Поворот в общественном сознании начал обозначаться лишь с распространением проповедуемой христианством любви к ближнему, особенно униженному. И тем не менее даже значительная часть христиан долгое время отдавала должное отвратительному развлечению. Около 200 г. н. э. на них, а в первую очередь на предлог, которым они прикрывали свое поведение, — смерть на арене является якобы заслуженным наказанием для преступников, — обрушивался со страстными разоблачительными обвинениями наряду с другими и североафриханский церковный писатель Тертуллиан:
«Так вот и получается, что иной, кого при виде умершего естественным образом человека охватывает страх, в амфитеатре совершенно спокойно взирает сверху вниз на изъеденные зверьми, разодранные и плавающие в собственной крови тела. Более того, тот, кто якобы пришел сюда лишь для того, чтобы выразить свое одобрение наказанию убийцы, приказывает плетьми и розгами заставить гладиатора, не желающего убивать, все-таки делать это… Если кто-то способен понять утверждение, будто жестокость, злодейство и дикость звериная есть нечто для нас разрешенное, тот пусть идет в театр! Если бы мы (т. е. христиане, которых язычники подозревали в том, что они убивают и поедают детей) действительно были такими, как о нас говорят, то мы радовались бы пролитию человеческой крови.
Но ведь это хорошо, когда преступники несут заслуженное наказание.
Кто, кроме виновных, станет это отрицать? И все-таки невинному не подобает радоваться казни ближнего. Ему следовало бы печалиться тем, что человек, равный ему, стал таким преступником, что теперь с ним обращаются столь чудовищным образом».
Но что могут значить слова одного против страсти целого народа? Почему народу следовало воздерживаться от такого развлечения, когда и императоры не только терпели, но даже и поощряли этот дурман? Для того чтобы действительно извести чуму, само государство должно было принять действенные меры.
Лишь только в IV в. была предпринята первая серьезная попытка покончить с этим ожесточающим сердца людей и противоречащим христианскому учению безнравственным развлечением. По-видимому, под давлением собравшегося тогда Никейского собора Константин Великий 1 октября 325 г. обнародовал в Берите (Бейруте) эдикт, порицавший «кровавые зрелища» в мирное время. В одном из его разделов предписывалось отныне посылать преступников не на арену, а на каторжные работы в рудниках. И хотя большинству тех, кого эдикт непосредственно касался, конец был обеспечен практически один и тот же (во втором случае его все же следует считать более милосердным), смерть по крайней мере перестала служить средством развлечения толпы.
Возможно, что эта-то часть эдикта и выполнялась, но уж никак не та, что вообще запрещала проведение гладиаторских игр. (Тут необходимо, впрочем, отметить, что и запрет касался в основном восточной части Римской империи.) В Италии христианский император Константин, лично посылавший некогда германских военнопленных на арену и организовавший несколько отличавшихся исключительной кровавостью массовых убийств, сам отменил свой собственный указ. Ибо немногим позже он выразил свое письменное согласие с просьбой города Гиспелла (Спелло) о подтверждении права жрецов умбрийских городов на организацию гладиаторских игр. Их коллеги в Этрурии, должно быть, как и прежде, совместными силами проводили игры в культовом центре Вольсинии (Болсена).
Еще одно доказательство существования гладиаторских игр дает календарь празднеств, составленный Филокалом на 354 г., в котором указываются и гладиаторские игры, обычно устраивавшиеся квесторами в декабре.
Христианская религия, официально разрешенная в 313 г. Миланским эдиктом Константина Великого, к тому времени не обладала еще достаточным влиянием на государство и потому не была способна нанести гладиаторству решающий удар. Несколько десятилетий длился этот сложный процесс, знавший и подъемы, и спады.
Последовавшие затем законы вводили новые ограничения. В императорском указе от 17 октября 357 г. Констанций II запретил солдатам и придворным в Риме поступать добровольцами в гладиаторские школы. Наказаниям подлежали и те, кто их к этому склонял. Законы Валентиниана от 1 и 15 января 365 г. и 9 апреля 367 г. запретили осуждать христиан и придворных к пребыванию в гладиаторских школах. Еще через 30 лет, а именно в 397 г., Аркадий и Гонорий распорядились, чтобы сенаторы не принимали более к себе на службу гладиаторов из школ.
Однако гладиаторские игры, по крайней мере на Западе, продолжались, хотя их окончательный запрет был только вопросом времени. Еще один шаг вперед сделал Гонорий, правитель Западной Римской империи, закрыв в 399 г. последние гладиаторские школы.
И тем не менее варварство, культивировавшееся столетиями, уничтожено не было. В своей исповеди, записанной около 400 г. н. э., Блаженный Августин повествует о гладиаторах так, как если бы они все еще продолжали биться на арене. В написанном между 402 и 403 гг. стихотворении против Симмаха Пруденций заклинает императора не приводить более смертной казни в исполнение в амфитеатре, дабы она не служила развлечением для народа. Осужденных следует лишь бросать на съедение диким зверям — довольно странное предложение, особенно в сочетании с требованием прекратить гладиаторские бои.
И увещевания известного христианско-латинского поэта Пруденция не прошли, видимо, мимо ушей императора Гонория, хотя для окончательного запрета игр понадобилось еще особое происшествие, привлекшее к себе всеобщее внимание. Во время гладиаторских игр в римском амфитеатре некий Телемах, монах из Малой Азии, выбежал на арену и бросился между бойцами, с тем чтобы разнять их. Разгневанная же бесцеремонным вмешательством толпа набросилась на него и растерзала.
Вот это-то драматическое событие якобы и побудило Гонория в 404 г. окончательно отменить гладиаторские игры в Риме. Точной эту дату считать нельзя, тем более что имеются сомнения, не является ли история монаха Телемаха лишь легендой, которую привел Теодорет в связи с прекращением гладиаторских игр. Некоторые исследователи считают, что он перелицевал аналогичный случай, жертвой которого в 391 г. стал некий Аламах.
После прекращения гладиаторских игр довольно долго продолжали устраиваться звериные травли, то запрещаемые, то поощряемые. В 534 г. в своем письме к архиепископу Константинопольскому император Юстиниан жалуется на то, что даже духовные лица посещают подобные представления. Травли, эти «слезами обильные игры», были окончательно запрещены лишь в 681 г.
Это означало окончательную победу христианства и его проповеди любви к ближнему. Истязания гладиаторов во имя публичного развлечения народа остались позади, однако чудовищные жестокости, хоть и во имя Иисуса Христа, совершались и столетия после этого.
Но когда Спартак со своими 70 товарищами бежал из знаменитой капуанской гладиаторской школы Лентула Батиата, не было еще ни христианского Евангелия, ни малейших обвинений против гладиаторства. Случилось это незначительное поначалу происшествие в 73 г. до н. э., когда Республика клонилась к закату, а первый римский император еще не вступил на трон.
Спартак и его гладиаторы были отбросами общества — так казалось римлянам. Так они с ними и обращались.
Зарево над Римом
Известие о побеге 70 бойцов из гладиаторской школы в Капуе не вызвало беспокойства в Риме. И хотя оба города, связанные Агишевой дорогой, располагались недалеко друг от друга, непосредственной опасности со стороны горстки беглых гладиаторов не ощущал никто. Местный гарнизон и гражданское ополчение должны были быстро управиться с этой бандой отверженных из числа фракийских и галльских военнопленных. Рабы то и дело убегали от своих хозяев, но их порыв к свободе чаще всего обрывался на кресте скорее, чем того следовало бы ожидать. Иным, правда, удавалось скрыться в горах и присоединиться к разбойникам, но и их ожидал тот же конец.
Хозяин бежавших гладиаторов некий Гн. Лентул Батиат, конечно, бросился за ними в погоню: ведь на карту поставлены его деловые интересы. Купив этих пленников на рынке рабов, он выложил за них кругленькую сумму и понес дополнительные расходы, обучая их гладиаторскому искусству. Лишь продав их римским толстосумам в качестве жертв для погребальных игр или резни на арене, он мог рассчитывать на то, что вложенный капитал принесет солидные барыши.
Около 200 гладиаторов его школы не желали подчиниться судьбе и решили бежать; однако, на его счастье, план их вовремя был раскрыт. И тем не менее ответные меры, принятые для того, чтобы воспрепятствовать его выполнению, запоздали. Примерно треть заговорщиков, руководимая Спартаком, вооружившись в кухне ножами, топорами и вертелами, напала на стражу, легко перебила ее и взяла штурмом ворота, ведшие на свободу. Пыток, предстоявших тем, кто не смог за ними последовать, они пока избежали.
