Показания Белецкого перед Чрезвычайной Комиссией не так нам противны т.к. Щегловитов, а не он, был инициатором зла. Будучи начальником полиции, Белецкий унаследовал систему "двойных агентов" и "агентов - провокаторов". - Беда в России с двойными агентами состояла, во-первых, в том что полицейские агенты, в своем рвении расположить к себе революционеров, иногда переигрывали свою роль и сами делались революционерами-террористами, а во-вторых, в том, что революционеры могли примкнуть к полиции и превращаться в двойных агентов.
Одним из результатов этой системы был знаменитый Азеф о котором мы уже упоминали; он организовал убийство великого князя Сергея Александровича (дяди царя), чтобы упрочить свое положение среди террористов-революционеров и, предавал революционеров, чтобы упрочить свои взаимоотношения с Охраной. Существуют разные варианты по поводу того, на кого же Азеф в действительности работал кроме как, конечно, на самого себя; существовало мнение, что к концу своей карьеры он уже сам этого не знал.
Защищаясь, Белецкий говорил, что он отменил эту систему в армии, т.к. она привела там к деморализации; и, наконец он согласился, что система эта была аморальна и само-разрушительна. Чем же он оправдывал применение ее к гражданскому населению? - Он объяснил, что не было другой возможности раскрывать заговоры революционеров; к тому же двойные агенты существовали в цивилизованных странах, включая и республиканскую Францию.
Частично это было правдой - все страны пользовались услугами двойных агентов, чтобы вылавливать революционеров, но далеко не в таком масштабе, как в России, где специфической особенностью являлись агенты - провокаторы, вышедшие из двойных агентов. Эти провокаторы не только шпионили за революционерами, но и еще выискивали потенциальных либералов, вызывая с их стороны неосторожные высказывания (128) своих взглядов; или же они науськивали революционеров на террористические акты, чтобы во время таких попыток полиция могла их вылавливать, или же маневры становились более сложными, если в них, например, участвовал Азеф.
Во время управления Белецкого полиция учинила блестящую проделку, содействуя выбору в Думу некоего Малиновского.* Правительству пришлось специальными мерами урегулировать его кандидатуру ввиду предъявленного ему обвинения в краже со взломом.
Сделавшись депутатом Думы, Малиновский получил инструкцию от Охраны распространять крайне левые возбуждающие прокламации с целью дискредитировать Думу и сделать ее неработоспособной. Такая деятельность может быть и соответствовала вкусам Малиновского; во всяком случае после революции он выступил с заявлением, что всегда был убежденным большевиком, и сам Ленин яростно за него ручался, адресуя свои бранные речи его клеветникам.
В конце концов, Малиновский был расстрелян большевиками, что, конечно, не является доказательством, что он не был предан партии. Возможно, что также как и с Азефом, останется невыясненным, имелись ли у Малиновского политические идеи; достоверно то, что он в действительности приложил руку к потере Думой работоспособности, - однако этого желали одинаково и крайне правые и крайне левые.
"Система эта была плохой, и я всегда упрекал себя за нее", сознался Белецкий. Защищался он тем, что делал что мог при данных обстоятельствах; и также тем, что он убрал провокаторов из армии и отменил в Охране отвратительную практику тренировки политических шпионов среди учеников гимназий.
Их задача состояла в том, чтобы следить за своими товарищами и притворяться единомышленниками с теми, кто выражал либеральные или революционные мысли.
В этом месте допроса, председатель Чрезвычайной Комиссии, уважаемый юрист, сохранявший все время спокойствие, не мог больше сдерживаться: "Значит Охрана имела своих шпионов в гимназиях?! - и вам не приходило в голову в течение целого года, когда вы это допускали, что вербовка (129) тайных агентов среди гимназистов само по себе, независимо от морального своего аспекта, достаточное преступление, способствующее разложению семейных устоев?".
Белецкий, проявивший такую слёзную заботу о моральном равновесии собственной семьи, и особенно гимназиста-сына и гимназистки-дочки, мог тут только повторно бить себя в грудь.
В центральном правительственном управлении роль Белецкого в постановке дела Бейлиса была второй по значению после Щегловитова. Об этом речь еще будет впереди.
(130)
Глава десятая
НИЧЕМУ НЕ НАУЧИВШИЕСЯ
Убийство Столыпина проходит красной чертой сквозь процесс Бейлиса и в более широком смысле - сквозь судьбы России.
В этой драме выступали некоторые действующие лица, с которыми мы уже раньше познакомились. Например - честный судебный следователь Фененко, корыстолюбивый жандармский полковник Иванов, комическая фигура начальника Охраны полковника Кулябко (арестовавшего Бейлиса под покровом ночи, во всеоружии и при всех знаменах).
Царь присутствовал при убийстве Столыпина. Позже, по своей сердобольности он запретил арест начальника Охраны, обвинявшегося в преступной небрежности. Однако, убийца - центральная фигура этого побочного эпизода - не имел прямого отношения к делу Бейлиса.
Молодой еврей, Дмитрий Богров,* странным образом выступает для нас прямо со страниц Достоевского. Блестящий молодой человек, из богатой и уважаемой в Киеве еврейской семьи, он сделался анархистом-коммунистом. Его идеи относительно способов борьбы и ее конечной цели были весьма запутанными; в течении нескольких лет он служил в Охране на жаловании у Иванова. Почему Богров, при своих средствах интересовался ничтожным вознаграждением (какие-то 100-150 рублей в месяц) за свою шпионскую деятельность, осталось невыясненным, т.к. он отказался давать по этому поводу объяснения. Согласно Иванову его услуги и этих денег не стоили.
Из показаний Богрова, со дня его ареста и до самого дня его казни, невозможно было разобраться, каковы собственно (131) были его мотивы. Он сделал заявление, что 23 лет отроду, в 1907 г. у него зародилась идея убийства высшего чиновного лица, чтобы произвести громогласный протест против существующего строя; однако, похоже было, что он убил Столыпина чтобы реабилитировать себя перед революционерами.
Но с какой же целью он поступил на службу к полковнику Иванову? - Богров, давая показания, сказал судебному следователю Фененко: "Примкнув к анархистам я вскоре в них разочаровался; будучи членом их партии я решил информировать Охрану об их деятельности; отчасти я на это решился, т.к. мне нужны были деньги - я отказываюсь объяснить, для чего эти деньги мне были нужны..." На самом деле у него никогда не было недостатка в деньгах. "Когда я в 1910 г. приехал в Петербург, я решил поступить в Охрану, чтобы быть в курсе ее деятельности...", комментировал Богров по поводу своей авантюры в качестве двойного агента, и это после того как он работал на Иванова.
Что бы там не варилось у него в голове, можно с уверенностью сказать, что Богров, если и периферийно, интересовался еврейским вопросом. Когда его спросили, почему он не повернул револьвер на несколько дюймов в сторону царской ложи (что ему легко было сделать), и не застрелил царя, он ответил: "Я еврей - если бы я убил царя, был бы погром".* Нет сомнения, что убийство Николая вызвало бы целую серию погромов, однако убийство Столыпина тоже не принесло евреям большой пользы.
То, что Богров так легко сумел пробраться в театр со спрятанным в кармане пальто револьвером, дает нам еще лишний луч света на тот лабиринт, в котором запутаны были и правительство и революционеры-конспираторы. Офицеру охраны Кулябко была вверена ответственность за проверку входных билетов; именно к нему Богров обратился с дичайшей небылицей о мужчине и женщине, приехавших в Киев с целью убийства одного из министров. Только он, Богров, и имеет возможность опознать этих людей, запасшихся каким-то непонятным образом входными билетами.
На основании этой чепухи Богров сам получил от Кулябко входной билет. Во всяком случае таково было объяснение (132) самого Кулябко. Абсурдность этого объяснения была такова, что немедленно возникло подозрение (никогда не улегшееся), что убийство Столыпина было дело рук крайне правых элементов с помощью полиции. Подозрения эти исходили из разных источников и были порождены разными причинами: вражда крайне правых к Столыпину; ухудшение отношений с царем; заступничество царя за офицера, который должен был обеспечить охрану в театре; и, наконец, удивительно слабое наказание, постигшее Кулябко - его просто уволили со службы. И еще стало известно,* что этот бывший лукьяновский Наполеон, впоследствии сделался страховым агентом - странное превращение.
Одной из причин все возрастающей ненависти к Столыпину со стороны крайне правых кругов был тот факт, что он отказывался играть им в руку в их яром антисемитизме. Столыпин, будучи реалистом понимал, что эксцессы в гонениях на евреев приносили России вред как внутри страны, так и заграницей. Уже в 1906 г. - сейчас же после того, как он возглавил правительство, он предложил Совету министров ввести некоторое смягчение в положение еврейского населения. Царь без всякого промедления и весьма решительно отказал:
