Словом, 70 страниц — это часть того памятника, который прусский военный писатель воздвигал во славу растущей Пруссии и своим компаньонам. Им он и посвятил его: «Вам посвящаю, товарищи, эти строки… Если я согрел Ваши сердца и удовлетворил Ваш ум, моя цель достигнута, и пусть буря событий потом размечет эти листья так, чтобы от них не осталось и следа».
Но и в этом несовершенном труде заключена одна из крупных идей капитального труда, а именно идея неуклонного стремления к цели, достижения идеальной точки развития. Это та идея, вокруг которой вьются понятия тактики и стратегии, обороны и наступления, абсолютной войны и войны с ограниченной целью и т. д. «Поход 1813 года» — это картина этапа на пути других более широких достижений; в труде красиво отражена мысль о необходимости и постоянстве целевого устремления в каждом боевом акте — та мысль, которая потом явилась рамой, в которую автор вставил свой великий труд «О войне».
В июле 1813 г. Клаузевиц написал небольшой мемуар под заглавием «Über den Parteigänger — Krieg des Majors von Boltenstern» [ «О партизанах — война майора фон Болтенштерна»][219]. В ожидании, что война начнется в Силезии, намечалось занятие гор корпусом партизан, чтобы отсюда угрожать правому флангу противника. Майор фон Болтенштерн получал в командование две роты стрелков и два регулярных эскадрона и должен был оперировать в районах Гиршберга и Шрейбергау. При помощи ландштурма и всякого рода добровольцев предполагалось помешать противнику производить реквизиции путем простого устрашения, уводить скот, выполнять рекогносцировки.
Во время осенней кампании 1813 года Клаузевиц находился при русско-немецком легионе[220], о чем уже достаточно нами было сказано выше.
8 августа 1813 г. Установим только хронологические данные: 8 августа Клаузевиц, согласно царскому решению, прибыл в Шверин в штаб-квартиру легиона. Вальмоден выбрал его своим начальником штаба.
Февраль 1814 г. В средине февраля 1814 г. Клаузевиц вместе с легионом вступил в Нидерланды; в момент отречения Наполеона, в апреле, он находился во Фландрии. По его письмам судя, он ясно себе представлял обстановку, хотя и был на отлете: боялся, что энергия Блюхера и Гнейзенау будет сведена на нет колебаниями и несогласием союзников, трусостью высоких чиновников, а особенно малодушием Шварценберга, а также опасался, чтобы мир не был заключен раньше захвата союзниками Парижа. Получив сведение об отречении Наполеона и о решении союзников, Клаузевиц горько сожалел о таком отношении к побежденному: маршалы и часть армии останутся на его стороне, новое французское правительство породит недовольных, Наполеон останется могучим.
С точки зрения развития стратегического мышления интересно задаться вопросом, каково было отношение Клаузевица к плану осенней кампании 1813 года (Трахенберга и Рейхенбаха), столь много оспариваемому. Июльские проекты, как бы разнообразно к ним не примешивались моральные и политические элементы, взятые в целом, образуют новую главу в истории военного искусства, являются предвестником[221] будущих операций Мольтке с различных баз; в минувшем, правда, встречалось нечто подобное, но только как исключение[222]. Основная мысль разделения сил, обусловленная, прежде всего, величиной армии, была ясно опознана Шарнгорстом незадолго перед его смертью[223]. Фактически раздельное расположение армии явилось скорее результатом обстановки, соотношения сил и интересов, а мысль наметить лагерь противника как пункт сосредоточения для всех армий создалась лишь постепенно вопреки противоречащим теориям и политическим обособленностям. Клаузевиц о плане, положенном в основу операций, узнал только потом и в целом его одобрил, причем старался сделать план еще более ясным и вразумительным путем разных мотивировок и вариантов[224]. Он остается при старом принципе, возможно менее делить свои силы, но указывает, что практические соображения, значение Марки и Силезии, соображение, что главный козырь Наполеона покоится на единоличном управлении, оправдывают и обязывают к уклонениям от принципа. Мы видим, как мысль Клаузевица постоянно работала в области упорядочения военных явлений, сведения их к общим правилам, но, однако, оставалась всегда гибкой для всяких возможностей будущего.
Поход 1814 года вновь вызвал на сцену мысль о концентрическом наступлении с разных исходных пунктов. Пространственно отделенный от Гнейзенау Клаузевиц и теперь был совершенно с ним согласен[225]. Выбитый из колеи практического дела, он должен был довольствоваться установлением теоретических понятий, которые лежали в основании движения через Рейн. В этом-то раздвоенном положении впервые у Клаузевица возникает мысль о его основном призвании, правда еще в очень условной и преходящей форме. «Я могу представить себе мнимую истину, при помощи которой люди в ста отдельных пунктах будут оспаривать эту идею. Чтобы опровергнуть это, для этого было бы нужно написать книгу…»[226].
По окончании кампании 1814 года легион был принят в прусскую армию. Клаузевиц с гордостью заявил, что он напишет королю и осведомит его, что он не хочет воспользоваться этим случаем, чтобы проскользнуть вместе с другими на его службу, что он не наденет прусского мундира, если он не может как лицо, как индивидуум рассчитывать на доброжелательство Его Величества[227]. В действительности письмо послано не было, но оно интересно дорисовывает характер Клаузевица, его гордость, может быть, расплывчатое отношение к Пруссии.
11 апреля 1814 г. 11 апреля военный теоретик был принят в прусскую армию, после 2-х лет отсутствия в ней, с чином полковника. Он еще временно оставался при легионе, который продолжал оставаться в Нидерландах.
Апрель 1815 г. В апреле 1815 г. Клаузевиц был назначен начальником штаба III прусского корпуса под начальством Тильмана. Его роль в кампании 1815 года нами достаточно была очерчена.
Он затем принял участие в осаде Парижа. Мы имеем от этого периода очень большие письма Клаузевица — к жене, Гнейзенау и т. д., которые в полной мере отражают пережитые им впечатления. В них особенно показательно его разочарование победителями: нанесши окончательное поражение врагу, враги перестали играть красивую роль. Клаузевица возмущали топтание в ногах армиями уже бессильного врага, увлечение грабежом… Офицеры показали себя такими же жадными, какими некогда были французские; победу праздновали грубо, даже пруссаки утеряли корректную и благородную (Vornehm) позицию, приличную «мстителям за право»: обнаружились низменные страсти, проявления жадности. «Я ожидал, — меланхолически пишет Клаузевиц, — что мы будем играть более красивую роль»[228]. Наоборот, французы, которых так не любил писатель, своим поведением, холодной гордостью и слабо скрытым презрением внушали ему некоторое уважение.
Вскоре после войн за освобождение Пруссия была разделена на семь военных округов (Generalkommandos). Гнейзенау был поставлен во главе Рейнского, только что присоединенного, со штабом в Кобленце[229].
1815–1818 гг. Клаузевиц был назначен к нему начальником штаба и оставался в Кобленце три года. Судьба Клаузевица повторилась. Первые месяцы он считал лучшими в своей жизни, его привязанность к Гнейзенау была полная, дни текли весело среди собраний и празднеств. Но Гнейзенау скоро был сменен генералом Гаке — человеком мелочным, настоящим инспектором казармы, который не оставил на долю Клаузевица никакой инициативы, он должен был повиноваться, «как дрессированный пудель». Жизнь Клаузевица стала очень мрачной. В это же время, мучимый подагрой, он должен был несколько раз посетить воды. Он также совершал научные поездки, связанные с его историческими работами.
Сентябрь 1818 г. Произведенный в сентябре 1818 г. в генерал-майоры, он в Ахене во время конгресса в сентябре и ноябре того же года исполнял обязанности командующего войсками.
Конец 1818 г. Непосредственно после этого он отправился в Берлин, где получил должность директора Общей Военной школы.
За указанные три года Клаузевиц много работал над вопросами обороны западной границы и военной организации. Он написал мемуар, еще не изданный, относительно укрепления Трира; другой, также не изданный, набросанный по предложению президента фон Моца (v. Motz), касался вопроса изменения провинций[230]. Последний вопрос очень интересовал Клаузевица. Он держался взгляда, что если Германия осуждена быть архипелагом маленьких государств, то таковые надо разместить в центре, а не у границ, где они сохраняли свою независимость и могли стать добычей иностранца. Пруссия должна на границах Германии сделать компактный блок, быть против Франции на куртине Рейна часовым Германии. Этим путем она приобретет уважение маленьких немецких государств, укрепит свой авторитет, расширит свой круг влияния.
