Этому контрасту соответствовала и стратификация нового общества. Наиболее привилегированным слоем было землевладельческое дворянство, занимавшее в соответствии с конституционным устройством империи и земель прочные позиции, при том что его экономическая основа, поместное хозяйство, быстро теряла значение. Наряду с прежним образованным бюргерством и бюргерством, занятым в управленческом аппарате, появилась новая буржуазия, либерально или либерально-консервативно настроенные собственники, — экономическая опора империи и подлинная опора германского национального государства. Существовала и мелкая буржуазия — ремесленники, над которыми тяготел постоянный страх перед конкуренцией машин и превращением в обезличенный пролетариат. Поэтому мелкая буржуазия становилась восприимчивой к лозунгам антисоциалистических и шовинистических движений. И наконец, существовала все увеличивавшаяся масса фабричного пролетариата, который обретал свою идентичность в качестве четвертого сословия и объединялся в организации социал-демократии, а в католических областях — в партию Центра и соответствующие профсоюзы. Впечатления, вызванные формированием классового общества, усиливались контрастом, который существовал в городах: в западной части утопали в зелени виллы предпринимателей, а на востоке, куда ветер доносил зловонные испарения промышленных предприятий и больших скоплений людей, — каменное море домов-«казарм».
Это огромное разнообразие пересекавшихся и боровшихся друг с другом социальных и экономических интересов облекалось в партии, массовые организации и союзы по интересам, усиливалось воздействием политических и социальных аутсайдеров. С возникновением нового германского национального государства появилась проблема меньшинств. Существовали большие группы французского, польского и датского населения, и жаркие споры вызывал вопрос о роли немецких евреев. «Внутренняя консолидация рейха», т. е. национальное примирение между различными группами, представляла собой важнейшую внутриполитическую проблему Германской империи. Механизм господства Бисмарка был направлен на решение этой проблемы с помощью сегрегации и объявления «врагами империи» значительных групп населения, не поддававшихся интеграции в соответствии с установками монархического авторитарного государства.
Плакат компании AEG. Берлин.
Луи Шмидт, 1888 г.Искусственное освещение было одним из символов индустриальной революции. «Превратить ночь в день» означало преодолеть границу ночи. Уже в XVIII в. в некоторых городах в общественных местах появились смоляные и масляные лампы; мерцающий свет зловонного газа освещал города с 1830 г. Однако только изобретение электрической лампы накаливания в 1879 г, американским техником Томасом Алвой Эдисоном принесло окончательный триумф искусственному свету. В 1880–1920 гг. электричество стало неотъемлемой чертой цивилизации современного крупного города.
* * *
РОСТ КРУПНЫХ ГОРОДОВ В XIX в.
Перенаселение и трудности получения работы на селе, прежде всего в Восточной Германии, на протяжении XIX в. повлекли за собой массовую миграцию из деревни. Если около 1800 г. в сельской местности жило еще почти 90% населения, а в крупных городах только 5%, то в 1871 г. уже 50% населения проживало в городах.
1800 г. 1850 г. 1880 г. 1900 г. 1910 г. Берлин 172 419 1222 1889 3730 Гамбург 130 132 290 706 932 Мюнхен 30 110 230 500 595 Лейпциг 40 63 149 456 588 Дрезден 60 97 221 396 547 Кёльн 50 97 145 373 516 Бреслау 60 114 273 423 512 Франкфурт-на-Майне 48 65 137 289 415 Дюссельдорф 10 27 95 214 358 Эльберфельд-Бармен 25 84 190 299 339 Нюрнберг 30 54 100 261 333 Шарлоттенбург 30 189 305 Ганновер 18 29 123 236 302 Эссен 4 9 57 119 295 Хемниц 14 32 95 207 287 Дуйсбург — Дортмунд 67 143 214 Киль 7 15 44 108 211 Мангейм 53 141 193
В числе таких «врагов» сначала была партия Центра, парламентское орудие политического католицизма, с середины века оказывавшего упорное сопротивление политическим и культурным централизаторским усилиям прусско-протестантского государства. «Культуркампф»[37], который, как казалось со стороны, не занимался ничем иным, кроме государственного надзора за школьным образованием и замещений должностей священников, был в действительности попыткой прусско-германского авторитарного государства провести национальную медиатизацию[38] собственных политических устремлений немецкого католицизма с его транснациональными аспектами. И это полтысячелетия спустя после того, как французское и английское государства вели борьбу против церкви. С конца же 70-х годов к этому добавилась борьба против социал-демократии. Август Бебель, председатель фракции СДПГ в рейхстаге, смертельно напугал правящих и имущих, заявив 25 мая 1871 г., что Парижская коммуна — «маленькая стычка передовых отрядов» в сравнении с тем, что еще ожидало современников в отношении социальных революций. Закон против социалистов, принятый в 1878 г., был ответом государства на боевой вызов со стороны «партии крамолы», даже если он и выглядел почти безобидным по сравнению с мерами подавления, принимавшимися в XX в. Как бы то ни было, фракция СДПГ в рейхстаге продолжала существовать и усиливалась от выборов к выборам. С другой стороны, имперское правительство, чтобы сделать из неимущих социалистов консервативных рантье, с 1880 г. шаг за шагом вводило государственное социальное страхование, ставшее примером для всей Европы. Социальная политика, образцовая для Европы, хотя и полностью выдержанная в духе остэльбского патернализма, оказалась безуспешной, так как после отмены закона против социалистов в 1890 г. приток в ряды СДПГ значительно усилился.
Новое государство нуждалось, однако, не только во внутреннем укреплении. С точки зрения европейских соседей, его существование отнюдь не подразумевалось само собой, достаточно было бросить беглый взгляд на карту континента. Объединяющаяся Центральная Европа была новым и непривычным элементом в системе европейских государств и воспринималось как потенциальная угроза существующему на континенте равновесию. Лидер британской оппозиции Бенджамин Дизраэли выразил общее беспокойство, царившее в кабинетах в Санкт-Петербурге, Париже и Лондоне, сказав, что создание прусско-германской империи представляет собой революцию, большую, нежели Французская революция прошлого века, а связанные с этим опасности для будущего в высшей степени серьезны. Самая главная забота Бисмарка заключалась в том, чтобы показать внешнему миру, что империя «удовлетворена», что бурлящий немецкий национализм канализирован и обезврежен, европейская система упрочена и ей ничто не угрожает. В действительности великогерманская мечта, окрылявшая поколения немецких либералов, после 1871 г. с ошеломляющей быстротой утратила свое значение. Бисмарк привел в уныние немецкую ирреденту в Восточной Европе, вызывавшую опасение у Австрии и России, а «союз двух императоров», заключенный в 1879 г. между Германской империей и Австро-Венгрией, показал, что оба германских государства могли сблизиться, несмотря на битву при Кёниггреце, не расшатывая тем самым общеевропейскую систему.
