича эти предложения были так же неприемлемы, как в 1655–1656 гг., и он не стал побуждать шляхту публично настаивать на этих предложениях.
В сентябре-октябре 1665 г. в Москве состоялись переговоры с королевским посланцем Иеронимом Комаром, на которых была достигнута договоренность о проведении мирных переговоров в январе 1666 г. примерно в том же месте, что и ранее[443]. Еще за несколько дней до окончания переговоров посланнику было объявлено, что вести переговоры с комиссарами будут направлены окольничий А. Л. Ордин-Нащокин и дьяк Г. Богданов[444]. Таким образом, теперь Афанасий Лаврентьевич должен был взять в свои руки ведение переговоров с комиссарами Речи Посполитой. Его помощниками должны были стать его родственник и товарищ в сложных переговорах 1658–1659 гг. со Швецией Б. И. Нащокин и коллега по Львовскому посольству 1663 г., уже упоминавшийся дьяк Г. Богданов. Назначение в посольство близких, хорошо знакомых ему людей было свидетельством доверия царя к этому политику. Объявив о назначении членов посольства, посланника одновременно запрашивали: «Путь окольничьему Афанасью Лаврентьевичю до Зверович (вероятной резиденции русских послов по время переговоров. – Б. Ф.) изо Пскова на Диноборок и до становиска от войск его королевского величества обнадежит ли и писмо в том опасное даст ли?»[445]
Такое обращение было связано с тем, что вопрос о Динабурге осенью 1665 г. приобрел особую остроту. Во внешнеполитических планах А. Л. Ордина-Нащокина обладание этим городом имело особое значение. Дело было не только в том, что тем самым русская власть обладала бы важным пунктом на торговом пути по Западной Двине из Великого княжества Литовского к Риге и могла извлекать немалые финансовые выгоды из такого положения[446]. Обладая Динабургом, русское правительство фактически контролировало бы все главные торговые пути, ведущие в Прибалтику, и это делало бы его не только равноправным, но и особо важным участником той перестройки условий ведения торговли в этом регионе, которую А. Л. Ордин-Нащокин связывал с заключением русско-польского союза. В своей правоте он сумел убедить царя Алексея, что видно из его указаний, посланных «великим послам» в Дуровичи. Весной 1665 г. в Динабург был послан новый воевода Неклюдов, увеличен гарнизон, пополнены запасы продовольствия и «зелья»[447].
В начале осени 1665 г. корпус И. А. Хованского, перейдя Двину под Динабургом, предпринял нападение на Жемайтию[448]. Когда навстречу ему двинулась литовская армия во главе с М. Пацем, Хованский отступил за Двину[449]. Войска М. Паца подошли к Динабургу и осадили город. Возникла опасность, что город будет утрачен еще до начала мирных переговоров. Чтобы этого не допустить, А. Л. Ордин-Нащокин использовал то обстоятельство, что при назначении псковским воеводой он сохранил за собою звание «великого и полномочного посла», имевшего право вести переговоры с иностранными правительствами. В сентябре он обратился с письмом к гетману Пацу о своем намерении посетить Динабург, чтобы оттуда вести переговоры с комиссарами об организации мирных переговоров[450]. Хотя А. Л. Ордину-Нащокину было известно из лагеря Паца, что здесь после отступления Хованского «всем войском гетману говорили, чтоб воина прекратилась и в русские места большими людьми не шли»[451], гетман резко отказал, ссылаясь на то, что никаких подданных царя в Динабург не пропустит. А. Л. Ордин-Нащокин отправил 3 октября М. Пацу еще одно письмо, обвиняя его в нежелании содействовать успеху мирных переговоров и заявив, что он намерен ехать в Динабург, чтобы встретиться с гетманом и оттуда сноситься с комиссарами[452]. Одновременно он уведомил о происходящем царя[453]. Именно поэтому соглашение, заключенное в Москве, предусматривало для А. Л. Ордина-Нащокина свободный проезд «изо Пскова на Диноборок и от Диноборка до места уговореного»[454]. Шаг этот, однако, к желанным результатам не привел. Уже на обратном пути из Можайска, узнав об осаде города, И. Комар написал в Москву, что поскольку Динабург осажден, то пусть бы «его милость господин Нащокин не имел себе за безчестье, что его к крепости такой не пустят», и настаивал, чтобы посол «людей и запасов с собою не возил»[455]. В новом письме, присланном из Смоленска, он разъяснял, что заключенное соглашение гарантирует послу свободный проезд «мимо крепости»[456].
Грамотой от 15 октября Алексей Михайлович одобрил инициативу А. Л. Ордина-Нащокина, предложил ему сдать дела во Пскове И. А. Хованскому и ехать к Динабургу. Понимая, по-видимому, искусственность предлога для поездки, царь дал ему полномочия вести переговоры с М. Пацем «о задержании войск»[457]. 24 октября, извещая А. Л. Ордина-Нащокина о его назначении главой русской делегации на мирных переговорах, царь подтвердил приказ ехать первоначально к Динабургу и послал ему проезжие грамоты, полученные от И. Комара[458]. Тем временем А. Л. Ордин-Нащокин с беспокойством размышлял о причинах проявленного М. Пацем упорства. Он пришел к выводу, что к таким действиям литовских военачальников побуждают шведы, «чтоб взять, а за литовским взятьем им, шведам, овладеть и для того гетманов литовских и полковников перекупают тайными подарками»[459]. Для подозрений А. Л. Ордина-Нащокина были определенные основания. Польская Ливония действительно привлекала к себе внимание шведских политиков. Так, в проекте договора о польско-шведском союзе предусматривалось, что в обмен на помощь против России Речь Посполитая уступит Швеции эту территорию[460].
Последние месяцы 1665 г. заняла оживленная переписка между А. Л. Ординым-Нащокиным и М. Пацем. Окольничий настаивал на своей поездке к месту мирных переговоров через Динабург, а гетман упорно отказывался его пропустить, прибегнув в конце концов к угрозам. «Что мимо дозволенья едучому прилучилося, сам бы себе виноват был», – читается в его письме от 10 ноября н. ст.[461] Невзирая на это, А. Л. Ордин-Нащокин в ноябре отправился в путь в сопровождении отряда из 400 стрельцов[462]. Неизвестно, чем бы всё это закончилось, но на дороге он получил 1 декабря указ царя, который вызывал его в Москву, и вернулся во Псков[463]. Хотя во время боев за Динабург попал в плен сам воевода Иван Афанасьевич Неклюдов[464], литовским войскам взять Динабург так и не удалось.
Вызов А. Л. Ордина-Нащокина в Москву был связан с подготовкой к мирным переговорам. Хотя в грамоте от 24 октября царь сообщал, что наказ привезет дьяк Г. Богданов[465], но по каким-то причинам этого не произошло. По-видимому, было принято решение, что А. Л. Ордин-Нащокин должен участвовать в подготовке этого документа.
Участие А. Л. Ордина-Нащокина в обсуждении условий мира началось, впрочем, еще до его приезда в Москву. Так, ознакомившись по переписке с результатами переговоров с И. Комаром, он направил царю записку со своими размышлениями на этот счет[466]. Он не мог не заметить изменение позиции польско-литовской стороны, которая предлагает теперь вести переговоры о перемирии, «а до сего времени и слышать перемирья не хотели». Он правильно увидел в этом желание политической элиты Речи Посполитой получить передышку, чтобы в дальнейшем предпринять попытку вернуть себе утраченные земли. Для этого, по мнению политика, будут стараться прекратить гражданскую войну и установить порядок, найти нового правителя – «богатого себе государя короля с великою помочью казны» и союзников для будущей войны с Россией. Ради сохранения за собой такой возможности они отказываются от тех выгод, которые им могут принести русские условия «вечного» мира. «В перемирье, – писал он, – союзу не будет», и следовательно, придется «за прежнее хану платить, а вновь перекупать». Кроме того, – отмечал он, – «в перемирье великой денежной дачи за уступку не будет же».
Ознакомительная версия.
