нет настоящего морального кодекса. Он говорил Вазари, что никогда не видел девицу, в чертах которой не было бы оттенка чувственности.20 Его собственная чувственность была грубой, но его друзьям она казалась просто спонтанной экспансией жизни. Сотни людей находили его привлекательным; принцы и священники были в восторге от его бесед. У него не было образования, но он, казалось, знал всех и вся. Он стал человеком в своей любви к Джованни делле Банде Нере, к Катерине и двум детям, которых она ему родила, и к хрупкой, больной, милосердной, неверной Пьерине Риччиа.
Она появилась в его доме четырнадцатилетней женой его секретаря. Они жили с ним, и он играл для нее роль отца; вскоре он полюбил ее со всепоглощающей и заботливой отцовской любовью. Он исправил свои нравы, оставив себе из любовниц только Катерину и их малышку Адрию. И вот, когда он уже дошел до респектабельности, один венецианский дворянин, чью жену он очаровал, обвинил его в суде в богохульстве и содомии. Он отверг обвинения, но не осмелился подвергнуться разоблачению и судебному разбирательству; осуждение означало бы долгое тюремное заключение или смерть. Он бежал из дома и несколько недель прятался у друзей. Они убедили суд снять обвинения, и Аретино с триумфом вернулся в свой дом, приветствуемый толпами по обе стороны Большого канала. Но его сердце было разбито, когда он увидел в глазах Пьерины, что она считает его виновным. Затем муж Пьерины покинул ее. Когда она пришла к Пьетро за утешением, он сделал ее своей любовницей. У нее развился туберкулез, и в течение тринадцати месяцев она была близка к смерти; он ухаживал за ней с тревожной нежностью и вернул ей здоровье. На пике его преданности она оставила его ради более молодого любовника. Он пытался убедить себя, что так будет лучше, но с того дня его дух был сломлен, и старость победоносно надвигалась на него.
Он растолстел, но не переставал превозносить свои сексуальные способности. Он часто посещал бордели и становился все более религиозным — тот, кто в юности смеялся над воскрешениями как над «чепухой», которую «только сброд принимает всерьез».21 В 1554 году он отправился в Рим в надежде быть коронованным красной шапкой, но Юлий III смог сделать его только рыцарем Святого Петра. В том же году его выселили из дома Аретино за неуплату аренды. Он снял более скромные апартаменты вдали от Большого канала. Через два года он умер от апоплексии в возрасте шестидесяти четырех лет. Он исповедал часть своих грехов, принял Евхаристию и крайнее возлияние, а похоронили его в церкви Сан-Лука, как будто он не был образцом и апостолом разврата. Один остроумный человек сочинил для него возможную эпитафию:
Qui giace l'Aretin, poeta tosco, Кто говорит плохое об Огне, тот любит Дио, Scusandosi col dir, Non lo conosco; —
то есть:
Здесь лежит тосканский поэт Аретино, Кто злословил обо всех, кроме Бога, В качестве оправдания он сказал: «Я никогда его не знал».
III. ТИЦИАН И КОРОЛИ: 1530–76 ГГ
В 1530 году в Болонье Аретино представил Тициана Карлу V. Император, поглощенный реорганизацией Италии, с нетерпением ждал портрета и заплатил изумленному художнику один дукат (12,50 долларов). Федериго Мантуанский, назвав Тициана «лучшим из ныне живущих живописцев», добавил из своего кармана к гонорару 150 дукатов. Постепенно герцог привел Карла к своей точке зрения. В 1532 году художник и император встретились вновь. В течение следующих шестнадцати лет Тициан написал ослепительную череду императорских портретов: Карл в полном вооружении (1532, ныне утрачен); Карл в парчовом плаще, вышитом дублете, белых бриджах, чулках и туфлях и черной шапочке с неуместным белым пером (1533?); Карл с императрицей Изабеллой (1538); Карл в блестящих доспехах на скачущем коне в битве при Мюльберге (1548) — великолепие цвета и гордости; Карл в мрачном черном, сидящий в раздумье на балконе (1548). Заслуга художника и короля в том, что эти портреты не пытаются идеализировать свой объект, за исключением костюма; они показывают непривлекательные черты Карла, его плохую кожу, его мрачный дух и определенную способность к жестокости; и все же они показывают императора, человека, обремененного и властного, холодный, жесткий ум, который подчинил себе половину Западной Европы. Тем не менее он умел быть добрым и сполна искупил свою первоначальную скупость. В 1533 году он прислал Тициану патент, по которому тот стал графом Палатина и кавалером Золотой шпоры; с этого года Тициан официально стал придворным художником самого могущественного монарха христианства.
Тем временем, предположительно через Федериго, Тициан вступил в переписку с Франческо Марией делла Ровере, герцогом Урбино, который женился на Элеоноре Гонзага, сестре Федериго и дочери Изабеллы. Поскольку Франческо теперь был главнокомандующим венецианскими войсками, он и его герцогиня часто бывали в Венеции. Там Тициан написал их портреты: мужчина на девять десятых почтовый (так как Тициану нравился его блеск), женщина — бледная и покорная после долгих болезней. Для них Тициан написал на дереве Магдалину, привлекательную только благодаря удивительным изменениям света и оттенков, которые художник придал ее русым волосам; и снова для них — прекрасный портрет в зеленом и коричневом цветах, известный только как La Bella и хранящийся сейчас в галерее Питти. Для преемника Федериго, герцога Гвидобальдо II, Тициан создал одну из самых совершенных обнаженных натур в искусстве — Венеру Урбинскую (ок. 1538). Тициан, как нам рассказывают, внес некоторые штрихи в «Спящую Венеру» Джорджоне; теперь он подражал этому шедевру во всем, кроме аккомпанемента и черт лица. Здесь лицу не хватает бесхитростного спокойствия Джорджоне, а вместо тихого пейзажа мы видим богатый интерьер с зеленым занавесом, коричневой портьерой и красным диваном, в то время как две служанки ищут одежды, достаточно роскошные, чтобы достойно облачить золотую
