Вожди освободительного движения получили награды: Дмитрий Трубецкой – богатые земельные пожалования, Пожарский – боярское звание, Минин – чин думного дворянина, но ни один из них не занял важного поста, и щедрее были пожалованы царские родственники, не имевшие перед отечеством никаких заслуг.
Знаменательней всего выглядело распределение ролей при чине венчания на царство. Шапку Мономаха нес не Трубецкой, тщетно добивавшийся этой чести, а дядя царя Иван Романов; золотыми монетами помазанника осыпал князь Мстиславский (эта миссия считалась второй по чести); герой войны князь Пожарский скромно нес «золотое яблоко». Весь двор, видя это, понимал, что старые времена закончились.
Оттеснить от престола ополченческих предводителей было нетрудно – Москва устала от военных вождей и хотела возврата к стабильной, «мирной» власти. Однако перед новым правительством стояли задачи посложнее, чем борьба за близость к трону. Несмотря на победу и избрание монарха, положение страны оставалось ужасающе тяжелым.
Столица и многие провинции были дотла разорены, контроль над страной давно утратился, казна пустовала, по дорогам и лесам свободно разгуливали шайки лихих людей, грабежом кормились и оставшиеся без жалованья ратники. А запад и север России были оккупированы поляками и шведами, на юго-востоке хозяйничал Заруцкий. При этом у каждого из лагерей имелся собственный претендент на московский престол: польский королевич, шведский принц, «царевич Иван Дмитриевич».
Даже удивительно, что первое романовское правительство, в котором, по выражению Соловьева, не было «людей сильных умом и доброю волею», сумело решить эти проблемы. Пусть не быстро и не идеально, но все трудности одна за другой были преодолены. Объяснение здесь может быть только одно: население страны очень хотело покончить со Смутой – а чего хочет весь народ, не может не осуществиться.
Процесс выхода из затяжного кризиса тоже был долгим и растянулся на несколько лет. Интересно и поучительно проследить, из каких этапов состояло восстановление государства, разрушенного до полного хаоса, раздираемого на части внешними и внутренними врагами.
Во все времена и во всех странах последовательность действий здесь одна и та же.
Сначала формируются органы центральной власти, способные вырабатывать и осуществлять политические решения.
Затем центральное правительство наводит порядок среди своих сторонников – очень непростая задача в условиях гражданской войны и столкновения самых разных социальных интересов даже внутри одного лагеря.
Далее следует этап борьбы за объединение страны, для чего необходимо одолеть внутренних оппонентов – тех соотечественников, кто не признал новую власть.
Только после этого становится возможно справиться с внешними врагами – интервентами. Единой стране такая задача уже под силу.
С окончанием войны и восстановлением мира стартует трудный и медленный процесс перестройки всей государственной машины в соответствии с новой политической реальностью.
Начиная с 1613 года Россия прошла по всем этим ступеням. На преодоление первой ушли недели, второй – месяцы, третьей и четвертой – годы, пятой – десятилетия.
Как образовалось центральное правительство, мы уже видели: на самом верху возникло нечто вроде «царской администрации» из числа романовских родственников, следующим уровнем власти была воскресшая Боярская дума, затем шел Земский собор, объединивший представителей областей. Эта конструкция, уже обладавшая политической волей, сразу взялась за самую насущную задачу: наведение порядка в столице.
Пока там находились неуправляемые казацкие отряды, ни о какой настоящей власти речи идти не могло. Отряды не всегда слушались даже собственных атаманов, держали в страхе обывателей, разоряли и без того опустошенные окрестности Москвы. Напомню, что «казаками» во времена Смуты называли не только членов степного братства, но вообще всяких «гулящих людей», в большинстве своем никогда не бывавших на Дону или в Сечи.
Романовым следовало испытывать признательность к этой вольнице, чуть ли не силой добывшей им корону, но в такой ситуации было не до благодарности.
Пригодился древний принцип «разделяй и властвуй». Казаков решили поделить на «старых» (то есть настоящих) и «новых» (то есть приблудных). Первых пообещали включить в реестр и определить на кормление, а вторым, вчерашним холопам, участвовавшим в войне, просто даровали свободу, позволили жить где угодно и на два года освободили от податей. Говоря о том, что в правительстве не было «людей сильных умом», Соловьев забывает Кузьму Минина, пользовавшегося всеобщим уважением. Новоиспеченный думный дворянин всё еще ведал ополченческой казной и выделил каждому «старому» казаку по восемь рублей – немалая сумма.
Внеся таким образом раскол в ряды буйного воинства, и без того плохо организованного, власть проделала еще одну ловкую штуку: поручила казакам самим разобраться, кто из них старый, а кто новый. Тем самым всё возможное раздражение было переадресовано внутрь самого казачьего лагеря.
И всё постепенно устроилось.
Немногих смутьянов утихомирили – с помощью казаков же. В конце марта самый большой контингент, 2300 человек, отправился из Москвы в Калугу – на рубеж войны с поляками, другой отбыл к Пскову, на «шведский фронт». Все эти казаки уже считались царскими служилыми людьми. Освобожденные холопы разбрелись кто куда, многие остались строить дома на московском пепелище и превратились в обычных горожан.
Теперь, наведя порядок в центре, можно было приступать к более сложной задаче усмирения провинции.
Главным внутренним врагом династии являлся атаман Заруцкий с его «Ворихой» и «Воренком». Под знамя маленького «царя Ивана» по-прежнему стекались беглые крестьяне и просто любители привольной жизни. Ушла к нему и часть казаков, вытесненных из столицы. Пока оставался Заруцкий, сохранялась угроза нового переворота.
Поэтому самую первую военную экспедицию правительство снарядило против этого опасного врага. Воевода князь Иван Одоевский в мае 1613 года дал бандам Заруцкого сражение близ Воронежа и с трудом, после двухдневных боев, одержал победу.
«Воровская» армия распалась, но Заруцкий с Мариной оторвались от преследования, а это означало, что дело не окончено.
С тысячью оставшихся сторонников атаман (гетман Жолкевский пишет про него: «неугомонная голова, которой доставало сердца и смысла на все, особенно, ежели предстояло сделать что-либо злое») ушел далеко на юг, к Астрахани, где убил воеводу и стал готовиться к новой войне: звал к себе волжских и донских казаков, привлекал на свою сторону степных татарских князьков, да еще завел переговоры с персидским шахом, который с интересом наблюдал за событиями с другой стороны Каспия. Следующей весной Заруцкий намеревался идти с войском вверх по Волге, на Самару и Казань.
Миновал целый год, прежде чем у Москвы набралось достаточно денег и сил для неближнего похода на Астрахань. Возглавил его все тот же Иван Одоевский, но правительство больше рассчитывало не на силу оружия, а на силу денег.
Донскому казачеству из столицы прислали царское знамя, жалование, порох, продовольствие и вино. Старшина убедил войсковой круг принять присягу Михаилу и объявить «вору» войну. Услышав об этом, от Заруцкого отступились и «меньшие» казачества – терское и яицкое. Подняли голову астраханские враги атамана – он многих настроил против себя лютостью.
В мае 1614 года в городе произошло восстание. Заруцкий с Мариной и ее сыном бежали на Яик и еще полтора месяца скрывались там, но в конце концов были выданы Одоевскому собственными людьми, за что те получили помилование.
Казнь маленького «Воренка». И. Сакуров
Опасную чету отправили в столицу, на всякий случай разделив: Заруцкого сопровождала охрана в двести тридцать стрельцов, а Марину и «воренка» даже в шестьсот – претендента на трон правительство боялось еще больше, чем грозного атамана.
Страх был так силен, что власть пошла на отвратительное преступление: четырехлетнего ребенка повесили. Заруцкого посадили на кол. Марину как бывшую царицу казни предавать не стали, но заточили в подземную темницу, то есть обрекли на медленную мучительную смерть. Через несколько месяцев полячка умерла. Ее короткая 26-летняя жизнь осталась в истории поразительным примером череды головокружительных взлетов и падений. Как писала сама Марина, «если кем на свете играла судьба, то, конечно, мною».
Борьба с внешними врагами оказалась более трудной и стоила стране серьезных территориальных потерь – но даже и этот нетриумфальный финал стал возможен лишь благодаря удачному стечению политических обстоятельств.
