Спустя полгода, 27 июля, русский флот одержал первую победу над шведами в сражении у мыса Гангут в Балтийском море. Сражение стало частью кампании по захвату Финляндии, служившей для шведов основным источником продовольствия. Петр рассчитывал, что голод поможет шведам смириться с неизбежным и признать себя побежденными. «Я от верных людей подлинно уведал, что ежели до Абова [130] дойдем, то шведы принуждены будут с нами миру искать, ибо все их пропитание из Финляндии есть», – писал царь Апраксину. Любое военное предприятие, будь то штурм крепости или план кампании, Петр всегда тщательно продумывал. Случалось, что и ошибался (можно вспомнить хотя бы Прутский поход), но всегда работал над ошибками и не повторял их.
В конце июня 1714 года русский гребной флот, состоявший из девяноста девяти судов, подошел к восточному побережью полуострова Гангут для того, чтобы высадить пятнадцатитысячный десант, который должен был усилить русский гарнизон в городе Або. Командовал флотом генерал-адмирал Федор Апраксин. На пути у русских встал шведский флот из пятнадцати линейных кораблей, трех фрегатов, двух бомбардирских кораблей и девяти галер под командованием адмирала Густава Ваттранга. Формально численный перевес был на стороне русских, но надо учитывать, что один линейный корабль стоит дюжины галер, так что шведский флот был гораздо сильнее.
Петр приказал строить переволоку – деревянный настил для транспортировки кораблей по суше, через узкий перешеек полуострова. Ваттранг предсказуемо разделил свои силы, направив к северному побережью полуострова (месту предполагаемой переброски русских галер) десять своих кораблей. Этого и добивался Петр, собиравшийся громить шведов по частям. Заблокировав северный отряд шведов, русские разгромили его, пользуясь тем, что на море стоял штиль и основные силы шведов не могли прийти на выручку к своим товарищам. Все десять шведских кораблей были захвачены вместе с командовавшим отрядом адмиралом Нильсом Эреншёльдом. Главным трофеем стал восемнадцатипушечный фрегат «Элефант». [131]
За гангутскую победу Петр был произведен из шаутбенахтов в вице-адмиралы. Стоит отметить, что Петр не повышал себя в звании просто так, ради самого повышения.
В сентябре 1714 года в Петербурге состоялись торжества по случаю Гангутской победы. Питер Генри Брюс, «офицер на службе Пруссии, России и Великобритании», пишет в своих мемуарах: «После того как двадцатого сентября прибыла часть нашего флота со шведскими судами и пленными, царь совершил триумфальный вход в Петербург, и когда он приблизился к Адмиралтейству и крепости, его приветствовали салютом из ста пятидесяти орудий. Шли вверх по реке в следующем порядке:
1. Три русские галеры.
2. Три шведские полугалеры.
3. Шесть шведских галер.
4. Шведские фрегаты, все со спущенными шведскими флагами.
5. Царь в своей галере как контр-адмирал.
6. Все остальные наши галеры.
Когда галеры подошли к триумфальной арке, возведенной к празднеству перед зданием Сената напротив крепости, то они салютовали из всех своих орудий, на что прогремел ответный залп пушек с крепости и Адмиралтейства; затем все сошли на берег… Когда царь вошел под триумфальную арку, вельможи, сенаторы и иностранные министры подошли поздравить его с победой. Триумфальная арка была роскошно украшена различными эмблематическими изображениями; среди них был русский орел, держащий слона, что намекало на шведский фрегат под названием «Элефант», и была надпись: «Aquila non capit Muscas» [орел не ловит мух]». [132] Участники Гангутского сражения были награждены серебряными и золотыми медалями «За победу при Гангуте» с надписью «Прилежание и верность превосходит силно». Можно представить, как радовался Петр. После всех неудач с азовским флотом, после длительного периода морской обороны, когда сил хватало только для того, чтобы не подпускать вражеские корабли к Петербургу, русские моряки разгромили прославленных владык морей, да еще и с таким треском!
Питер Брюс приводит речь, с которой Петр обратился к сенаторам по поводу гангутской победы.
«Братья, есть ли среди вас человек, который бы двадцать лет назад предвидел, что будет строить со мной корабли здесь на Балтике и поселится в странах, завоеванных нашими трудами и храбростью? Предполагал дожить до времени, когда русская кровь даст столько храбрых победителей-солдат и матросов? Мечтал увидеть, как наши сыновья возвращаются домой из чужих стран образованными мужами? Историки говорят, что все науки были сосредоточены в Древней Греции. Изгнанные оттуда превратностями времен, они распространились в Италию и затем по всей Европе, но косность наших предков воспрепятствовала их проникновению далее Польши. Поляки и немцы прежде прозябали в таком же невежестве, в каком жили до сих пор мы, но неустанные заботы их правителей в конце концов открыли им глаза, и они овладели теми искусствами, науками и общественным устройством, какими прежде хвалилась Греция. Теперь наш черед, если вы всерьез поддержите мои начинания и добавите к своему повиновению добровольные познания. Я не вижу лучшего сравнения распространению наук, чем обращение крови в человеческом теле. И мой разум почти предвещает, что науки когда-нибудь покинут свое прибежище в Британии, Франции и Германии, придут и на столетия поселятся среди нас. А после, возможно, вернутся в свой исконный дом – Грецию. Тем временем я всей душой советую вам следовать латинскому речению Ora et Labora (“Молись и трудись”). И если мои слова убедили вас, может статься, что вы еще на вашем веку пристыдите другие просвещенные народы и вознесете славу русского имени на самую большую высоту». [133]
Годом позже, 1 октября 1715 года, в Петербурге, на базе переведенных из Москвы старших классов Школы математических и навигацких наук, была учреждена Морская академия, также известная как Академия морской гвардии – шесть бригад-отделений по пятьдесят человек во главе с офицерами гвардейских полков, именовавшимися «командирами морской гвардии». Морская академия изначально готовила специалистов в области навигации, артиллерии, фортификации и кораблестроения, а с 1718 года также и картографов, геодезистов и топографов. С учреждением академии Россия окончательно превратилась в морскую державу. До славного сражения при Гренгаме оставалось немного…
К слову – о Правительствующем Сенате, высшем органе государственной власти и законодательства, учрежденном Петром еще в Москве 22 февраля 1711 года. В условиях российского самодержавия Сенат со временем превратился в надзорно-кассационный орган, а к концу XIX века стал практически декоративным, но изначально он задумывался Петром как структура, способная заниматься текущими делами правления во время постоянных отлучек царя. «Весьма примечательно, что этот великий государь, чья проницательность и политические принципы не имели себе равных, никогда не упускал из виду пустоту, которая существовала между неограниченной верховной властью российского монарха и властью Сената, и по этой причине он всегда выбирал лицо, способное руководить Сенатом, а в отсутствие государя и всей империей». [134] «Понеже иного дела не имеете, точию одно правление, которое ежели неосмотрительно делать будете, то перед богом, а потом и здешнего суда не избежите», – выговаривал сенаторам царь в 1717 году из-за границы, поскольку самому ему «за такою дальностью и за сею тяжкою войною» усмотреть за государственными делами было невозможно. По существу, идея была правильной, ведь всегда лучше препоручать дела собранию, нежели одному человеку, который, чего доброго, вознамерится сам стать царем. В малой активности Сената не было ничего удивительного. Зная крутой нрав Петра, сенаторы больше всего были озабочены тем, чтобы не прогневить государя какой-нибудь оплошностью, а, как известно, никогда не ошибается только тот, кто ничего не делает. Да и подчиненные Сенату органы оставляли желать лучшего. Коллегии, приходившие на замену приказам с 1718 года, работали через пень-колоду. Четкое распределение ведомственных функций и единый регламент деятельности были хорошей задумкой, но все в конечном итоге определяется человеческим фактором, а с кадрами в петровскую эпоху вечно были проблемы.
