и семейными трагедиями. Через несколько месяцев, в 1562 году, его жена и двое сыновей умерли от малярийной лихорадки, подхваченной во время работ по осушению болот Мареммы. Через год он потерял дочь. В 1564 году он передал фактическое управление страной своему сыну Франческо. Он пытался утешить себя любовными похождениями, но нашел больше скуки в распутстве, чем в браке. Он умер в 1574 году в возрасте пятидесяти пяти лет. Он пережил все лучшее и худшее, что было в его роду.
Хотя Флоренция больше не производила Леонардо и Микеланджело и не имела художников, которые могли бы сравниться в этот период с городским и универсальным Тицианом, вулканическим Тинторетто или праздничным Веронезе, при втором Козимо она пережила столь энергичное возрождение, какое только можно было ожидать от поколения, выросшего среди разочарованных восстаний и неудачных войн. Несмотря на это, Челлини оценивал художников, нанятых Козимо, как «группу, подобной которой не найти в настоящее время в мире».30 — это типично флорентийская преуменьшенная оценка венецианского искусства. Бенвенуто считал герцога покровителем с большим вкусом, чем щедростью, но, возможно, этот способный правитель считал восстановление экономики и политического порядка более важным, чем художественное оформление своего двора. Вазари описывал Козимо как «любящего и благосклонного ко всем художникам, да и вообще ко всем гениальным людям». Именно Козимо финансировал раскопки в Кьюзи, Ареццо и других местах, которые открыли замечательную этрусскую культуру и обнаружили знаменитые этрусские бронзовые статуи «Химера», «Оратор» и «Минерва». Он выкупил все сокровища искусства, награбленные из дворца Медичи в 1494 и 1527 годах, добавил к ним свои собственные коллекции и разместил все это в дворце-крепости, строительство которого Лука Питти начал за сто лет до этого. Козимо расширил это чудовищное сооружение по проекту Бартоломмео Аммаати и сделал его своим официальным жилищем (1553).
Амманати и Вазари были во Флоренции ведущими архитекторами эпохи. Именно Амманати разбил для Козимо знаменитые сады Боболи за дворцом Питти и перекинул через Арно прекрасный мост Санта-Тринита (1567–70), разрушенный во время Второй мировой войны. Он также был живописцем и скульптором высокого уровня; он выиграл конкурсы скульптур у Челлини и Джованни да Болоньи и вырезал Юнону, украшающую двор Барджелло. В старости он извинился за то, что сделал много языческих фигур. Языческий Ренессанс уже закончился (1560), и христианство вновь овладевало умами итальянцев.
Козимо сделал Баччо Бандинелли своим любимым скульптором, к ужасу Челлини. Одним из развлечений Козимо было слушать, как Челлини ругает Бандинелли. Баччо был популярен сам с собой; он провозглашал свое намерение превзойти Микеланджело и был настолько критичен к другим художникам, что один из самых мягких, Андреа Сансовино, пытался его убить. Его ненавидели почти все, но многочисленные заказы во Флоренции и Риме говорят о том, что его талант был лучше, чем его характер. Когда Лев X захотел продублировать сложную группу «Лаокоон» в Бельведере в подарок Франциску I, кардинал Биббиена попросил Бандинелли взяться за это задание; Баччо обещал сделать копию, превосходящую оригинал. К всеобщему ужасу, ему это почти удалось. Климент VII был настолько доволен результатом, что отправил подлинные антики Франциску, а копию Баччо оставил для флорентийского дворца Медичи, откуда она перешла в галерею Уффици. Для Климента и Алессандро Медичи Бандинелли вырезал гигантскую группу «Геркулес и Какус», которая была установлена на портике Палаццо Веккьо рядом с «Давидом» Микеланджело. Челлини это не понравилось. «Если бы твоему Геркулесу подстричь волосы, — сказал он Бандинелли в присутствии Козимо, — у него не хватило бы черепа, чтобы удержать свои мозги….. Его тяжелые плечи напоминают две корзины в ослином седле. Его грудь и мускулы скопированы не с природы, а с мешка плохих дынь».31 Климент, однако, счел «Геркулеса» шедевром и наградил скульптора значительным имуществом в дополнение к обещанному гонорару. Баччо отплатил за комплимент, дав имя Климент бастарду, родившемуся у него вскоре после смерти Папы. Последней его работой стала гробница, подготовленная им для себя и своего отца; как только она была закончена, он занял ее (1560). Возможно, сегодня он был бы более известен, если бы его не обессмертили два художника, которые умели не только писать, но и проектировать, — Вазари и Челлини.
Джованни да Болонья был более доброжелательным соперником. Родившись в Дуэ, он в юности отправился в Рим (1561), решив стать скульптором. После года обучения там он принес глиняный образец своей работы престарелому Микеланджело. Старый скульптор взял его в руки, надавил то тут, то там своими израненными пальцами и тяжелыми большими пальцами, и в несколько мгновений придал ему большую значимость. Джованни никогда не забывал об этом визите; все оставшиеся восемьдесят четыре года он с неослабевающим честолюбием работал над тем, чтобы сравняться с Титаном. Он собирался вернуться во Фландрию, но один флорентийский дворянин посоветовал ему изучать искусство, собранное во Флоренции, и в течение трех лет содержал его в своем дворце. В городе или рядом с ним было так много итальянских художников, что Флемингу потребовалось пять лет, чтобы получить признание за свои работы. Затем Франческо, сын герцога Козимо, купил его Венеру. Он принял участие в конкурсе на создание фонтана для площади Синьории; Козимо счел его слишком молодым для столь ответственного задания, но его модель была признана лучшей многими художниками, и, вероятно, благодаря ей он получил приглашение на строительство гораздо более крупного фонтана в Болонье. После этого Джованни вернулся во Флоренцию в качестве официального скульптора Медичи и никогда не испытывал недостатка в заказах. Когда он снова отправился в Рим, Вазари представил его Папе как «принца флорентийских скульпторов».32 В 1583 году он создал группу, которая сейчас находится в Лоджии деи Ланци и названа в честь него «Изнасилование сабинянок»: мужественный герой держит в своих объятиях восхитительную женщину, чьи мягкие формы реалистично сжаты в его поддерживающей руке, а спина — самая прекрасная в бронзовой скульптуре эпохи Возрождения.
Скульпторы превзошли живописцев в галактике и уважении Козимо. Ридольфо Гирландайо стремился, но не смог сохранить отцовское превосходство; мы можем судить о нем по его портрету Лукреции Суммарии в Вашингтоне. Франческо Убертини, прозванный il Bachiacca, любил писать исторические сцены в мельчайших деталях в небольшом масштабе. Якопо Карруччи, прозванный Понтормо по месту рождения, имел все преимущества и хорошее начало; он получал уроки у Леонардо, Пьеро ди Козимо и Андреа дель Сарто; в девятнадцать лет (1513) он потряс мир искусства картиной, ныне утраченной, которая вызвала восхищение Микеланджело и была
