Конференция, как очень скоро выяснилось, не пошла по пути, намеченному журналом «Тайм». Материалы конференции, при чтении, оставляют странное впечатление, делегаты и Горбачев находятся как бы в двух не сообщающихся пространствах. Они говорят о конкретных болезнях, пороках системы, о неудаче всех задуманных реформ, он — только о власти. Только о кадрах.
Проблемам власти посвящены 5-й и 6-й тезисы. Исходная позиция изложена в первом тезисе: «При однопартийной системе, которая исторически сложилась и утвердилась в нашей стране и органически сочетается сегодня с процессами демократизации, — это вопрос жизненного значения». Утвердив неприкосновенность однопартийной системы, легко было перейти в пятом тезисе к роли единственной, правящей партии. Тезис начинает с утверждения: «В свете перестройки по-новому предстает роль КПСС как руководящей и организующей силы в советском обществе». А затем почти буквально цитирует знаменитую статью 6-ю советской конституции: «Партия, основываясь на марксистско-ленинском учении, призвана разрабатывать теорию и стратегию общественного развития, внутреннюю и внешнюю политику, формировать идеологии социалистического обновления, вести политическую и организаторскую работу в массах, воспитание и расстановку кадров». Авторы тезиса №5 не забывают напомнить о необходимости «в полной мере восстановить ленинское понимание демократического централизма, согласно которому должны обеспечиваться свобода дискуссии на стадии обсуждения вопросов и единство действий после принятия решения большинством». Шестой тезис провозглашал необходимость «восстановления в полном объеме роли и полномочий советов народных депутатов, как полновластных органов народного представительства». Как стали потом говорить: вся власть советам! Парадоксальным — это был не первый и не последний парадокс политической реформы Горбачева — казалось не только возвращение к лозунгу 1917 г. после 70 лет «советской власти». Трудно совмещались, на первый взгляд, «полновластность» советов и полновластность (без кавычек) единолично правящей партии.
В основу политической реформы, которую Горбачев называет «ключевым вопросом» перестройки, он кладет четкое разграничение функций партийных и государственных органов «в соответствии с ленинской концепцией роли Коммунистической партии как политического авангарда общества и роли Советского государства как орудия власти народа». В течение нескольких месяцев до начала работы конференции, на которой генеральный секретарь объявил о «ключевом вопросе», тема «разграничения функций» стала необычайно модной. О ней писали статьи политологи, юристы и философы, о ней писали в письмах читатели. Сюжет казался новым, необычным, смелым. Но с таким же азартом, как и в 1988 г., о «разграничении Функций» дебатировали более 60 лет назад. Проблема, можно сказать, родилась вместе с советской властью, которая с первого дня была властью партии. 28 марта 1922 г. Ленин говорил на XI съезде партии: «Все говорили и все согласились и получилось полное единогласие, что аппараты партийный и советский следует размежевать». Горбачев, как видим, верно идет за основателем советского государства. Слова Ленина многократно цитируют: они стали теоретической, научной основой «размежевания». Но Ленин, ровно через год после похвалы «размежеванию», 4 марта 1923 г. в знаменитой статье «Лучше меньше, да лучше», предлагает слить чисто партийный орган Центральную контрольную комиссию, никакими государственными законами не предусмотренную, с Народным комиссариатом рабоче-крестьянской инспекции. Ленин иронизирует, говоря о товарищах, которые сомневаются: «Как можно соединить учреждения партийные с советскими? Нет ли тут чего-либо недопустимого?» Отнюдь, — говорит вождь партии и государства. Обругав сомневающихся «бюрократами», он выдвигает убедительнейший аргумент: «Почему бы, в самом деле, не соединить те и другие (советские и партийные учреждения), если это требуется интересами дела?» В марте 1923 г. «интересами дела» была начавшаяся борьба со Сталиным, занимавшим пост — среди других — наркома рабоче-крестьянской инспекции. В то же время Ленин был убежден, что «гибкое соединение советского с партийным является источником чрезвычайной силы в нашей политике».
Главное было не в окончательном выборе: объединение или разъединение. Источник силы — возможность объединять или разделять по желанию вождя, если того требуют «интересы дела». В 1923 г. один из ближайших соратников Ленина, член Политбюро Л. Каменев потребовал прекратить разговоры относительно отделения советского аппарата от партийного: «...тот, кто говорит против партии, кто требует разделения функций советского аппарата и партии, хочет нам навязать такое же разделение властей, какое есть в других государствах ... Пускай-де советский государственный аппарат государствует, а партия пускай занимается агитацией, пропагандой, углублением коммунистического сознания и пр. Нет, товарищи, это было бы слишком большой радостью для наших врагов». 55 лет спустя Горбачев почти дословно повторяет Каменева: «Все, кто пытается поставить под сомнение роль и значение партии, получают у нас решительный отпор. Кое-кто хочет преподнести это так, дескать, из прошлого следует сделать вывод: надо партию ограничить. Нет, не в этом дело, товарищи! Не в этом. Если бы вдруг у нас вирус этот завелся — недоверие, сомнение относительно предназначения нашей партии, — это был бы самый большой подарок противникам перестройки». Можно, конечно, обвинить помощников Горбачева, писавших ему доклад, в плагиате. Примечательнее другое: на повторяющиеся 70 лет ситуации имеются повторяющиеся ответы. Они могут меняться в зависимости от «пользы дела», но все они уже записаны в памяти партии. Все они имеют единственной целью укрепление власти партии, т. е. ее лидера.
Подготовка к XIX партконференции шла по сценарию мастеров пропаганды: была представлена как битва между «белым голубем» Горбачевым и «черным ястребом» Лигачевым, как психодрама выборов прогрессивных делегатов, которым часто ставил подножки консервативный аппарат. Казалось, лидер партии и сверхмощный организационный отдел ЦК, ведавший выборами, предоставили полную свободу членам партии. Шло горячее обсуждение 10 «Тезисов». Журналисты всего мира с волнением следили за спектаклем, тревожно констатируя, что некоторые вернейшие сторонники генерального секретаря не были выбраны.
Важнейшая деталь политической реформы, сформулированная Горбачевым в докладе на партконференции, не числилась в тезисах. Академик Заславская, выступая после конференции по телевидению в программе «Демократизация общественной жизни», сказала, что, услышав предложение Горбачева, пережила шок. Она добавила, что это же чувство испытали почти все ее знакомые. Горбачев начал с утверждения о необходимости «четко разграничить функции партийных и государственных органов в соответствии с ленинской концепцией роли Коммунистической партии как политического авангарда общества и роли Советского государства как орудия власти народа». А затем — неожиданно для всех — предложил избирать председателями Советов первых секретарей соответствующих партийных комитетов.
Предложение объединить должности для разъединения функций поразило даже выкормленных на диалектике делегатов партконференции, отлично знавших знаменитый рецепт Ленина: прежде чем объединиться и для того, чтобы объединиться, нужно размежеваться. Горбачев аргументировал свой парадокс желанием «поднимать авторитет Совета»: персональная уния — первый секретарь-председатель Совета — должна, с одной стороны, усилить контроль партии над советами, с другой, — освободить партию от выполнения некоторых функций, которые можно передать советам.
Подлинный смысл «парадокса Горбачева» стал очевиден спустя короткое время.
После принятия партконференцией предложения генерального секретаря, спокойно выслушавшего несколько критических замечаний относительно своего «парадокса», Горбачев добился избрания на вновь созданный (быстро были внесены необходимые поправки в конституцию) пост Председателя Верховного Совета СССР. Была оформлена первая персональная уния — Горбачев стал главой государства, оставаясь лидером партии. И сразу же оказалось: нет никакой спешки в распространении этой модели ниже. Выборы первых секретарей председателями Советов разных уровней перестали быть актуальными.
Главная цель «политической реформы» — усиление власти Горбачева до размеров, которых советская история еще не знала. Но есть и другая тенденция. Ослабление власти центра в результате стремления к непосредственному руководству всей жизнью страны стало очевидным некоторым советским руководителям и политологам еще в брежневскую эпоху. В 1987 г. в Записке в ЦК Горбачев, признавая, что «централизованное начало в работе органов управления... позволяет использовать возможности нашей социалистической системы», предлагал подумать над «той мыслью, которая прозвучала на XXV съезде КПСС: «Надо развивать демократические начала, инициативу мест, разгружать верхние эшелоны руководства от мелких дел...» XXV съезд собрался в 1976 г. Это были годы расцвета брежневской эры. Мысль о возможности, если еще не о необходимости, «разгрузить» партийное руководство от «мелких дел», кажется молодому партийному руководителю Горбачеву привлекательной. Он вернется к ней, когда возглавит партию. Он эту мысль разовьет. В 1976 г. речь шла прежде всего о желаемой «разгрузке» верхних эшелонов руководства. Горбачев предлагает освободить от «мелочей» все эшелоны партийной власти. В докладе на конференции он излагает «всю суть» своей политической реконструкции: «Нужно полностью освободить партийный аппарат от административно-хозяйственных функций, сосредоточить его работу на ключевых направлениях внутренней и внешней политики, перенести центр тяжести на политические методы руководства».
