Август имел дерзость, желая всеми мерами угодить Карлу XII, предложить царю отдать шведских пленных, но не в виде размена пленными, а просто отправить их в Швецию, причем русские пленные должны по-прежнему оставаться в шведском плену. Русский ответ гласил, что царь многократно предлагал Карлу XII размен пленными, но ответа не было. "Но чтоб его царскому величеству собственных своих людей в пленении оставить, а его королевского величества пленных разменить, того не может от него требовано быти, ибо тем бы все его люди были оскорблены и охоты к доброй службе лишены".
Эта невероятная выходка Карла, не отвечающего Петру никогда непосредственно на предложения размена и предъявляющего через трепещущего Августа столь неслыханное требование, бросает яркий свет на всю ситуацию. Карл XII считал, очевидно, и мы это знаем точно, что вопрос о победоносном для него конце войны уже по сути дела решен. А поэтому не пристало ему, победителю, сколько-нибудь считаться с общепринятыми правилами: Петр все равно пойдет на какие угодно унижения и уступки, другого объяснения нет.
В России поспешно готовились уже тогда, весной 1706 г., к вторжению врага в русские пределы. Врагов ждали в Минске, Смоленске, Брянске. Но ждали и на Украине. "Iзволте осторожность iметь о Киеве, куда [как мы думаем] не без намерения неприятелского будет", — писал царь Головину 15 марта 1706 г. Курляндию решено было бросить, взорвав укрепленные места, а вооружить Смоленск, Полоцк, Великие Луки, куда свозить шведские (взятые у неприятеля) пушки.[102]
После поражения саксонско-польских войск при Фрауштадте и окончательного бегства Августа в Краков с его телохранителями, к роли которых он свел конницу, им уведенную из русского гарнизона, блокированного в Гродно, — этому гарнизону стала грозить капитуляция. В середине января Карл, внезапно покинувший Блонье (близ Варшавы), явился к Гродно. Он перешел через Неман в трех-четырех километрах к северу от Ковно, и переведенная им шведская армия стала недалеко от города. У Карла было в тот момент до 20 тыс. человек. Осмотр местности заставил короля даже и не пытаться взять город штурмом. Но и на тесную блокаду сил у шведов не хватило, тем более, что продовольствия достаточного не было, обоз по обыкновении" был организован слабо, и уже через 5–6 дней пришлось отодвигаться постепенно от Гродно только потому, что нужно было искать более снабженные запасами деревни, хотя военный интерес требовал, напротив, тесного обложения крепости. О бомбардировке, сколько-нибудь упорной и действенной, речи быть не могло. Как всегда, шведская конница и пехота были на большой высоте, но артиллерия недостаточно могущественна. Петр торопил Огильви, считая, что спасение запертой русской армии в Гродно всецело зависит от выхода без боя из города и присоединения ее к армии, стоявшей в Минске.
Еще до того, как измена Августа II оставила неожиданно русских одних, без всякой помощи со стороны каких-либо «союзников», Петр никаких иллюзий после Фрауштадта уже не питал: "… такой жестокой случай учинился (о саксонцах. Е. Т.), чрез которой вся война на однех нас обрушается…", "уже вся война на нас однех будет",[103] — не перестает он повторять в своих письмах и указах.
Готовя армию в Белоруссии, Петр принимал меры и против очень возможного вторжения неприятеля дальше, в Смоленщину. Летят приказы о том, чтобы от Смоленска до Брянска через леса и "до тех мест, где великие поля и степи придут" делать засеку на 150 шагов шириной; сооружать на дорогах равелины с палисадами и иными укреплениями; наконец, готовить и местное население, "чтоб у мужикоф, у которых есть ружье, приказные их знали; також косы, насадя прямо, и рогатины имели, и готовы были для караулоф и обороны".[104]
Удостоверившись в том, что на Августа и саксонцев надежда плоха, Петр приказал всем русским войскам уходить из гродненской области. "Уже на саксонские войска надеетца невозможно: хотя б i пришли, то паки побегут i наших пропасть оставят (но мы зело благодарны будем i тому, чтоб Реiншилда там удерживоли i сюды iтить мешали)", — пишет он барону Огильви 2 марта 1706 г.
Уходить и уходить, уничтожая свою артиллерию, если она затрудняет и замедляет уход. Сильно озабочен Петр, но не теряет надежды на лучшее будущее и, как всегда, выражается в своих коротеньких записочках с своеобразным юмором. Намекая на приближение так называемой по церковному "субботы о воскресшем Лазаре", царь пишет Апраксину, негодуя на подведших его своей трусостью саксонцев: "О здешнем писать нечего после баталии саксонских безделников… толко мы с приближающимся Лазорем купно во адской сей горести живы; дай, боже, воскреснуть с ним".[105]
В истории "гродненского дела" необыкновенно ясно выступают характерные черты всех дополтавских военных действий обоих противников.
Огильви решительно, как сказано выше, разошелся с Петром и в начале гродненской операции в сентябре 1705 г., когда он не советовал вводить армию в Гродно, и в марте 1706 г., когда, напротив, противился ее выходу.
Дело было в том, что Огильви с самого начала своей службы в России считал, что русские военные силы должно наиболее целесообразно употребить в дело не в Польше, а в Лифляндии и Ингерманландии, где и укрепиться на новозавоеванных местах. И Петр послушался бы его, если бы он так же не понимал Карла XII, как его не понимал или в данном случае не хотел понять генерал Огильви. С точки зрения обыденной, конечно, можно было предполагать, что шведский король не станет вдаваться в далекие приключения, пока Ингрия вся, а Ливония на занята неприятелем, и, следовательно, здесь, в Прибалтике, и решится война. Поэтому никакой гродненской армии не нужно, а следует всю армию Шереметева перебросить к Риге, Ревелю, Петербургу, особенно теперь, осенью 1705 г., когда в русские руки перешли такие ценные опорные пункты, как Митава и Бауск. Но Петр, сопоставляя все свои сведения о Карле XII, о свойствах его полководческого дара, о его военных движениях, о его отзывах, касающихся русской армии, знал твердо, что Карл XII сделает именно то, чего никто на его месте не сделает, и будет рисоваться своим полным пренебрежением к русским вооруженным силам, воюющим на балтийских берегах. Петр знал, что высокомерная фраза Карла, что он вернет себе Прибалтику в Москве, может быть, обличает самопревознесение, но что эти слова не пустое, чисто словесное бахвальство, и что шведский король рано или поздно непременно приступит к реализации своей программы и пойдет на Москву, и что именно поэтому он стоит в Польше. Он будет стоять там или в другом государстве Августа — в курфюршестве саксонском, пока не заберет их в руки, и лишь тогда выйдет из Польши, но, быть может, не затем, чтобы идти в Ливонию или Ингрию, а затем, чтобы идти на Москву. Следовательно, и русским до последней крайности нужно держаться в Польше, чтобы задерживать врага подальше от своих границ. И в конце 1705 г. наиболее выгодным и менее опасным способом сделать это казалось создание укрепленного гродненского лагеря. Но когда Август увел лучшие полки из Гродно, а затем его саксонцы позорно были разбиты при Фрауштадте и когда Карл XII совершил свой неожиданный поход (1706 г.) от Варшавы к Неману и стал под Гродно, тогда нужно было, ничуть не отказываясь от основной цели, задерживать Карла в Польше, вывести гродненскую армию из грозившего ей окружения и стать в Литве по деревням и городам, загораживая шведам возможное с их стороны движение в Белоруссию и к русским пределам. А Огильви и тут не понял, о чем идет дело, и все толковал, что пострадает престиж, если покинуть Гродно. Фельдмаршал Огильви вначале пользовался доверием, ему давали очень ответственные поручения, как очень опытному, дельному, поддерживающему порядок и дисциплину боевому генералу, но Петра раздражало упрямство и склонность к проведению своих планов, с которыми он бывал не согласен.[106] Однажды Петра просто взорвала выходка Огильви, который нарушил тесную блокаду Риги, дозволив Репнину пропустить в Ригу товар (лес), и на оправдания Аникиты Ивановича ссылкой на Огильви Петр написал: "Сегодня получил я ведомость о вашем толь худом поступке, за чьто можешь шеею заплатить… Но ты пишешь, что Огилвi тебе велел. Но я так пишу: хотя б i ангел, не точию (не то, что — Е. Т.) сей дерзновенник i досадитель велел бы, но тебе не довлело бы сего чинить".[107] Таким "дерзновенником и досадителем" Огильви, по-видимому, оказался и в гродненском деле.
Петр категорически приказал Огильви немедленно уходить из Гродно.
Русская армия, вышедшая в конце марта из Гродно, шла на Берестье, Минск, Киев. А Карл, потеряв из-за разлива рек почти целую неделю, погнался за русскими не по той дороге, по которой они пошли, но параллельно, на Слоним и Пинск. Битвы с ушедшей из Гродно русской армией, которую искал Карл, так и не произошло, и дело ограничилось мелким столкновением, когда шведы уже вошли в Пинск.
