И.И. Лажечников был сыном коломенского купца и воспитанником высокообразованного, рекомендованного отцу самим Н.И. Новиковым гувернера, эмигранта Болье. Мальчишка, переживший в павловские годы арест Тайной канцелярией отца «за смелые выражения о разных важных предметах и лицах», и чиновник, начавший с 12 лет свою службу в Московском архиве Иностранной коллегии. Служба не мешала И.И. Лажечникову благодаря постоянной поддержке родителей брать «приватные уроки» у Мерзлякова и выступать с первыми публикациями в «русском вестнике» и карамзинской «Аглае». Восемнадцати лет вопреки воле родителей он поступает на военную службу, становится адъютантом сначала принца Карла Мекленбургского, затем Полуектова и А.И. Остермана-Толстого. Ходили слухи, что с последним своим начальником И.И. Лажечников породнился, женившись на его замечательно красивой воспитаннице Авдотье Васильевне.
И.И. Лажечников.
Рано начав публиковаться, И.И. Лажечников в 1817 году выпускает свои «Первые опыты в прозе и стихах», но, подобно Гоголю с его первой поэмой «Ганс Кюхельгартен», скупает и уничтожает по возможности экземпляры этого издания. Двадцатипятилетний писатель был прав в суровости своей оценки. Зато следующая его работа, изданная в Петербурге в 1820 году, – «Походные записки русского офицера», основанные на живых впечатлениях непосредственного участника событий Отечественной войны и взятия Парижа, принесли И.И. Лажечникову вполне заслуженный успех. Сменив военную службу на гражданскую, писатель выходит в отставку в 1826 году и поселяется в Москве, увлеченный мыслью о создании исторического романа. Для него это кропотливейшая работа по собиранию подлинных и тщательно выверенных сведений.
Задуманный И.И. Лажечниковым «Последний Новик» возрождает сложнейшую эпоху Петра I: «Я долго изучал эпоху и людей того времени, особенно главных исторических лиц, которых изображал. Чего не перечитал я для своего „Новика“! Все, что сказано мною о многих лицах моего романа, взято из старинных немецких исторических книг и словарей, драгоценных рукописей и, наконец, из устных преданий на самих местах, где происходили главные действия моего романа. Самую местность, нравы и обычаи страны описывал я во время моего двухмесячного путешествия, которые сделал, проехав Лифляндию вдоль и поперек, большею частью по проселочным дорогам». И предметом особой гордости писателя было то, что в столкновениях новой эпохи русской истории со старой, как и с Западной Европой, «везде родное имя торжествует, без унижения, однако ж, неприятелей наших!».
Но самый роман был закончен И.И. Лажечниковым уже на новой его службе директором училищ Тверской губернии – должность, на которую он поступил в 1831 году. В Твери же был написан в 1835 году и знаменитый «Ледяной дом». Служба, на которую возвращался писатель, сменялась очередной отставкой, попыткой целиком отдаться литературному творчеству, чему неизменно препятствовали материальные затруднения. Так после пятилетнего перерыва И.И. Лажечников возвращается в ту же Тверь, на этот раз вице-губернатором. На той же должности работал в Витебске. Женитьба вынуждает его поступить в 1856 году в Петербургский цензурный комитет, откуда он вырывается через два года, чтобы окончательно переехать в Москву и приобрести землю в Троекурове.
Это не самый плодотворный период в творчестве писателя, и все же именно в Троекурове он создал в 1858 году своего «Горбуна», годом позже – «Заметки для биографии г. Белинского» и «Ответ г. Надеждину по поводу его набега на мою статью о Белинском». С В.Г. Белинским писателя связывали особенно теплые, сердечные отношения. Он обращает внимание на Белинского-мальчика, когда будущий критик сдает переходный экзамен из первого во второй класс Чембарского народного училища, наблюдает за ним во время занятий в Московском университете, ведет с ним переписку. Это И.И. Лажечникову мы обязаны описанием тех невыразимо тяжелых условий жизни В.Г. Белинского в Москве, которые привели к чахотке и ранней смерти критика.
«Приехав однажды в тридцатых годах в Москву, я хотел посетить Белинского и узнать его домашнее житье-бытье, – писал И.И. Лажечников. – Он квартировал в бельэтаже в каком-то переулке между Трубной и Петровкой (Рахмановский переулок, 4. – Н.М.). Каков же был его бельэтаж! Внизу жили и работали кузнецы. Пробираться к нему надо было по грязной лестнице, рядом с его каморкой была прачечная, из которой постоянно неслись к нему испарения мокрого белья и вонючего мыла. Каково было дышать этим воздухом, особенно ему, с слабой грудью. Каково было слышать за дверьми упоительную беседу прачек и под собою стукотню от молотов… Не говорю о беднейшей обстановке его комнаты… этом убогом жилище литератора, заявившего России уже свое имя». Сочувствие И.И. Лажечникова всегда было деятельным. Так и здесь: он находит Белинскому должность литературного секретаря, помогает деньгами. Поэтому так дорога писателю его статья о «Неистовом Виссарионе», потому так резко выступил он против Надеждина.
Воздвиженка.
В 1862 году в Троекурове писатель заканчивает свою автобиографическую работу «Немного лет назад». Но это был и последний год его пребывания в собственном доме. Троекуровский участок пришлось продать и ограничиться жизнью в Москве.
…Сегодня этого дома не видно. Он – во дворе, тесно окруженный строениями, под номером 6 по Воздвиженке, – здание Городской думы Москвы 1860-х годов. Это здесь вскоре после разлуки с Троекуровом переживает И.И. Лажечников свой самый волнующий день. По инициативе А.Н. Островского Артистический кружок проводит здесь 3 мая 1869 года чествование писателя по поводу пятидесятилетия его литературной деятельности. Когда-то Пушкин писал о «Ледяном доме»: «Многие страницы вашего романа будут жить, доколе не забудется русский язык». Речь А.Ф. Писемского вторила пушкинским словам: «Перед вашими товарищами романистами вы имели огромное преимущество: добродушного Загоскина вы превосходили своим образованием и уж, разумеется, как светоч ничем не запятнанной честности, горели над темною деятельностью газетчика Булгарина; в ваших произведениях никогда не было бесстрастных страстей Марлинского и его фосфорического блеска, который только светил, но не грел; ваша теплота была сообщающаяся и согревающая. Вы ни разу не прозвучали тем притворным и фабрикованным патриотизмом, которым запятнал свое имя Полевой, и никогда не рисовали, подобно Кукольнику, риторически ходульно-величавых фигур. Всех их вы были истиннее, искреннее и ближе стояли к вашему великому современнику Пушкину, будя вместе с ним в душах русских читателей настоящую и неподдельную поэзию».
От вас отторгнутый судьбою,
Один средь родины моей,
Один – с стесненною душою
Скитаться буду меж людей.
Н.Н. Оржицкий. Прощание гусара. 1819
Это был один из тех браков, которые так любили устраивать при дворе обязательно с участием царствующих особ. Деньги к деньгам, титулы к титулам: граф Алексей Кириллович Разумовский – княжна Варвара Петровна Шереметева. С обеих сторон несметные богатства, знатность, хотя… Шереметевы и в самом деле относились к древнейшим боярским родам, славились службой, высокими государственными должностями, летописи пестрели их именами. Зато Разумовским – их родословная легко умещалась в нескольких строчках – о государственных же заслугах и вовсе не приходилось говорить.
Граф-пастух, неграмотный голосистый парень из украинского села, приглянувшийся будущей императрице Елизавете Петровне, Алексей Григорьевич Разумовский положил основу процветания своего семейства. На выставке начала XIX века «Ломоносов и Елизаветинское время» среди экспонатов I отдела числился под № 54 оттиск на шелке гравюры Е.П. Чемесова: А.Г. Разумовский и Елизавета с многозначительной надписью: «Се тайна благословенна».
Обычная связь? Церковный брак? Историки строили домыслы, современники не знали ничего определенного. Сам виновник и после держался на редкость осторожно. Хранил верность Елизавете и после того, как уступил свои дворцовые покои другому фавориту, и после того, как не стало императрицы: никакой женитьбы, никаких сплетен о личной жизни. Какие-то связывающие его с Елизаветой документы сжег на глазах присланного к нему от Екатерины II посланника. Заботился только о семейном благосостоянии и в этом преуспевал чрезвычайно. Все сестры с мужьями-казаками стали сановными дамам, единственный младший брат Кирилл – вельможей, в девятнадцать лет президентом Академии наук, меценатом и чудаком – непременное условие большого состояния в XVIII веке. Богатство обязывало, состояние Разумовских тем более. По высокомерию, спеси, презрению к окружающим все пять племянников бывшего фаворита не знали себе равных. Когда их тщеславие показалось несуразным даже родному отцу, один из сыновей на его упрек заметил: «Ничего удивительного: вы – сын простого пастуха, а мы – фельдмаршала». Кирилл Разумовский удостоился вместе с десятками сел, деревень, домов и этого отличия. Императрица Елизавета Петровна сама позаботилась и о его женитьбе, чтобы приобщить брата фаворита и по крови, и по богатствам к царствующему дому. Его женой стала одна из богатейших невест России, троюродная сестра самой Елизаветы – Екатерина Нарышкина. Брак не был счастливым, зато принес многочисленное потомство. Теперь сыну Алексею предстояло повторить опыт отца.
