Впрочем, какова бы ни была роль Никитина, но оно, как селение, было в то время и далеко не людно, и далеко не богато: в нем считалось всего лишь до 40 хат семейных жителей[241] и до 150 должностных казаков, кроме причислявшихся к нему 300 зимовников, находившихся в степи. В таком виде и оставалось Никитино до 1775 года, того рокового в истории Запорожья года, когда казаки, потеряв свое политическое бытие, частью ушли к туркам, частью же остались на родине и наполнили собой разные села семейных запорожцев, живших по отдаленным от Сечи зимовникам. Тогда-то и Никитино возросло в своей численности. В 1764 году оно вошло в состав сел учрежденной тогда Новороссийской губернии; в 1778 году[242], по воле князя Григория Потемкина, в то время всесильного новороссийского губернатора, Микитино было переименовано из местечка в уездный город Никополь (от греческих слов Νικάω и πόλις, то есть город победы), но спустя год из уездного города вновь обращено в местечко, каким остается и до сих пор.
В настоящее время Никополь – торговое, промышленное и довольно многолюдное местечко (за 12 000 жителей), имеющее пять школ, почтовое отделение, телеграфную станцию, аптеку, две церкви и до сотни больших лавок. Оно разделяется на концы – Микитинку, Довголевку, Лапинку – и среднюю часть, собственно Никополь.
Первая церковь в Микитине, как мы видели, существовала уже в 1648 году, но это была, вероятно, походная церковь[243]. В 1746 году в Микитине у запорожских казаков существовала уже постоянная деревянная церковь, но она скоро была уничтожена пожаром. Тогда запорожцы соорудили вместо сгоревшей новую церковь во имя Покрова Пресвятой Богородицы, также деревянную с одной «банею», то есть куполом, по примеру «крыжовой», или католической церкви, с иконостасом, «увязанным на полотне». Когда построена была в Микитине эта вторая церковь, неизвестно; но в 1774 году она называлась «изрядною» деревянной церковью, а в 1777 году считалась уже обветшавшей, и в ней, как пишет Феодосий в «Материалах для историко-статистического описания», «хотя сего 1777 года, января 23 дня, по определению словенской консистории, преосвященным Евгением, архиепископом словенским, подтвержденному, и определен был священник Петр Рассевский, но ныне означенная Никитская Свято-Покровская церковь остается без священников праздною»[244].
В 1796 году вместо третьей обветшавшей церкви в Микитине построена была четвертая, также деревянная, с такой же колокольней, приделанной к ней в 1806 году; эта церковь существует и в настоящее время, она именуется соборной церковью и стоит у самого берега Днепра. В 1858 году в Никополе построена и другая церковь, каменная, с каменной же колокольней, пристроенной в 1865 году.
В настоящее время в местечке Никополе от бывшей Запорожской Сечи не осталось никакого следа. Не более как пятьдесят лет тому назад, во время сильного разлива полой воды, место Сечи, все ее кладбище и стоявшая на ней часовенка отрезаны были от берега водой и унесены вниз по течению Днепра, самая же речка Подпильная, на которой стояла Сечь, размыта была сильным напором воды и, год от году расширяясь, превратилась в широкую реку Орлову, которую теперь принимают многие за настоящий Днепр, по которой идут в летнее время пароходы и которая течет как раз по-над самым Никополем[245]. Оттого место бывшей Микитинской Сечи можно восстановить только по рассказам старожилов. Из этих рассказов видно, что Сечь, и при ней кладбище, находились ровно на 350 сажен ниже теперешней пароходной пристани Никополя, у правого берега Днепра, против того места, где в настоящее время стоят в нем водяные мельницы, иначе говоря, против двора крестьянина Василия Ходарина, живущего почти у самого берега реки. На месте запорожской церкви стояла, еще не так давно, деревянная часовенка, высоты в четыре сажени и кругом в одну сажень. Ниже часовенки шла через Днепр старая казацкая переправа, известная у запорожцев под именем Микитинской. В этом же месте из Днепра просачивалась небольшая ветка Подпильная. Возле церкви было кладбище, занимавшее в длину до 70, в ширину до 100 сажен и помещавшееся по-теперешнему против двора крестьянина Федора Рыбакова. Но все это, от напора весенней воды в 1846 году, пошло вниз по течению Днепра. Самый берег реки Днепра, ежегодно обрушивающийся в воду, обнажает целые кучи казацких костей, валяющихся в небрежении по песку; тут же часто торчат полусгнившие дубовые гробы, скрывающие в себе одни жалкие остовы некогда доблестных и неустрашимых рыцарей, низовых казаков; между скелетами часто попадаются медные крестики, иконки, пуговицы, кольца, а иногда и штофы, наполненные «оковытой», без которой запорожец не мог, очевидно, обойтись и на том свете.
От прошлых времен в Никополе сохранились земляные укрепления, в виде валов и рвов, находящихся близ кладбищенской церкви, верст на пять от Днепра, по направлению к юго-западу. Они начинаются, с южной стороны, у двора крестьянина Никиты Петренко, идут по-над дворами крестьян Павла Сидоренко, затем Семена Гребенника, Федора Вязового и Григория Дорошенко; отсюда до ветряных мельниц имеют пропуск для въезда и потом снова начинаются от ветренки крестьянина Дмитрия Хрипуна, поворачивают к востоку и идут в огород караима Мардохая Бабаджана, далее тянутся через загон Ивана Бабушкина, огород Прокофия Демуры, двор Федора Безридного и ниже его теряются. В общем эти укрепления имеют вид правильного круга и обнимают собой очень большое пространство земли, в 750 сажен длины и 500 сажен ширины, захватывая собой всю базарную площадь Никополя и довольно большое число крестьянских дворов. Трудно сказать с полной точностью, к какому времени относятся данные укрепления; но едва ли они насыпаны жолнерами польского гетмана Потоцкого для наблюдения за действиями казаков во время пребывания их в Микитинской Сечи, как предполагает господин Карелин в «Записках Одесского общества истории и древностей». Это предположение не имеет никакого основания, так как гетман Потоцкий, отправляя за Хмельницким легкий отряд («залогу») в 800 человек к Микитинской Сечи, вовсе не имел целью располагаться лагерем против Сечи, а только изловить беглеца и доставить его в Польшу; Хмельницкий же, узнав о высылке этого отряда, оставил Сечь и спустился ниже к лиману; отряд последовал за ним, но потом, убежденный самим же Хмельницким, перешел на его сторону[246]. Таким образом, здесь не было ни времени, ни возможности гетману Потоцкому сооружать земляные укрепления; да и странно допустить мысль, чтобы запорожские казаки позволили полякам насыпать крепость всего лишь на расстоянии каких-нибудь пяти верст от самой столицы их вольностей, Сечи. Остается согласиться со свидетельством князя Мышецкого, который говорит, что имеющийся у Микитина ретраншемент сделан «от россиян в прежние годы, как хаживали Крым воевать»[247].
От времени запорожских казаков в Никополе уцелело несколько вещественных памятников, в виде построек, вещей церковного и домашнего обихода, письменных документов. Из построек интересны два запорожских домика, один, сооруженный в 1746 году «старанием Максима Калниболотского», – собственность еврея Тиссена; другой, сделанный в 1751 году «рабами Божиими куренным атаманом Онуфрием Назаровичем и Гаврилом Игнатовичем», – собственность Ксении Панченковой; один запорожский курень, с надписью: «Построин курень полтавский, 1763 года июня 6 дня», – собственность Анны Степановны Гончаровой. Домики перенесены в Никополь из села Покровского, где была последняя Сечь, а курень построен был, по преданию, в самом Никополе. Из других вещей запорожских интересны: медная пушка, стоявшая до 1888 года в ограде соборной церкви, и железный крест с той церкви, в которой, по преданию, молился Богдан Хмельницкий; в самой церкви – икона Креста с частицей Животворящего Древа, на котором был распят Спаситель, отделанная серебряной «шатой» в 1747 году коштом кошевого атамана Павла Козелецкого; четыре хоругви с различными изображениями; пять икон, из коих икона Николая, сооруженная казаком Антоном Супой, икона Варвары, написанная трудами Михаила Решетника, иконы Спасителя и Богоматери в серебряных шатах, по семь с половиной четвертей высоты и по пяти ширины, стоявшие на хорах церкви, где существовал особый престол, во имя чудотворца Николая, и бывшие здесь местными иконами; икона с изображением Богоматери, святителя Николая и архангела Михаила и ниже них целой группы молящихся запорожцев с атаманом во главе; последние представлены в их натуральном костюме и при оружии, с открытыми без шапок головами и длинными на головах «оселедцами». По преданию, здесь представлен кошевой атаман Петр Иванович Калнишевский с товариществом, обращающийся с молитвой к Богоматери о защите казаков ввиду грозившей им беды от Москвы, накануне падения Запорожья; оттого из уст атамана к уху Богоматери протянута молитва: «Молимся, покрый нас честным твоим покровом, избави от всякаго зла»; на что Богоматерь, склонивши свое ухо к запорожцам, отвечает: «Избавлю и покрыю люди моя». Далее сохранился небольшой кипарисовый в серебряной оправе напрестольный крест, пожертвованный казаком Лаврином Горбом; великолепное, в серебряном окладе по малиновому бархату, Евангелие, московской печати, весом без трех фунтов два пуда; плащаница из красного по краям и черного посередине бархата, с телом Спасителя, кованого серебра, пожертвованная в 1756 году казаком Тимошевского куреня Иваном Гаркушей, ценностью в 1200 рублей; две ризы, одна из сплошной золотой парчи, кроме серебряного оплечья, с изображением Покрова Богоматери, стоимостью в 1000 рублей; другая из красной парчи, кроме оплечья зеленого бархата с золотым и серебряным шитьем, с изображением Благовещения, стоимостью в 700 рублей; бесподобный, единственный в своем роде и потому бесценный аналой, сделанный из арабского дерева «абонос» (то есть черного дерева), отделанный черепахой, слоновой костью, перламутром, сверху стянутый буйволовой кожей и оканчивающийся на концах вверху двумя змеиными головками; по преданию, он достался запорожцам от цареградскаго патриарха в то время, когда они были под властью турок в период времени от 1709 по 1734 год и когда лишены были, за переход на сторону шведского короля Карла XII, возможности сообщаться с Русской православной церковью и потому получали себе священников из Константинополя. Затем сохранились еще две серебряные вызлощенные кружки, одна вместимостью до четырех стаканов, по преданию принадлежавшая кошевому атаману Ивану Дмитриевичу Сирко, другая, несколько меньше, с шестью саксонскими монетами, 1592–1598 годов, и с именами Христиана, Иоганна, Георга и Августа, добытые, по преданию, запорожскими казаками у саксонского генерал-майора Вейсенбаха в 1746 году, когда запорожцы посланы были в Польшу для поимки гайдамаков. Кроме того, сохранились два портрета, писанные с живых запорожцев, братьев Якова и Ивана Шиянов, бывших после падения Сечи ктиторами в церкви Никополя и до самой смерти ходивших в запорожском одеянии. Наконец, уцелели: золотая медаль, данная за храбрые подвиги в 1788 году при Очакове запорожскому полковнику Коленку; шелковый, зеленого цвета, запорожский пояс, пять с половиной аршин длины; небольшой железный молоток с выбитым на нем 1751 годом и расписка киевского архиепископа Рафаила, 1740 года, о посланной в Сечу, к церкви Покрова Пресвятой Богородицы, церковно-богослужебной книге, служебнике[248].
