Атлантику пересекли при самых благоприятных условиях. При устойчивом пассатном ветре судну не приходилось менять галсов и можно было почти не трогать парусов. Во время вахты матросы сидели на палубе и, не торопясь, выполняли свои обязанности, иногда спали, играли в карты, вырезали ножом кораблики.
На широте Монтевидео появились первые альбатросы, признак того, что начинаются более суровые края. Капитан Крекер приказал убрать паруса хорошей погоды и вместо них поставить те, что назывались «сорочкой доброй сестры», о их грубую парусину матросы обрывали ногти.
По мере продвижения «Адмирала Курбэ» к югу давление и температура воздуха падали. Капитан Крекер провел свой корабль между материком и Фолклендскими островами и направился прямо на юг. Когда парусник прошел примерно четверть пути между мысом Горн и льдами и был еще с восточной стороны от опасного мыса, разыгрался сильный шторм. Помощник капитана записал в судовом журнале: «Море очень бурное, ветер 12 баллов». По шкале Бофорта сила ветра в 12 баллов соответствует скорости более 117 км в час, и такой ветер называется уже ураганом.
К вечеру 28 июля корабль не мог больше справляться с яростью ветра и волн, и капитан приказал лечь в дрейф, что значит поставить корабль бортом к ветру так, чтобы он почти не двигался, оставив лишь несколько хорошо зарифленных парусов. Таким образом, с наветренной стороны получается дающее некоторую защиту завихрение, около которого волны теряют высоту. Только не думайте, что создается уютная обстановка. Бешеный ветер все равно швыряет волны на палубу, и от холода лица и руки моряков становятся синими.
28 июля около семи часов вечера матросы на «Адмирале Курбэ» не видели, какого цвета у них лица и руки, потому что с четырех часов уже было темно. Следует добавить еще одну подробность, которую нельзя упустить из вида, если вы хотите представить себе, что произойдет дальше: при такой разыгравшейся буре термометр показывал 17 градусов ниже нуля.
В восемь часов, когда ветер повернул к югу, капитан вызвал боцмана:
– Я решил выйти из дрейфа и идти левым галсом.
– Хорошо, капитан.
Боцман, ответивший просто «хорошо, капитан», прекрасно отдавал себе отчет в том, что значит такой приказ. Этот маневр потребует много времени, час, может быть, два. Прежде всего необходимо взяться за шкот фока, но он, очевидно, примерз к своему блоку, и, чтобы высвободить его, придется послать на рей матроса с молотком. Ванты, выбленки и перты под реями, все было покрыто льдом. Боцман спросил, кто хочет сделать это добровольно. Вызвался молодой матрос. Надев веревку с молотком на шею, он начал взбираться по выбленкам вантов. С минуту его фигура была видна в свете фонарей, которые держали его товарищи, но потом исчезла в ревущем мраке.
Через десять минут матрос упал на палубу и разбился насмерть. В грохоте бури почти не было слышно звука падения. При свете фонарей матросы видели, как скользит его расплющенное тело по наклонной палубе, покрытой льдом.
Через несколько минут уже некогда было думать о погибшем: на бизани сломался гик. Бизань – нижний косой парус бизань-мачты, самой задней мачты на корабле, гик – горизонтальный брус, упирающийся передним концом в мачту, по которому растягивается нижняя кромка паруса. На «Адмирале Курбэ» гик представлял собой полую стальную трубу диаметром 18 см с толщиной стенок 4 мм и весом полтонны. Под действием ветра, напирающего на парус, этот кусок стали лопнул, как стекло.
При ветре, дующем со скоростью 120 км в час, плохо закрепленные предметы не остаются на месте. Задняя часть сломанного гика, оборвав шкоты и оттяжки, в мгновение ока превратилась в страшный таран. При такой качке он стремительно носился по корме и ломал все вокруг.
Ночь. 17 градусов ниже нуля. Всего лишь несколько фонарей освещают палубу, сплошь покрытую льдом. Люди могут передвигаться по ней, только держась за леера, а они, словно ледяные змеи, жгут руки. От ветра у всех непрестанно катятся из глаз слезы и замерзают на лицах. Такой ветер производит в снастях странное, непрерывное завывание, хорошо знакомое всем, кому пришлось пережить настоящий шторм в открытом море. Оно ясно выделяется среди более низких тонов ревущей бури. И вот к общему фону этих малоутешительных звуков добавляются еще громовые удары ставшего тараном гика, опустошающего корму.
Еще один толчок корабля, и полуослепшие, покрытые ледяной коркой люди поняли вдруг, что положение осложняется. У руля был сорван штурвал (рулевое колесо), и теперь его свободно болтавшийся конец наносил удары то в одну, то в другую сторону. «Адмирал Курбэ» не мог уже больше держаться своего курса, он повернулся на целых 90 градусов и шел теперь накренившись, подставляя свой борт под тяжкие удары яростных волн. Еще через полчаса, а может быть, и того меньше, через несколько минут, с кормы будет сорвана железная обшивка, и корабль начнет тонуть.
– С этим надо было что-то делать. Я взял одного матроса, и с его помощью мне посчастливилось схватить гик, положив конец опустошению. Потом закрепить штурвал.
Так тремя фразами, без прочих подробностей, рассказал капитан Крекер об этом маленьком аде, длившемся не менее получаса: «Мне посчастливилось...»
Это был один из тех моментов, когда стародавнее расстояние между носом и кормой сводится к нулю, или, вернее, когда оно меняет свой характер, приобретает иное значение, неизвестное на берегу. Если капитан вызывает добровольца, чтобы помочь в опасном маневре, их сразу находится с десяток или больше на любом корабле. Но капитану Крекеру, из-за смертельной опасности, нужен был только один человек. Ночная тьма и все еще 17 градусов ниже нуля. Двое людей, каждый с фонарем в руке, передвигаются на коленях по оледенелой, неустойчивой палубе кормы. Качели и каток одновременно...
– Команда приступила потом к работе, чтобы устранить некоторые повреждения, а я смог снова лечь, как положено, в дрейф.
Около девяти часов утра стало светать. Это был тусклый, бледный, почти зловещий свет, но люди все же почувствовали себя спокойнее и смогли немного поесть. Руки у всех были в крови.
Теперь можно было отдать последний долг погибшему матросу.
Обряд погружения трупа в море почти не изменился и в наши дни. На корму или на подветренный борт кладут довольно широкую, очень чистую, промытую мылом, доску и на нее тело умершего, зашитое в полотняный мешок, с балластиной на ногах. Моряки стоят с обнаженной головой, капитан читает молитву, произносит несколько слов на прощанье. Доску слегка приподнимают, тело соскальзывает с нее и падает в воду. В то утро, надо думать, на борту «Адмирала Курбэ» не было времени, чтобы сшить настоящий саван. Умершего завернули, наверное, просто в кусок парусины, обвязали веревкой, и в таком виде он отправился в глубину океана, а бешеный ветер не позволил, конечно, его товарищам развязать свои зюйдвестки, чтобы обнажить голову.
Шторм бушевал весь тот день и затем всю ночь с 29 на 30 июля, волны достигали чудовищной высоты. Но «Адмирал Курбэ» держался стойко. В самый разгар свирепой ледяной бури люди поднимались на мачты убирать паруса. Странно было видеть, как эти большие одеревенелые фигуры в клеенчатых плащах медленно поднимаются по выбленкам, с одной ступеньки на другую, а потом продвигаются по пертам (горизонтальные пеньковые тросы) реев.
Постороннему зрителю при каждом взлете корабля казалось бы, что они вот-вот сорвутся с мачты и упадут на палубу или кипящую пену зеленых волн. Но этого не случилось. В судовом журнале записано, что «Адмирал Курбэ» миновал наконец мыс Горн без новых несчастных случаев и что его обратный путь прошел благополучно.
Читатели теперь, наверное, поняли, почему крик «Человек за бортом» раздавался слишком часто на больших парусниках, ходивших вокруг мыса Горн. В хорошую погоду капитан приказывал лечь в дрейф, спустить шлюпку и поспешить на помощь потерпевшему, прежде чем туда явятся акулы. Но слова «хорошая погода» в применении к мысу Горн почти всегда субъективны. В этих краях огромные, как горы, волны, перекатившись через корабль, могут унести целиком всю вахту матросов, как это было на четырехмачтовом паруснике «Президент Феликс Фор».
В марте 1901 года на четырехмачтовом судне «Тара-Пакка» при сильной качке с конца рея грот-мачты сорвался в море матрос, закреплявший там марсель. Ему бросили буй, он ухватился за него и все видели, как он взлетает и опускается на огромных волнах, различали его лицо, повернутое к кораблю. Капитан приказал спустить лодку и грести изо всех сил. Матроса вытащили из воды, но на обратном пути к кораблю лодку накрыло волной и все исчезли, и спасенный и спасающие. Вот почему очень часто на корабле даже не пытаются прийти на помощь человеку за бортом. Был случай, когда таким вот образом капитан бросил своего сына, унесенного с палубы корабля, уверенный, что спустить лодку значило бы послать своих людей на верную смерть. Иногда товарищи несчастного, снесенного бурей, не решались даже бросить ему буй, так как это только бы продлило напрасные страдания.
