правую руку, а степь — по левую. Из города вовсе не вели огня, поскольку расстояние было слишком большим, но с башни, которая находилась у берега моря, постоянно стреляли из пушки. /
Г28/
Было от 10 до 11 часов утра, когда войско подошло; все надеялись ночью атаковать Перекоп, или ров [300]. Но вечером, когда все пришли за приказом, то были очень удивлены, узнав, что завтра предстоит возвращаться. Поскольку это отступление необычно, стоит немного остановиться на том, что его вызвало.
Когда войско расположилось достаточно близко от города, наездники — ногайские татары и калмыки, которые являются подданными Московитов, схватились с перекопцами. Один ногаец ханской службы, случайно узнанный московитом, крикнул тому на своем языке: "Зачем мы сражаемся! Почему ты не скажешь своему боярину, чтобы он заключил мир с ханом?" На это московит ответил, что если бы боярин действительно поверил в миролюбие хана, то он может подумать над этим; и если хан действительно хочет мира, то пусть шлет людей, чтобы заключить его. "Ну, хорошо, — сказал перекопский ногаец, — поговори с твоим боярином или генералом и уверь его, что если он хочет мира, [301] то пусть боярин согласится на это". Ногайский татарин пошел сначала отдать отчет боярину Голицыну обо всем том, что сказал ему татарин, и нашел этого полководца в расположении /П30/ заключить договор и отступить без сражений [302]. Голицын приказал написать письмо от лица этого татарина к тому, с кем он говорил, примерно в следующих выражениях: "Я сообщил боярину Голицыну то, что ты мне сказал. Он рад прийти к соглашению, так, чтобы был послан кто нибудь, кто изложил бы соображения и требования Хана". Письмо было дано первому попавшемуся татарину и было отнесено к Хану, которого татарин застал в размышлениях, советующегося с мурзами о том, как избавиться от столь многочисленного неприятеля. Хан поначалу решился только приказать узнать у Голицына, было ли это письмо написано по его приказу, и когда ему сообщили, что это так, он послал [303] Сулеш-мурзу, а Московиты дали в заложники господина по имени Змеев. У обеих сторон были различные интересы. Московиты предложили пять следующих условий: чтобы все русские пленники были освобождены, чтобы татары /Г29/ не совершали более набегов на земли, находящиеся в подданстве Царей, чтобы они отказались от 80 000 экю [304], которые они требовали от московской казны, чтобы они оставили в покое поляков и чтобы они не оказывали никакой помощи туркам [305]. Супеш-мурза, желая продержать московитов до следующего дня, и хорошо зная, что такое большое войско не может долго оставаться без фуража и воды, затянул переговоры и удовлетворился тем, что дал некоторую надежду на соглашение. На следующий день он ответил, что хан не хочет других условий мира, помимо тех, на которых он ранее заключил мир с Царями, что он требует ежегодной уплаты дани и желает, чтобы ему заплатили за три уже прошедших года 240 000 экю. Этот ответ не понравился князю Голицыну и, не считая более возможным стоять лагерем в песках, он задумался об отступлении. Из боязни преследования он приказал везти с собой до Каланчака мурзу, который был в его лагере, и оттуда отослал его обратно и получил взамен своего заложника. Вот в нескольких словах весь Крымский поход.
Далее шли в течение 3 недель, чтобы вернуться в Самару [306], где, бросив все тяжести, /П31/ перешли реку, а 6 дней спустя уже оказались на реке Мерло. Голицын между тем послал гонцов [307] к Царям и польскому королю, где он хвастался тем, что разбил татар, и преследовал их вплоть до их пределов. Узнав об этих новостях, московская Царевна объявила во всем царстве общественные увеселения и, согласно обычаю, послала окольничего с благодарственной грамотой [308] всему войску и золотыми в награду, после чего, когда пришли указы распустить войско, на реке Самаре был оставлен боярин Волынский [309] новобогородицким воеводой с войском около /Г30/ пяти-шести тысяч человек.
Это сообщение извлечено из донесений резидентов польского короля, которые находились при дворе Царей и следовали за войском после смерти царя Федора и до сегодняшнего дня. Теперь мне остается только подробно описать все то, чему я сам был свидетелем, поскольку [310] часто имел смелость, переодевшись ходить по городу и даже в Троицкий монастырь.
ПОВЕСТВОВАНИЕ О СМЯТЕНИЯХ /Г31, П32/
Когда князь Голицын прибыл в Москву, то нашел все дела в таком состоянии, что и подумать бы не мог. Его враги прознали сущность дела и опорочили его в глазах Петра Алексеевича. В аудиенции ему было отказано, и только после просьб царевны он был допущен к царской руке. Он выслушал страшные упреки и не мог достичь цели — оправдать свои действия. Когда несколько дней уже прошло достаточно спокойно для Голицына, щедрость царевны дала случай новому испытанию. Она захотела раздать боярам большие имения и тем самым вознаградить их [311] за добрую службу государству. Но Петр воспротивился этому и захотел сначала изучить достоинства службы, а уже затем определить вознаграждения [312].
Царевна, не желая в связи с этим быть уличенной во лжи, добилась от царя согласия сделать то, что она хотела. Она пожаловала Голицыну 1500 крестьянских дворов в различных деревнях, другим боярам — полковым воеводам по 300, другим главным [313] офицерам в зависимости от их обязанностей, и даже одарила всех дворян, [314] которые были на службе, из того расчета, чтобы всех привлечь (attacher) [315] на свою сторону [316]. Подобные дары никогда не были приняты в Московии, всегда царь довольствовался тем, что жаловал шубу со своего плеча тем, кого ему захотелось почтить. [317]
Этот князь правил, пользуясь своей обычной властью и поддержкой царевны. Он решил нанести дерзкий удар. С тех пор, как гетманы находятся в московском подданстве, они никогда не бывали в Москве. Голицын, под предлогом того, чтобы оказать гетману честь и дать ему возможность выказать его благоговение перед царями, на самом же деле преследуя иную цель, сделал так, чтобы туда прибыл Мазепа с 500 своими главными офицерами [318]. Царь Петр был тогда /Г32/ в одном из своих потешных дворцов под названием Преображенское на реке Яузе /П33/ за малое лье от Москвы [319], а Голицын составил в Москве заговор, о котором мы сейчас расскажем.
Властолюбивая царевна, считая себя [320] самодержавной государыней (maitresse
