Было заманчиво применить марки для защиты побережий от викингов. Возможно, об этом задумывался уже Карл Великий. Во всяком случае приблизительно в середине IX в. существовали обширные образования, носившие название марки или просто имевшие вид объединения нескольких графств в одних и тех же руках, покрывая побережья от Бретани до Рейна, и, возможно, также приморскую полосу Аквитании. Одним из таких коллективных сторожевых участков, безусловно, являлся Руан. Их практическая польза, очевидно, была незначительной; правда, тексты, относящиеся к этим отдаленным местам, удручающе редки. Но эти прибрежные марки, по-видимому, послужили основой для образования территориальных княжеств во Фландрии, может быть, в Понтье, и, с большей определенностью, в Нормандии — на этот раз на благо потомкам викингов! Относительный неуспех марок, несомненно, дал толчок поиску других решений в отношении обороны на региональном уровне (Линейные защитные сооружения, наподобие римских лимесов, использовались только на коротком участке славянской границы в Нордальбингии (саксонский лимес limes Saxoniae)). Наиболее интересный план был предложен Карлом Лысым: после обнадеживающего опыта на Марне в 861 г., он в 862 г. предписал перегородить главные реки (Сену, Марну, Уазу, может быть, Луару) укрепленными мостами, способными остановить норманнские лодки. В принципе, эта мера была превосходной, лучшей, какую можно было предпринять при отсутствии флота, хотя и у нее был недостаток, так как она влекла за собой незащищенность всех низовий рек, где русло было слишком широким, а течение слишком сильным для сооружения заграждений. К сожалению, она закончилась провалом за отсутствием постоянной армии и полных решимости людей.
Следовательно, нужно было организовывать оборону на местном уровне. Короли, деля расходы с епископами, брали на себя это бремя только в отношении городов, древние укрепления которых регулярно реставрировались, начиная приблизительно с 860 годаь. Не последовав примеру своего английского современника Альфреда Великого, франкские правители ничего не делали для того, чтобы увеличить количество своих крепостей. Даже с учетом всех предместий и аббатств, обнесенных крепостными стенами, не удвоилось даже число оставшихся после Поздней Римской империи цитаделей.
Следовательно, в сельской местности проблема оборонительных сооружений оставалась полностью нерешенной.
Около 860 г. и она начала вставать со всей остротой. В 864 г. капитулярий Карла Лысого (принятый в Питре) изобличает появление многочисленных castella (крепостей), firmitates (укреплений) и haiae (палисадов), построенных без королевского разрешения. Будучи далек от того, чтобы их поощрить, король повелел уничтожить их к 1 числу следующего августа, как представляющие угрозу его власти. Следовательно, это опять всегдашнее отсутствие взгляда в будущее: нападения викингов расценивались как скоропреходящее явление, которое не могло оправдать глубокого переустройства королевства. Фактически же правитель был не способен сдержать этот натиск. Начиная с 880 г. северная Франция покрывается частными оборонительными сооружениями, принадлежащими крупным церковным и светским сеньорам. Королевского разрешения теперь просят только изредка, и после Карла Простоватого77 этот обычай окончательно отмирает. Красноречивым признаком разложения государства было то, что возглавляли это запрещенное законом движение представители публичной власти, графы и епископы; в течение века большинство сельских укреплений оставалось в их руках, а король не отваживался вынести по этому поводу официального суждения.
Укрепленные замки, служившие прежде всего для отражения норманнской, а затем и венгерской у грозы, скоро стали опорными пунктами в гражданских войнах, и после конца IX в. уже практически невозможно выявить, по какой именно причине из вышеперечисленных их продолжали строить. Возможно, лишь археология когда-нибудь позволит яснее разобраться в этом сложном вопросе (см. ниже, стр. 237). Во Франции замок из земли и древесины был в основном запасной резиденцией сеньора, чаще всего, окруженной еще и крепостной стеной, где могли спешно собраться обитатели окрестностей. В Италии он был, скорее, постоянным обиталищем, обнесенным крепостными стенами: отсюда и те общины «habitatires castri» (замковых жителей), которые мы так часто обнаруживаем там, начиная с X века.
Развитие территориальной раздробленности на каролингском Западе не способствовало решению задач обороны, но ход развития последнего, очевидно, определял его этапы. Наша тема здесь не позволяет нам углубляться в параллели. Просто подчеркнем, что один из основных институтов централизованной империи, missi dominici (государевы посланцы)78, исчез из Francia orientalis (Восточно-Франкского королевства) с середины IX в., а на западе не пережил и Карла Лысого; что после 880-х гг. графы могли осуществлять свою карьеру в рамках практически только одного королевства; что церковные владения — да, и они — оказались втиснуты в границы какого-то одного государства. Одновременно графские семейства укоренились там, куда ранее их направила благосклонность короля, чтобы представлять там центральную власть; они обзавелись сторонниками (fideles) и с помощью res de comitatu (доходов от графства) и богатств Церкви составили себе обширные земельные владения. Впрочем, многие знатные семейства из числа аристократии сгинули в братоубийственных раздорах конца IX в., и им на смену пришли кланы, не причастные в той же мере к имперской идеологии.
Каролингский Запад и его соседи
В своих бедствиях каролингскому миру почти неоткуда было ждать помощи. С англосаксонскими королевствами, над которыми все еще нависала очень серьезная опасность со стороны викингов, он имел лишь эпизодические контакты, как правило, не имевшие особого значения (самый любопытный из них тот, который около 920 г. повлек за собой второй брак Карла Простоватого с Эадгивой, дочерью Эдуарда Старшего, в момент, когда тот начал отвоевывать королевство Йорк; от этого брака родился Людовик IV), за исключением короткого правления Людовика IV Заморского, воспитывавшегося в Англии: Ательстан, его дядя, два или три раза оказал ему помощь, но в основном против внутренних врагов или против Оттона I. Бретонцы, судя по их действиям в IX в., заслуживают того, чтобы мы внесли их, скорее, в список нападавших на империю, чем тех, кто содействовал ее обороне. Воодушевленные неожиданной энергией, источник которой почти не угадывается, они, начиная с правления Людовика Благочестивого, стали чрезвычайно неудобными соседями. В течение двух поколений, они пользовались всеми трудностями франков для того, чтобы продвинуться на восток, и вскоре утроили протяженность своих территорий — пока не пали, также внезапно, под ударами викингов.
Подобно Меровингам, Каролинги смогли удерживать подвижных жителей кельтской Бретани к западу от линии Доль-Ванн. С конца VIII в. их напор на границу, безусловно, усилился, так что Карл Великий счел за благо создать там марку, впервые упоминаемую в 778 г. и порученную знаменитому графу Роланду. В 798, 811 и 818 гг. там произошли жестокие столкновения, которые, однако, не изменили традиционного положения. Примерно в конце своего правления Людовик Благочестивый имел неосторожность сделать одного знатного бретонца, Номиноэ, постоянным «государевым посланцем» в Бретани. Около 840 г. тот добился полной независимости, занял древнюю марку и начал выступать за пределы Мена. В 845 г. он нанес Карлу Лысому серьезное поражение при Баллоне, в 846 г. бретонские авангарды стали угрожать Байе; в 849 г. Номиноэ уже вблизи Анжера, а в 850 г. он берет приступом Нант. Его сын Эриспоэ сменил его на троне и в 851 г. одержал новую победу над франками при Жювардейле, которая принесла ему все земли к западу от Майенна.
И очень вовремя: в 853 г. на Луаре появились викинги. Они оставались там три года, что в 856 г. вынудило Карла Лысого и Эриспоэ, хотя и довольно неохотно, заключить союз. В 857 г. он распался с убийством Эриспоэ. Его преемник Соломон в 863 г. возобновил его и, под предлогом того, что стал вассалом франкского короля, добился уступки ему западного Анжу; новое примирение в 867 г. принесло ему Котантен с примыкающими территориями. Возникает впечатление, что Карл Лысый без особых трудов взвалил на этого бретонского вождя, тем временем ставшего королем, неблагодарный труд защищать западную оконечность своего королевства (несколько документов доказывают, что бретонская администрация на деле прибрала к рукам Котантен и Авранш. В этом регионе и в западном Мене в антропонимии правящих классов следы бретонского эпизода сохранялись в изобилии до конца XII века). Бретонцы выполняли эту задачу энергично и действенно.
Бретонское величие продолжалось приблизительно одно поколение. Королевская власть не пережила Саломона, умершего в 874 г., но один из бретонских вождей, Алан, граф Ванна, при помощи Беренгария, графа Ренна, с заметным успехом сражался с викингами. Он даже добился передышки, почти никем не нарушившейся с 890 до своей смерти в 907 г., что позволило ему, преждевременно, приступить к восстановлению церквей (епископ Нанта Фульхерий (около 897–910 гг.) восстановил кафедральный собор и замок в своем епископальном городе: Chronique de Nantes (35; 73 и 78)). Но закрепление в 911 г. норманнов с Сены в Руане позволило наиболее агрессивным частям флота викингов перебраться и на Луару. Между 912 и 919 гг. Бретань пала от одного удара; ее вожди укрылись в Англии у короля Эдуарда Старшего, который на какое-то время взял на себя роль руководителя Запада в борьбе против скандинавов. Государство викингов в Нанте, находившееся в зачаточном состоянии, признанное в 921 г. графом Робертом, сыном Роберта Сильного, а затем, в 927 г., королем Раулем, просуществовало в течение нескольких лет; нам неизвестно, подчинялась ли этому государству остальная часть полуострова, или нет. В 937 г. внезапно вернулся, при поддержке короля Ательстана, Алан Кривобородый, один из вождей, бежавших в Уэссекс, и в трех битвах уничтожил владычество викингов в Бретани.
