Таким образом, британский внешнеполитический курс 1900–1906 годов заключался в умиротворении держав, представлявших наибольшую опасность ее положению (в том числе за счет ухудшения отношений с менее значимыми странами). Францию, Россию и США английские политики относили к первой категории, а Германию — ко второй.
Глава 3
Война с призраками
О политике и рыбной ловле
Такое внешнеполитическое наследство получили либералы после отставки в декабре 1905 года премьер-министра Бальфура и убедительной победы на выборах в январе 1906 года. Эти события ни в коем случае не сделали войну неизбежной для Англии. Конечно, внешнеполитические приоритеты изменились (теперь интересы великих держав учитывались ею в следующем порядке: французские, российские, германские), однако это не обязывало Великобританию вступать в конфликт на стороне Франции, а тем более России, в случае нападения немцев на одно из этих государств (или оба сразу). Короче говоря, это не сделало неизбежной войну с Германией (чего опасались пессимисты, особенно Роузбери) {388}. Более того, либеральное правительство — особенно такое, которое возглавил Генри Кэмпбелл-Баннерман, — на первый взгляд казалось еще менее способным, нежели предыдущее, поссориться с Германией или подружиться с Францией либо Россией. Новый кабинет собирался, по словам Ллойд Джорджа, “урезать гигантские расходы на вооружение, доставшиеся от наших безрассудных предшественников” {389}. Закон непредвиденных последствий, однако, почти неизбежно срабатывает, если речь идет о правительстве, которое пришло к расколу: о правительстве либералов.
Уже в сентябре 1905 года Асквит, Грей и Холдейн, договорившись действовать согласованно, составили в новом кабинете фракцию Либеральной лиги (по сути империалистическую), чтобы противостоять левому, радикальному крылу Либеральной партии, которого страшился, кроме прочих, король {390}. Назначение Грея министром иностранных дел стало одним из первых и важнейших успехов фракции.
Как правило, Эдвард Грей — 3-й баронет, позднее 1-й виконт Грей Фаллодонский — предстает в исторических сочинениях фигурой трагической. В 1908 году редактор Daily News А. Дж. Гардинер очень едко описал Грея:
Будущему угрожают негибкость его ума, не обремененного глубокими знаниями, способностью быстро улавливать суть событий и страстью к человечности. Его цели возвышенны, честь ничем не запятнана. Однако из-за своего тугодумия и абсолютной веры в честность тех, на кого приходится полагаться, он легко может сделать то, что счел бы сомнительным и неприемлемым, если бы обладал более развитым воображением и быстрым чутьем {391}.
После того как в 1914 году худшие опасения Гардинера сбылись, о Грее (возможно, неудивительно) продолжают судить именно так. После смерти Грея Ллойд Джордж более злобно повторил примерно то же самое: ум был “развит… но банален”. Выступления Грея были “ясными, верными и четкими”, однако “не отличались ни выдающимся слогом, ни оригинальностью”. “Ему недоставало знаний… дальновидности, воображения, широты ума и того граничащего с безрассудством мужества, которого требовала стоявшая перед ним колоссальная задача”. Грей был “кормчим, рука которого дрожала, ослабленная сомнениями, неспособным держать рукояти и вести к конкретной цели… ждущим, когда общественное мнение укажет ему путь” {392}. Эта оценка звучит снова и снова. “Фигура поистине трагическая… в душе филантроп, миротворец”. “Благородный поборник нравственного закона”. Он “мог справиться с вопросами, на которые можно было дать вразумительные ответы, но, сталкиваясь с непостижимыми для него вещами, был склонен отступить” {393}.
Конечно, фигура Грея не лишена трагизма. Через два месяца после занятия поста министра иностранных дел он потерял любимую жену. Его самым известным высказыванием стало сравнение войны с гаснущим светом. По жестокой иронии, во время войны он сам почти ослеп. Но эти несчастья не отменяют внешнеполитической проницательности Грея в довоенный период. Он хорошо зарекомендовал себя на посту парламентского замминистра иностранных дел в период внешнеполитической изоляции, достигшей кульминации во время Фашодского кризиса. Грей, хоть и одобрял войну с бурами, не был пламенным империалистом. Ему импонировало желание радикалов “проводить европейскую политику, не содержа при этом большую армию”. Пытаясь усмирить индийскую администрацию, Грей не пренебрегал помощью гладстонианцев, например Джона Морли {394}. Эта позиция, однако, была закономерной: уже в 1902 году Грей считал, что Великобритания должна выступить против Германии. Он высказался в этом духе в декабре 1902 года на заседании межпартийной дискуссионной группы (к разочарованию Бертрана Рассела) {395}. В январе 1903 года Грей объяснял поэту Генри Ньюболту: “Я пришел к тому мнению, что Германия — наш главный враг и опаснейшая для нас угроза… Полагаю, суть немецкой политики в том, чтобы использовать нас, нам не помогая: держать в изоляции, чтобы Германия могла на нас опереться” {396}. В августе 1905 года Грей заявил Рональду Манро-Фергюсону, депутату от Либеральной партии, что “будет изо всех сил сопротивляться любому кабинету [министров], который потащит нас обратно в германские тенета”. Два месяца спустя, накануне прихода к власти, Грей подчеркнул:
Боюсь, сейчас распространено мнение (теми, в чьих интересах было его распространение)… будто либеральное правительство собирается расстроить договоренность с Францией ради заключения таковой с Германией. Я хочу сделать все, что от меня зависит, чтобы этого не произошло {397}.
“Имея дело с Германией, — заявил он два дня спустя, выступая перед финансистами из Сити, — мы не сделаем ничего такого, что пошло бы во вред нынешним хорошим отношениям с Францией” {398}.
Германофобия Грея вкупе с его стремлением к союзу с Францией с самого начала шли вразрез со взглядами большинства членов либерального кабинета, и это должно было скоро привести к неприятностям. Обманывать премьер-министра Кэмпбелл-Баннермана относительно внешней политики было довольно просто, а сменивший его в апреле 1908 года Асквит умело скрывал позицию Грея {399}. Поклонники видели в Асквите виртуоза “балансирования между партиями”. Критики же считали, что в нем сочетается “несравненный дар парламентского руководства с полнейшей неспособностью смотреть правде в глаза и принимать решения исходя из фактов” {400}. Правы и те и другие. Чтобы сохранить равновесие во фракции, от депутатов скрывали неудобные факты, а их влияние на внешнюю политику ограничивалось. Этот образ действий был очень удобен Грею и высшим должностным лицам МИДа. Для Грея было обычным делом жаловаться (как в октябре 1906 года), что депутаты от Либеральной партии “овладели искусством ставить вопросы и инициировать дебаты, а во внешней политике слишком много такого, что привлекает внимание и чего лучше не касаться”. Когда коллеги-министры высказывались о внешней политике, Грей пытался “убедить их, что существуют… вещи, исполнения которых они не смогут добиться” {401}.
