при полном безразличии населения, которое, как представляется, не оказывало серьезного сопротивления альмохадам. Что касается Испании, то в 1145 году она оказалась в том же положении, в каком была во время интервенции Юсефа ибн Ташфина, — разрозненной и бессильной перед наступлением христиан. Наконец, нет никаких указаний на то, что альморавидским правителям или их советникам удалось организовать настоящий правительственный аппарат; по-видимому, самобытные сахарские институты в сочетании с андалусскими традициями дали какой-то причудливый, но совершенно непрочный и недолговечный сплав. Все же властители Сахары приучили марокканские племена повиноваться одной и той же политической власти, облегчив тем самым задачу своих преемников.
В плане религиозном неудача была менее определенной, несмотря на ее внешние признаки. Если альморавидская мысль была лишена какого бы то ни было блеска и какой бы то ни было оригинальности, если альморавидские законоведы были лишь мастерами казуистики, то нельзя тем не менее отказать альморавидам в том, что они уничтожили многочисленные ереси, которые с VIII века процветали на Дальнем Магрибе; они дали этой стране религиозное единство, которому она впоследствии никогда не изменяла.
В конечном счете самые прочные следы движение альморавидов оставило в области цивилизации. Довольно странный парадокс, если вспомнить о сахарском происхождении людей в покрывалах и скудости их творческого воображения. На самом деле альморавиды не создали оригинальной цивилизации, а были распространителями андалусской цивилизации во всем Западном Магрибе. Город Фес, название которого связано с памятью о Меринидах, вероятно, более обязан Юсефу ибн Ташфину и его сыну, чем правителям XIII–XIV веков; то же относится к Тлемсену и Алжиру, не говоря уже о Марракеше. Ведь все согласны, что эта рождавшаяся городская цивилизация была почти всем обязана соседней Испании. Нельзя сказать, что испанские мусульмане и марокканцы никогда прежде не соприкасались, но они никогда не знали симбиоза времен альморавидов. Впрочем, у нас мало источников по этому вопросу: если мы знаем, как жила Севилья в начале XII века (Леви-Провансаль, «Seville musulmane au XIIе siecle», то y нас нет никаких подробностей о повседневной жизни Феса или Марракеша. Итак, мы вынуждены ограничиться констатацией андалусского влияния, не имея возможности изучить процесс его развития.
Короче говоря, при всем своем блеске альморавидский период был только подготовкой: усилиями альморавидов, отнюдь не ничтожными, хотя и бесплодными, воспользовались альмохады.
II. Ибн Тумарт, махди альмохадов
Ибн Тумарт. В то время, когда репрессии Али, казалось, обеспечили торжество маликизма, как реакция на мусульманскую схоластику образовалась альмохадская община, которой суждено было разрушить могущество альморавидов. Триумф альмохадов был не только победой одной секты над другой; это была также победа кабильских горцев над сахарскими кочевниками, запоздалый ответ на победу санхаджа над зената Среднего Магриба.
Итак, в горном районе юга Марокко, вероятно в Анти-Атласе, в конце XI века родился махди альмохадов Ибн Тумарт. Маленькое селение Иглиз, или Игиллиз, старшиной которого, быть может, стал его отец, находилось йа земле племени харга, которое занимало северные склоны гор в направлении уэда Сус. Его семья, принадлежавшая к деревенской аристократии, была очень благочестивой. Позднее путем довольно хитроумной генеалоги, в частности через Идрисидов, родословную его семьи связали с Пророком.
С малых лет Ибн Тумарт выделялся своим религиозным пылом. Он усердно посещал мечеть и рано обнаружил стремление к науке, в связи с чем, быть может, и получил прозвище «светоч» (асафир). Несомненно, это позволило ему быстро завоевать авторитет среди своих соплеменников. Большим событием для деревни и даже для всего племени должен был стать отъезд молодого ученого на Восток для дальнейшего совершенствования в науках (между 1105 и 1110 годами). Марракеш, видимо, не задержал его, и никто не может сказать, был ли он в Испании, чтобы изучать сочинения кордовского богослова Ибн Хазма (умер в 1064 году). Но совпадения взглядов захиритского ученого и альмохадского махди, по-видимому, не случайны. Оба, в частности, имеют неприязнь к индивидуальному мнению, основанному на свободном умозаключении (ра'й), и ссылаются только на Священную книгу (Китаб), Предание (сунна) и согласие общины (иджма).
Неожиданно мы встречаем Ибн Тумарта на Востоке, причем источники не позволяют проследить отдельные этапы его путешествия. Неизвестно, почему он не совершил паломничества в Мекку, но мы знаем, что он пополнил свое образование в Багдаде, а возможно, и в Дамаске. Здесь он изучал науку о корнях фикха (усуль аль-фикх), которая полностью выпадала из поля зрения магрибских маликитов, признававших только прикладной фикх (фуру аль-фикх).
Если он знал учение аль-Газали, то это отнюдь не означает, что он встречался с учителем, как об этом говорится в позднейших легендах. Особенно усердно Ибн Тумарт изучал теологию аль-Ашари (873–935 годы), основателя ортодоксального схоластического богословия (калам). Благодаря методу иносказательных толкований (тавиль) он научился разрешать мучительные противоречия между верой в духовную сущность и в нематериальность божества и антропоморфическими выражениями Корана. Он полностью принял ашаритскую догматику, которая при его содействии восторжествовала в Магрибе.
Лет через десять после отъезда из Иглиза Ион Тумарт направился обратно в Марокко; по пути он задержался в Александрии, которая в то время была крупным центром ашаритского богословия. Возможно, что, добравшись морем до Туниса, он высадился в Махдии. Позднее легенда изображала дело так, будто он разбил на борту кувшины с вином, читал наставления экипажу и обратил в веру самых упорных, уняв своим голосом ужасную бурю. Вполне вероятно, что в то время идеи Ибн Тумарта еще не сложились в стройную систему и он еще не считал себя непогрешимым имамом, а лишь борцом против безнравственности. Без сомнения, он был слишком уверен в своем красноречии, чтобы не испытывать соблазна проповедовать в пути. Его ученик аль-Байдак говорит, что он как следует пробрал факихов Туниса, поучал факихов Константины, что нельзя налагать два наказания за один проступок, и отчитывал жителей Бужи за их пристрастие подражать щегольству и вольным нравам мусульман Испании.
Его энергичные выступления вызвали такую реакцию, что он счел благоразумным покинуть хаммадидскую столицу и поселился в Маллале — небольшой деревушке в пригородах Бужи. Его уединение было вдвойне плодотворным: прежде всего потому, что вместе со своими учениками он разработал свое учение, уточнив ради них цели своей миссии, а затем потому, что к нему пришел Абд аль-Мумин — человек, посланный провидением, которому предстояло осуществлять его замыслы.
Абд аль-Мумин. Тот, которому суждено было стать халифом махди, был сыном простого горшечника страны Недрома. Деревня Тагра, где он родился, была частью территории берберского зенатского племени кумийя. Легенда повествует о чудесных событиях в детстве этого человека: рои пчел садились на него, не причиняя ему вреда, а
