Ознакомительная версия.
Но в начале немного истории. После окончания Гражданской войны в России некоторая часть крымско-татарских политических лидеров была вынуждена отправиться в эмиграцию. В целом они осели в Польше, Румынии и Турции, где продолжали заниматься политической деятельностью. Надо сказать, что деятельность эта была очень вялой, даже по сравнению с другими национальными группами эмигрантов: ни в 20-х, ни в 30-х годах прошлого века о какой-либо политической жизни крымских татар за пределами Крыма практически ничего не было слышно. Единственной акцией, в которой участвовали лидеры крымско-татарского национального движения, была деятельность так называемой организации «Прометей» (конец 1920-х – 1930-е годы). Это детище польской разведки объединяло в своих рядах представителей политической эмиграции нерусских народов России и занималось в основном пропагандой[256].
К чести лидеров татарской эмиграции следует признать, что они не были замешаны в связях с нацистами, ни до, ни после прихода к власти последних. Не сотрудничали они и с немецкой военной разведкой – абвером, что тогда являлось общим «грехом» для многих эмигрантских политических деятелей. Более того, такой видный крымско-татарский националист, как упоминавшийся выше Д. Сейдамет, был настроен даже явно антинацистски. А с началом Второй мировой войны его мнение только укрепилось. Немецкий историк П. фон цур Мюлен писал, что «симпатии Сейдамета были явно на стороне польского эмигрантского правительства в Лондоне, с которым он поддерживал тесные связи»[257]. Нападение Германии на Советский Союз вызвало у проживавшего в Турции Сейдамета двойственное чувство. С одной стороны, он продолжал оставаться на своей антинацистской позиции. С другой же стороны, вся политическая активность, которой стала заниматься крымско-татарская эмиграция, проходила явно с его молчаливого одобрения[258].
А она началась довольно рано. Так, уже в октябре 1941 года несколько крымско-татарских эмигрантов написали меморандум во внешнеполитический отдел нацистской партии, руководителем которого являлся все тот же А. Розенберг. В этом меморандуме они, со ссылками на татарско-германское сотрудничество 1918 года, изложили свое видение будущего Крымского полуострова. Естественно, что в их планах он должен был быть союзным Третьему рейху татарским государством[259].
В ноябре 1941 года настроенный пронемецки турецкий генерал Х. Эркилет обратился с письмом к послу Германии в Турции Ф. фон Папену, в котором просил дать въездную визу двум крымско-татарским политическим деятелям – проживавшим соответственно в Турции и Румынии Э. Кырымалу (бывшему члену «Прометея») и М. Улькюсалю. В своем письме он так характеризовал их: «Это весьма надежные люди. Прошу послать их обоих в Крым и использовать там в общих германо-турецких интересах. Они не владеют немецким языком, но хорошо говорят по-русски». В декабре 1941 года оба крымско-татарских политика прибыли в Берлин, где попытались вступить в переговоры с германскими властями. В ходе этих встреч они выразили пожелания по поводу судьбы Крыма (такие же, как и в вышеуказанном меморандуме) и попросили допустить их в лагеря военнопленных на территории Южной Украины и Крыма, где содержались крымские татары. Разговоры о независимости Крыма немцы приняли к сведению. В просьбе же посетить лагеря они отказали, сославшись на карантин. Позднее, с разрешения Розенберга, им удалось побывать в Польше, Литве и Белоруссии, где мусульманское население также было весьма значительным. Еще одним результатом поездки в Берлин стало то, что этим эмигрантам, пусть и неофициально, удалось заложить основы для будущего представительства крымских татар в Германии.
Весь следующий год прошел в решении организационных вопросов и укреплении позиций крымско-татарского представительства. За это время в нем произошли значительные изменения. Улькюсаль покинул своего компаньона и вернулся в Румынию. Поэтому Кырымалу срочно пришлось искать себе нового заместителя. Весной 1942 года им стал еще один эмигрант – А. Сойсал. Кроме того, берлинское представительство выросло количественно: теперь в его составе было уже 12 человек. Стали более ясными и ближайшие политические цели, которые эта группа ставила перед собой. Так, первоочередными из них были признаны следующие:
• облегчение участи крымско-татарских военнопленных и «восточных рабочих», вывезенных в Германию;
• перемещение в Крым мусульманского населения из Литвы, Белоруссии и Румынии, с целью увеличить процент татарского населения на полуострове;
• наконец, попытаться наладить связь с татарской общественностью на территории Крыма.
Зная эти цели берлинского представительства, немцы более года запрещали его членам посещать полуостров. Как ни странно, первым, кто выступал против, был будущий генеральный комиссар «Таврии» А. Фрауэнфельд. Во-первых, его беспокоили политические амбиции берлинских эмигрантов. Во-вторых, ему явно не нравились их переселенческие планы (среди нацистского партийного руководства Фрауэнфельд был одним из главнейших адептов будущей германизации полуострова). Тем не менее в июле 1942 года он был вынужден сообщить Кырымалу, что признает его «штаб как полномочное представительство крымских татар», но не более чем в сфере экономических и гуманитарных интересов. Следует сказать, что на его согласие повлияла позиция уже упоминавшегося профессора фон Менде, который в министерстве Розенберга занимался тюркскими и кавказскими народами[260].
В ноябре 1942 года Кырымал и его команда получили наконец разрешение приехать в Крым. Целью их визита была встреча с представителями местной крымско-татарской общественности. Поэтому уже 16 декабря, после согласования этого вопроса с начальником полиции безопасности и СД, берлинская делегация провела совместное заседание с членами Симферопольского мусульманского комитета. Кырымал и его коллега А.-Х. Балич информировали актив комитета о работе своего представительства и сообщили о полученном разрешении на переселение в Крым 25 тыс. татар. Причем 600 из них, главным образом сельскохозяйственные и технические специалисты, были уже наняты и готовы к переезду. Руководство комитета высказало свое полное одобрение деятельности берлинского штаба, признало его руководящую роль и избрало в свой состав обоих докладчиков[261].
Следует признать, что это заседание было огромным тактическим успехом Кырымала и его команды. Теперь они могли с полным правом сказать немцам, что представляют не только эмигрантов, но и весь крымско-татарский народ: большой плюс, которым не могло похвастаться ни одно из национальных представительств. Эта поездка и ее результаты привели к тому, что теперь министерство по делам оккупированных восточных областей de jure подтвердило то, что фактически уже существовало. Штаб Кырымала был признан единственным представителем интересов крымско-татарского народа и стал теперь официально именоваться Крымско-татарский национальный центр. Это произошло в январе 1943 года. А уже в ноябре того же года при министерстве Розенберга был создан специальный крымско-татарский отдел (Krimtataren Leitstelle), который и должен был давать указания Кырымалу и его людям[262].
По трагической случайности первым совместным шагом руководителя отдела доктора Корнельсена и Кырымала стала их попытка избрать крымского муфтия. О том, как это происходило и к чему привело, было подробно рассказано выше. Здесь можно только добавить, что принять сан муфтия Озенбашлы уговаривал именно Кырымал. Для этого он специально летал в Бухарест, но так и не смог ничего сделать, чтобы заставить старого националиста встать на пронемецкую позицию.
Еще одним направлением работы Кырымала в этот период стали попытки спасти крымско-татарский актив. Наступал 1944 год, и все понимали, что рано или поздно Красная армия освободит полуостров. Чтобы как-то приободрить местных коллаборационистов, Кырымал сообщил им, что после ухода вермахта из Крыма все татары будут эвакуированы со всем их имуществом. Это свое заявление он согласовал только с Корнельсеном, совершенно «забыв» поставить в известность другую заинтересованную сторону – штаб командующего войсками вермахта в Крыму. Реакция на эту оплошность последовала незамедлительно. Генерал-полковник Йенеке обратился к своему непосредственному начальнику – командующему группой армий «А» и попросил его довести до сведения подчиненных Розенберга следующую информацию: исключительно по всем вопросам эвакуации из Крыма необходимо обращаться только в военные инстанции. Запрашивать об этом следует, сохраняя, по возможности, строгую секретность, и не делать из этой чисто военной акции политического мероприятия. Далее Йенеке выражал следующее пожелание: «Мы считаем неприемлемым, когда крымские татары действуют через своих представителей-эмигрантов без постановки в известность об этом командования армии. В дальнейшем, чтобы исключить подобное давление со стороны эмигрантов и местных татарских активистов, предлагаем крымско-татарскому отделу или министерству по делам оккупированных восточных областей информировать нас о результатах всех происходящих там совещаний»[263].
Ознакомительная версия.
