Из текста исправленной Чарыковым декларации видно, что «вопросы факультативные» становились центральными, более важными, чем «основные». В этом действия Чарыкова серьезно расходились с линией российского Министерства иностранных дел. Нератов, выражая позицию правительства, стремился к частному соглашению с Турцией, а посол вел переговоры о заключении международного соглашения и тем самым фактически ставил русско-турецкие переговоры в зависимость от отношения к ним других стран.
В докладе Чарыкова руководству подчеркивалось, что великий визирь «вполне усвоил все значение предлагаемого сочинения и отнесся к нему с сочувствием и осторожностью»[349].
Вскоре, 6 (19) октября, последовало выступление Саид-паши в палате депутатов. В своей речи он заявил, что Турции нельзя далее оставаться изолированной и что он будет добиваться соглашения с другими государствами. Чарыков, руководствуясь статьей, опубликованной в турецкой газете «Танин», писал Нератову: «Великий визирь находит, что Турции надлежит примкнуть к той или другой из политических групп, существующих ныне в Европе. Вероятно, великий визирь начнет свой аукционный торг с Германией и поставит ей дополнительные условия: 1) быстрое заключение мира с Италией, не оскорбительного для чести и самолюбия Турции и 2) допущение ее в Тройственный союз… Если переговоры с Германией не удадутся, то он приступит к торгу с нами». Но Турции легче договориться сначала с Англией, а потом с нами. Сближение Турции с Англией, по мнению Чарыкова, «может облегчить предстоящие с Турцией переговоры»[350]. Чарыков возлагал большие надежды на политику Англии в Турции и в своих донесениях в Петербург постоянно запрашивал Нератова об отношении британского правительства к русско-турецким переговорам.
Между прочим, пребывавший с 1909 г. в Османской империи военно-морской агент А. Н. Щеглов, который наблюдал за работой посла, «поразился развязности тона и поверхностности оценок, который давал всем событиям на Ближнем Востоке посол Н. В. Чарыков, гофмейстер двора Николая II»[351]. Российского посла в Стамбуле мастерски водили за нос, и Щеглов быстро понял, что «турки говорят и показывают послу именно то, что тому приятно знать и хочется видеть»[352]. Чарыков, по его мнению, игнорировал враждебные России акты турецких властей и выступления печати.
23 октября (5 ноября) 1911 г. Чарыков отправил Нератову тревожную телеграмму: «По сведениям наших агентов морского и военного, турки за последнее время доставили на Верхний Босфор взрывающиеся с берега электрическим током мины, которые собираются погрузить, и довели до полного комплекта местный состав артиллеристов»[353]. Далее посол приходит к следующему выводу: «Я думаю, что Великий визирь под впечатлением враждебности и беспокойности нашей печати, не зная, что мы не собираемся придать нашим требованиям ультимативный характер, принимает эти меры на случай, если русско-турецкое соглашение чрезмерно замедлится или вообще не будет достигнуто»[354]. Турция дала России понять, что постановка мин заграждения в Верхнем Босфоре является как бы ответом на попытки императорского правительства включить вопрос о Проливах в предстоящие переговоры.
Тем временем 28 сентября (11 октября), выполняя предписание Нератова, Извольский поставил вопрос о Проливах перед де Сельвом — сделал и представление французскому министру иностранных дел с просьбой «не отказаться формулировать французскую позицию по отношению к мерам, которые мы рано или поздно должны будем рассматривать как необходимые, в отношении проливов и прилегающих территорий»[355]. Через три дня в разговоре с Извольским де Сельв заверил его в сочувствии Франции русским пожеланиям, но вместе с тем заявил, что «хотел бы точно знать характер проекта вопроса о Проливах, который Россия просила поддержать, а также не скрыл от русского посла, что чрезвычайно озабочен отношением лондонского кабинета к этому вопросу»[356]. Из разговора Извольский сделал заключение, что по вопросу о Проливах Франция желает идти заодно с Англией, хотя между ними и нет, по-видимому, формальной договоренности.
Не теряя времени, де Сельв снесся с Даунинг-стрит. Он также дал указание французскому послу в Лондоне Полю Камбону срочно выяснить отношение Англии к русским замыслам. Посол сообщил французскому министру иностранных дел, что Лондоном получены сообщения из Италии о начале переговоров Чарыкова с Турцией. 20 октября А. Никольсон сообщал Грею, что «Камбон сегодня сообщил мне Никольсону информацию, которую он умолял держать в секрете, пока мы что-нибудь не услышим от Бенкендорфа или Лоутера. Нератов сказал французскому поверенному в делах, что он инструктировал российского посла в Константинополе Чарыкова обсудить с Саид-пашой вопрос о Проливах между Россией и Турцией»[357]. Россия еще не успела поставить вопрос о Проливах, а у Франции и Великобритании уже был готов ответ.
10 (23) октября французский посол обратился с запросом к английскому министру иностранных дел Грею. От помощника статс-секретаря А. Никольсона он узнал, что Англия заняла такую же позицию, как и в 1908 г. Извольский, в то время министр иностранных дел России, выдвигал перед Э. Греем вопрос о пересмотре статуса Проливов 1 (14) октября 1908 г., после обсуждения вопроса с английскими министрами Грей вручил Извольскому меморандум, где говорилось, что Англия не против открытия Проливов для военных судов всех стран, предпосылкой чему, как и всякому другому решению, должно послужить согласие Турции.
Министр иностранных дел Великобритании настаивал, что момент для решения поднятого вопроса неудачен, и обещал в иное, более удобное время использовать влияние Англии в Стамбуле, чтобы обеспечить согласие турецкого правительства. Британия и в этот раз ничего не имела против открытия Проливов для военных судов всех наций, но не только для России, что превратило бы Черное море в морской оплот Российской империи. Никольсон также выразил сомнение, удачно ли выбран момент, имея в виду итало-турецкую войну. Между тем Петербург возлагал большие надежды на переговоры с Англией. Несмотря на отрицательные ответы Британии в 1907–1908 гг., он рассчитывал если не на поддержку, то хотя бы на непротиводействие Лондона. Извольский надеялся, что Франция будет содействовать планам русской дипломатии «за полное и безусловное согласие России» на соглашение о Марокко. Российское правительство, получив уклончивые заверения Франции, решило, что настало время прощупать почву в Лондоне. 6 (19) октября временно управляющий Министерством иностранных дел отправляет послу России в Лондоне А. К. Бенкендорфу письмо с приложением копий переписки по вопросу о Проливах[358]. Нератов информирует Бенкендорфа о проекте соглашения России с Турцией и шагах Чарыкова и Извольского. Нератов пишет: «Весьма возможно, что сведения о разговорах наших представителей на тему „о Проливах“ дошли уже до лондонского кабинета, и на случай, если бы великобританские министры заговорили с вами о том же или если бы вашему сиятельству пришлось к слову затронуть этот вопрос, считаю долгом препроводить при сем для личного вашего сведения и руководства копии с обменом по сему предмету переписки, по прилагаемой описи»[359]. 10 (23) октября Бенкендорф в беседе с Греем поднял вопрос о Проливах[360]. Грей уже был осведомлен британским послом в Константинополе Лоутером о том, что Россия подняла этот вопрос. В своем донесении Лоутер сообщил, что турецкий министр иностранных дел Ассим-бей информировал английского посла в Константинополе о предложении Чарыкова. Ассим-бей также спрашивал Лоутера, какую поддержку может ожидать Турция от Англии против русских притязаний на Проливы[361]. Бенкендорф, согласно его сообщению Нератову, сначала переговорил с Греем о персидских делах, а затем решил приступить к вопросу о Проливах. «Я сказал сэру Эдуарду, что Ваше превосходительство поручило мне, так же как и г. Извольскому в Париже, сделать Вам доверительное сообщение»[362]. Бенкендорф заявил, что императорское правительство сочло момент удобным для установления более близких и дружеских отношений между Россией и Турцией, чем это было до сих пор. Российский посол выразил надежду, «что султан своей властью раз и навсегда декретирует свободный проход через Босфор для всех русских военных судов, однако без права там останавливаться»[363].
Бенкендорф сказал Грею, что «такая форма выбрана потому, что всякая другая повела бы к замедлениям, связанным с пересмотром договоров и с трудностями, которые могли бы проистечь из этого»[364]. «Мы надеемся, — продолжал посол, — на возможность рассчитывать на согласие Англии и на ее поддержку в Константинополе и что, насколько я знаю, французское правительство благоприятно отнеслось к такой же просьбе, ответив, что русский проект о проливах встречает полное сочувствие со стороны французского правительства»[365]. Грей выслушал посла с явным интересом и сразу же ответил, что готов поддержать в Константинополе проект Петербурга в том виде, в каком он был сформулирован в меморандуме от 5 (18) октября 1908 г. На указание Бенкендорфа, что нынешний проект совсем иной, Грей заявил, что «не может дать немедленного ответа, так как проект требует изучения с точки зрения договоров и должен быть внесен на рассмотрение кабинета»[366].
