Самой известной страницей чекистской жизни Молчанова стала его совместная с Ягодой разработка Зиновьева, Каменева и других оппозиционеров. Однако проведя длительную работу, Молчанов и Ягода не добыли доказательств существования враждебных советской власти организаций. «Разработчики» пытались провести ускоренное расследование деятельности оппозиционеров, осудить последних без громких процессов. В 1934 году о своей работе они доложили в записке Сталину. Его не удовлетворил результат выполнения чекистских обязанностей, за что Молчанов и Ягода поплатились.
Интересно привести данные о жизни и служебной карьере главного участника упомянутых событий.
Ягода Генрих Григорьевич (Енох Гершенович) родился в 1891 году в Рыбинске. Отец его был мелким ремесленником. Генрих Григорьевич экстерном окончил 8 классов гимназии в Нижнем Новгороде. Затем работал наборщиком в подпольной типографии, был членом боевой дружины в Сормове. Он поддерживал коммунистов-анархистов, являлся ближайшим помощником И. А. Чемборисова. По приезде в Москву жил у сестры под фамилией Галушкин. В мае 1912 года был арестован, после чего отправлен в Симбирск под надзор полиции на два года. В ссылке Ягода не работал. Приехав в Петербург в 1913 году, Генрих Григорьевич работал в статистической артели Союза городов, больничной кассе Путиловского завода, журнале «Вопросы статистики». В 1914 году он женился на племяннице Якова Свердлова Иде Авербах. В армии дослужился до ефрейтора. Во время первой мировой войны был ранен на фронте. В апреле 1918 — сентябре 1919 гг. Генрих Григорьевич — управляющий делами Высшей военной инспекции РККА. Он являлся членом ЦК ВКП(б) и членом ЦИК СССР 4‑го и 5‑го созывов. Этапы карьеры в органах госбезопасности: управляющий делами ОО ВЧК (сентябрь 1919 – декабрь 1920); замначальника управления ОО ВЧК (ноябрь 1920); член коллегии ВЧК (июль 1920–1922); управляющий делами ВЧК — ГПУ (сентябрь 1920 – апрель 1922); управляющий делами и член коллегии Наркома внешней торговли РСФСР (1920–1922); замначальника ОО ВЧК — ГПУ (январь 1921 – июнь 1922); замначальника СОУ ВЧК — ГПУ — ОГПУ СССР (март 1921 — июль 1927); начальник АОУ ВЧК (июль — сентябрь 1921); начальник ОО ГПУ РСФСР — ОГПУ СССР (июнь 1922 – октябрь 1929); второй зампредседателя ОГПУ СССР (октябрь 1929 – июль 1931); зампредседателя ОГПУ СССР (июль 1931 — июль 1934); нарком Внутренних дел СССР (июль 1934 – сентябрь 1936); нарком Связи СССР (сентябрь 1936 – март 1937). Официально отстранен от должности 3 апреля 1937 года, будучи арестованным по делу правотроцкистского блока. По приговору суда расстрелян. Впоследствии не реабилитирован.
Вот такие были начальники у Марианны Анатольевны. Однако следует заметить, что по проблемам, связанным с настроениями творческой интеллигенции, Герасимова — в дозволенных ей пределах — придерживалась позиций, которые декларировал Сталин.
Например, в пьесе Михаила Булгакова «Дни Турбиных» — по мнению сотрудников секретно-политического отдела ОГПУ СССР антисоветской, с большим количеством «минусов» — И. В. Сталин отметил не только «минусы». Он так и заявил: «Я считаю, что в основном плюсов больше. И в такой области искусства, как художественная литература, нельзя применять понятие партийность!» Общеизвестно, что благодаря вмешательству Сталина роман Михаила Шолохова «Тихий Дон» был опубликован без значительных сокращений, которых требовала оппозиция. Герасимовой импонировали такие замечания «отца народов».
Вообще говоря, Марианна Анатольевна не понаслышке знала о положении в литературных кругах. Она была первой женой известного русского советского писателя Юрия Николаевича Либединского. Либединский (1898–1959) являлся одним из руководителей РАПП, принимал активное участие в борьбе литературных группировок конца 20‑х – начала 30‑х годов. Вот что написала о нем сестра Марианны Герасимовой, Валерия, в своем очерке «Беглые записи»: «Сражался с различными "правыми" и "левыми" уклонистами. Сражался на фронтах: в юности с белогвардейцами на Урале, уже поседевшим немолодым человеком добровольно пошел на фронт воевать с фашистами. Чудом уцелел, не терял веры, не отступал перед врагами <…> Либединскому — Юре, кем он был для меня всегда, даже в шестьдесят лет, — принадлежала, по-моему, очень умная, много объясняющая фраза. Размышляя вслух о том, как же могло случиться, что целое поколение попало под железный гнет, под стальной пресс "культа" и — что усугубляет трагичность — даже признавало этот пресс как нечто целесообразное. Юра сказал: "Мы оказались морально не вооруженными. Против зла, подкравшегося в правдоподобном обличье того священного, что было для нас связано с идеями социальной справедливости, с именем Ленина, со всеобщим грядущим освобождением человечества. В исказившемся лице мы все еще искали прекрасные и чистые черты. Вспоминались даже люди "Народной воли", такие, как С. Перовская, А. Желябов, Н. Кибальчич. По-ученому подобное явление, кажется, называется аберрацией зрения"».
Действительно, снежный ком репрессий нарастал. Многие люди испытали на себе взаимность «любви к отцу народов».
С 1931 года Марианна Анатольевна Герасимова возглавляла отделение СПО (секретно-политического отдела). Она пыталась повлиять на деятельность состава своими взглядами: старалась не применять оперативные средства «для вскрытия враждебных элементов среди интеллигенции», пробовала внедрять такой метод работы, как предупредительные беседы.
Такая самодеятельность была негативно встречена Ягодой, по указанию которого в конце 1934 года Герасимову уволили из НКВД «по болезни». Репрессии 1937–1938 гт. не миновали и Марианну Анатольевну. В августе 1939 года она была арестована, а в декабре того же года Особым совещанием НКВД СССР осуждена на пять лет лагерей.
Многие не последние люди в стране хлопотали о судьбе Герасимовой. Приведем отрывок из письма Юрия Николаевича Либединского Сталину:
«На днях особое совещание приговорило к пяти годам лагеря Марианну Анатольевну Герасимову, мою бывшую жену, оставшуюся на всю жизнь моим лучшим другом и товарищем, человека, которому в молодости я посвятил свою первую книгу «Неделя»
Но я знаю все чувства и мысли этого человека <…> И я уверен, что она невиновна, что здесь имеет место какой-либо гнусный оговор или несчастное стечение обстоятельств. Я уверен в этом, так как знаю, что Марианна Герасимова коммунист поразительной душевной чистоты, стойкости, высокой большевистской сознательности. До 1935 года она работала в НКВД, и ее могли оговорить те враги народа, которые работали вместе с ней. Я уверен, что она не могла сделать ничего такого, что было бы преступно направлено против Советской власти.
Не я один так думаю. Не говоря уже о том, что я готов хоть сейчас назвать не менее десяти человек, коммунистов и беспартийных, которые подпишутся под каждым словом этого письма, — все, кто мало-мальски близко знает этого человека, удивлены, огорошены, больше скажу, дезориентированы этим арестом. С 1935 года она на пенсии по временной инвалидности, после мозговой болезни. Эта мозговая болезнь является следствием многолетнего переутомления. Этот человек отдал свой мозг революции — и вот ее, страдающую страшными припадками головной боли, доводящей ее до потери сознания, — арестовывают. Товарищ Сталин, я уверен, что напрасно!
Вы сказали великие слова о том, что для вас, рядовых членов партии, вопрос о пребывании в ее рядах — есть вопрос жизни и смерти. Судите же, в какой степени я уверен в Марианне Герасимовой, если, зная приговор и легко представляя себе ту ответственность, которую я на себя принимаю, я пишу Вам это письмо. Но я знаю, так сделаю не один я, так сделает всякий, кто знает Герасимову так, как знаю ее я.
Товарищ Сталин, вся моя просьба состоит единственно в том, чтобы дело Марианны Герасимовой рассматривалось бы судом, пусть военным, беспощадным и строгим, советским справедливым судом со всеми его демократическими особенностями. И я уверен, она будет оправдана!
