У новых раскопок было одно весьма существенное отличие от прежних: если на турецкой территории Шлиман, собственно говоря, раскопал до сих пор не известный на м по названию древний городишко, то с Микенами обстояло совершенно иначе: в незапамятную пору на том месте стояли именно Микены, и отмахнуться от этого факта невозможно. Но вот все остальное проходило по прежнему шлимановскому сценарию: любую находку, чем бы она ни была на самом деле, наш герой «подверстывал» под гомеровские строки. Гомер пишет, что в Микенах правил великий царь Агамемнон? Значит, легко было догадаться, что любая мало-мальски подходящая могила, подвернувшаяся Шлиману, будет с превеликим шумом объявлена погребением Агамемнона…
На всякий случай, учитывая личность и репутацию Шлимана, греческое министерство культуры приставило к нему персонального инспектора, некоего Стаматакиса, кстати, археолога по профессии. Естественно, Шлиман с первых же дней его люто возненавидел: на кой черт ему рядом специалисты? Еще подловят на очередном ляпсусе…
Раскопки Микен
Теперь уже над Микенами звучало: «Эге-гей, привыкли руки к топорам!» Воспользовавшись тем, что инспектор не мог разорваться и приглядывать за всем сразу, Шлиман, чтобы поскорее добраться до «гомеровских царей», крушил и рушил все, что его работе мешало. Мимоходом снес стену древнеримских времен – чтобы не мешала. Верная супруга Софья, словно классическая гомеровская фурия, накинулась на беднягу Стаматакиса, когда тот попытался протестовать. Беседа происходила в лучших базарных традициях: Софья, не жалея голосовых связок, объясняла инспектору, что стена мешала. Мешала, понятно вам? По буквам сказать? Какая разница, что она древнеримская? Мой гениальный муж гомеровских царей ищет, а не каких-то древних римлян, так что все остальное – хлам!
Деликатный Стаматакис со скандальной бабой не спорил, он отправлял в Афины панические донесения: «Вы должны знать, что он рушит все, что принадлежит Риму и Греции, чтобы очистить эллинские стены. Если мы находим римские или греческие вазы, он смотрит на них с отвращением, а черепки просто выбрасывает… Он обращается со мной так, словно я варвар…»
Министр культуры, недовольный этакими методами раскопок, срочно отбил депешу местным властям: Шлиману запрещается ломать и сносить все ценное для науки, а если заартачится – привлекать полицию. Шлимана и Стаматакиса попытались помирить, но они уже рассорились настолько, что общались исключительно через посредника. В сторонке деликатно маячили полицейские, а по раскопу, восторгаясь, бродил интересовавшийся археологией последний бразильский император. Воспользовавшись этим, Шлиман лихо уничтожил несколько византийских могил – мешают! – и снес еще несколько «неинтересных» стен. Тем временем подключился еще и министр просвещения, судя по всему, не питавший к «великому археологу» и тени доверия, не говоря уж об уважении. Министр письменно приказывал местным властям присматривать за Шлиманом получше – а то еще сопрет ценные находки или фальсифицирует результаты. Слова были другие, поделикатнее, но смысл инструкций именно таков. Тут подключился и директор греческого археологического общества с теми же опасениями: за Шлиманом нужно следить в оба, пока не увез находки за границу, как он это проделал в Турции. Хорошенькое же у всех было мнение о Шлимане…
Шлиман раскопал так называемые Львиные ворота. Вот тут насчет подделки никаких подозрений не возникает: это было столь внушительное каменное сооружение, что даже Генрих Шлиман не смог бы втихомолку его смастрячить…
Львиные ворота
А чуточку позже бабахнула долгожданная сенсация. Вы будете смеяться, но Шлиман опять откопал «гомеровский клад». Точнее говоря, пять гробниц, где на лицах пяти погребенных в незапамятные времена лежали золотые маски. И других ценностей имелось в избытке: серебряная бычья голова с золотыми рогами, массивные золотые кубки и много чего еще…
На весь мир раздался ликующий вопль Шлимана: найдены гробницы царя Агамемнона, убитого ветреной супругой, троянской пророчицы Кассандры и еще трех гомеровских персонажей…
Как легко догадаться, на могилах не было ни единой надписи. Но Шлиман, ясное дело, пустил в ход свой коронный аргумент. Почему Агамемнон? А кто ж это, по-вашему? Гомер писал про пять могил. И знаменитый древнегреческий историк Павсаний тоже. Могил пять? Пять. Значит, это и есть Агамемнон с компанией! Кто ж еще?
Но вскоре тихоня Стаматакис подложил большую свинью. Он взял да и раскопал шестую могилу. О которой ни Гомер, ни Павсаний ни словечком не упоминали.
Тут уж крыть было нечем, а Шлиман потихонечку убрался из Микен, чтобы никогда туда больше не возвращаться. Правда, чуточку оправившись от неприятного сюрприза, он вновь стал шуметь, что открыл гробницу Агамемнона.
(Забегая вперед, уточню: уже в наше время с помощью самых современных методов было выяснено, что открытые Шлиманом гробницы на триста лет старше Троянской войны).
Гробницы-то, никаких сомнений, доподлинные, а вот что касается золотых масок… Практически сразу немецкие ученые заявили, что маски не имеют ничего общего с классической Древней Грецией и больше похожи на византийские, то есть они на тысячу лет моложе, чем Шлиман пытается втереть … Греческое правительство начало вести дальнейшие раскопки уже за собственный счет, вежливенько отправив Шлимана восвояси. Он был так этим разъярен, что даже отослал обратно в Афины орден, которым греки его в качестве утешения наградили. Чтобы успокоить нервы, он в компании «эксперта» Вирхова вновь отправился в Трою. И вскоре объявил, что нашел новые сокровища – но очень быстро оказалось, что откопал он всего-навсего пару ведер глиняных черепков и немножко бронзового оружия…
Потом он подался в древнегреческий город Тиринф, раскопал там остатки неизвестно чьего дворца – и по обычной привычке объявил его «жилищем гомеровских героев». Оттуда отправился в Египет, чтобы отыскать могилу Александра Македонского. Быстренько раскопал какие-то подходящие развалины, приготовился было возопить об очередной сенсации, но тут оказалось, что это всего-навсего остатки старой христианской церкви, построенной много столетий спустя после смерти Македонского. Местные христиане возмутились, и власти тихонечко спровадили Шлимана в другое место.
И там-то Шлиман сделал очередное сенсационное открытие, на которые был мастак. Обнаружил беломраморный бюст царицы Клеопатры – знай наших!
С бюстом, правда, все было очень туманно. Как и в случае с «кладом Приама», не отыскалось ни одного очевидца, способного подтвердить, что Шлиман собственноручно, на его глазах… Просто-напросто Шлиман объявился в городе Александрии с этим бюстом под мышкой и гордо объявил:
– Вот, извольте! Клеопатра, доподлинная!
На бюсте, кстати, не имелось никакой надписи, свидетельствовавшей, что это именно Клеопатра, а не какая-нибудь местная гетерочка, которую увековечил в мраморе богатый поклонник. А потому всякие циники, которых на свете хватает, вновь начали высказывать всевозможные грязные подозрения – теперь уже касаемо неподписанного бюста…
Шлиман и ухом не повел. С ним уже крепенько было что-то не так. Вирхов, хороший врач, это заметил первым. Каждое второе предложение Шлиман начинал с громкого вопля: «Слава Афине Палладе!», нес какую-то чушь о своих личных встречах с древнегреческими богами, которые и сейчас что-то такое ему нашептывают в уши…
Тут уж самые расположенные к Шлиману друзья встревожились и кликнули психиатров. Психиатры быстренько разобрались, с чем имеют дело: слуховые и зрительные галлюцинации, навязчивые мысли о смерти и, наконец, вполне созревшая шизофрения. Приехали…
Специальное пояснение для читателя, не искушенного в психиатрии: шизофрения – болезнь, можно выразиться, долгоиграющая. В отличие от многих других психических хворей, она не возникает у больного в одночасье, а тихонечко вызревает, от пятнадцати до двадцати лет. И когда ее с уверенностью констатируют, это означает, что человек, которого до сих пор считали вполне здоровым, уже долгие годы, собственно говоря, хворал на голову, и это не могло не влиять на его поступки, слова, жизнь…
Вот теперь становится ясно, откуда растут ноги у многочисленных шлимановских «странностей» и «чудачеств»: патологической скупости, столь же патологической убежденности в собственной правоте и превосходстве над всем ученым миром – и прочая, и прочая… Он давно был болен, отсюда и все выкрутасы.
Его, правда, не стали наряжать в тесную рубашечку с рукавами, завязывающимися на спине, – как-никак миллионер и великий археолог. И Шлиман без всякого присмотра бродил дни напролет по холмам вокруг «Трои», громко беседуя с древнегреческими богами и гомеровскими героями. Написал «секретное донесение» греческому королю, которому сообщал, что обнаружил в Трое очередное сокровище: список жителей македонского периода. «Перепись содержит очень много неизвестных, встречающихся здесь впервые имен. Например, мужские имена: Уаилоуполис, Эйкадиас, Ноумениос, Тифомаркос, Ойфес, Протофлес, Аттинос. Женские имена: Скамандротика, Ламприс, Никогерис, Мюкинна, Асинна… Было бы замечательно, если бы эти имена снова вошли в употребление. Каждая дама с гордостью стала бы носить троянское имя и зваться, к примеру, Скамандротикой».
