Беда, как известно, не приходит одна, и радости нередко следуют парами – во время шествия Петру сообщили, что в Коломенском дворце Екатерина благополучно разрешилась от родов девочкой – будущей императрицей Елизаветой Петровной. «Отложим празднество о победе и поспешим поздравить с пришествием в этот мир мою дочь!» – воскликнул Петр и поспешил в Коломенское, где «поздравления» растянулись на целых три дня, так что основные триумфальные торжества в Москве прошли без его участия. Факт весьма показательный, демонстрирующий отношение Петра к Екатерине, которая из любовницы превратилась в ближайшего друга.
В ходе летней кампании 1710 года шведы были изгнаны из Прибалтики. «И тако Лифляндия и Эстляндия весьма от неприятеля очищена и единым словом изрещи, что неприятель на левой стороне сего Восточного моря не точию городов, но ниже степени земли не имеет», – писал Петр Алексею Курбатову, тому самому, который «взлетел», предложив идею с продажей гербовой бумаги. [106]
В декабре 1710 года, когда жизнь уже, казалось бы, вошла в мирную колею, султан Ахмет III, полутора годами ранее отказавший в поддержке Карлу, неожиданно объявил войну России. Логичнее было бы вступать в войну в то время, когда в Малороссии находилась шведская армия, но вообще-то султан не был расположен воевать с Россией и даже ратифицировал в начале 1710 года договор, подтверждавший мир, заключенный десятью годами ранее, но при этом отказался выдать Карла XII, который прочно обосновался в Бендерах. В конечном итоге стороны сошлись на том, что Карл будет выслан из османских владений в Швецию при условии гарантии беспрепятственного проезда через Польшу (но в итоге Карл покинул Бендеры лишь в 1713 году, причем выдворять его пришлось силой).
Летом 1711 года, заручившись поддержкой молдавского правителя Дмитрия Кантемира (к слову – султанского ставленника), Петр предпринял Прутский поход. Поход оказался неудачным – в начале июля сорокатысячная русская армия попала в окружение на западном берегу Прута.
9 июля состоялось сражение, в котором русские продемонстрировали героическую стойкость. Находившийся на русской службе полковник Жак Моро де Бразе писал в своих воспоминаниях: «Могу засвидетельствовать, что царь не более себя берег, как и храбрейший из его воинов. Он переносился повсюду, говорил с генералами, офицерами и рядовыми нежно и дружелюбно, часто их расспрашивая о том, что происходило на их постах». [107] Тем не менее положение русской армии казалось безнадежным – турки начали обстреливать русский лагерь из пушек, запас боеприпасов таял, да и продовольствия было в обрез. «Так как люди и лошади не отдыхали более трех суток кряду, – пишет Юст Юль, – к тому же всюду испытывался недостаток в боевых припасах, то у его царского величества снова собрался военный совет, (на котором) решили:
1. предложить верховному визирю приостановку военных действий для заключения с великим султаном мира;
2. в случае же его отказа сжечь и уничтожить весь излишний обоз, из остальных повозок сделать вагенбург [108], поместить в нем валахов и казаков и прикрыть несколькими тысячами пехоты, а с прочею армией атаковать неприятеля не на живот, а на смерть, никого не милуя и ни у кого не прося пощады.
С предложением, значащимся в пункте первом, к верховному визирю послан был трубач… По объявлении перемирия турки стали очень дружелюбно относиться к нашим людям, разъезжали кругом нас верхом, приближались даже к самым рогаткам и разговаривали с нашими людьми, так что под конец пришлось поставить часовых в 50–60 шагах от фронта, чтоб (неприятель) так близко к нам не подъезжал. Часовых этих турки дарили табаком и печеньем, а те в отплату снабжали их водою, за которою туркам было далеко ходить». [109]
На подкуп великого визиря Балтаджи Мехмет-паши и его окружения было истрачено сто пятьдесят тысяч рублей. Взятка склонила Мехмета-пашу к выдвижению более мягких условий, чем те, на которые готов был согласиться Петр: от имени султана визирь потребовал возвращения Азова, разорения Таганрога и прочих городов-крепостей Приазовья, вывода русских войск из Речи Посполитой, а также свободного пропуска в Швецию Карла XII, находившегося в османских владениях. Все эти условия Петром были приняты. [110]
Пора подводить итоги военных кампаний и полностью переходить к мирному строительству. В результате войн со шведами и турками Россия укрепилась на Балтийском море, но на время утратила возможность сделать то же самое на Черном. Но, во-первых, свершившегося было не изменить – приходилось играть теми картами, которые сдала судьба, а во-вторых, России пока было достаточно и Балтийского моря, более удобного для торговли с ведущими морскими державами того времени. В бочке дегтя была и ложка меда – прекращение противоборства с турками давало возможность бросить все силы против шведов, окончательно вытеснить их из континентальной Европы и положить конец их господству на море.
Россия окончательно утвердит свое господство в Северном Причерноморье и Крыму при Екатерине II в ходе русско-турецкой войны 1787–1791 годов. Ясский мирный договор, заключенный 29 декабря 1791 года, можно считать вторым памятником Петру, поставленным Екатериной (первым был Медный всадник).
В январе 1716 года Петр отбыл во второе заграничное путешествие, растянувшееся без малого на два года. Цель была та же, что и у Великого посольства 1697–1698 годов – переговоры (главным образом в рамках антишведского союза) и пополнение знаний, но уже без массового найма иностранцев на русскую службу – теперь Петр делал ставку на собственные кадры.
Через Ригу, Данциг (Гданьск), Гамбург Петр доехал до Копенгагена, где собирался продолжить переговоры с Фридрихом Датским, начатые еще в Гамбурге: Петр пытался уговорить Фридриха на совместное вторжение в шведские коронные земли, а тот, по своему обыкновению, юлил да отнекивался. Проволочки вызывали раздражение, которое вылилось в совершенно неожиданной форме. В местной кунсткамере Петр увидел мумию, которую ему захотелось приобрести, но король Фридрих отказался продавать диковинку на том основании, что мумия-де «отличается особенной красотой и величиной» и что второй подобной в Европе нет. Разгневанный отказом Петр оторвал мумии нос и несколько раз пронзил ее своим кинжалом. Закончив дело, царь сказал присутствовавшему при «экзекуции» служителю: «Теперь можете ее хранить». История умалчивает о том, как отреагировал на этот дикий поступок датский король, но до совместного вторжения в Швецию дело так и не дошло.
Надо сказать, что инцидент с мумией был далеко не единственным необузданным проявлением царского гнева. Бывало и похуже. Так, например, еще в сентябре 1698 года, во время одной из пирушек в доме Лефорта, Петр начал без разбора рубить окружающих своею шпагой. К счастью, никого не убил, но ранил многих.
Покидая Россию, Петр не переставал заниматься текущими государственными делами, благо связь с Петербургом была налажена хорошо. Так, например, во время своего двухмесячного пребывания в Данциге царь завершил редакцию «Устава воинского» [111] – одного из важнейших документов петровского периода, ознаменовавшего рождение русской регулярной армии. Да, именно так, ведь регулярная армия немыслима без единого устава, единого порядка.
«Устав» состоит из четырех частей – собственно устава, содержащего шестьдесят восемь статей, и трех приложений к нему.
Первое приложение «Артикул воинский» – это военный уголовный кодекс, в котором описываются преступления и наказания. Можно сказать, что все уголовное право Российской империи основано на петровском «Артикуле», ряд положений которого оставался в силе до 1917 года. Главной отличительной чертой «Артикула» от прежних «Судебников» и «Уложений» является более точное определение состава преступления (юристы знают, насколько это важно, а остальных читателей автор просит поверить ему на слово) и наличие разъяснений («толкований») к ряду статей. [112] Этим «Артикул» выгодно отличается от «Соборного уложения» 1649 года, принятого при царе Алексее Михайловиче.
