Но на какие же средства и во имя чего была проделана подобная, космическая по масштабам, работа?
Получив от Ленина в наследство пустую казну,[21] Сталин приложил немало сил, чтобы ее наполнить. Еще в 1919 году Ленин создал «алмазный» и «золотой» фонд Политбюро, распределенный поровну между его членами. Назначение «фонда» было таково: в случае военной катастрофы члены Политбюро, захватив свою долю, пробиваются за границу и используют «фонд» для обустройства на первое время.
Обстановка могла быть непредсказуемой: невозможность связаться с банками и друг с другом, враждебная агрессивность местных властей и тому подобное.
Ведь речь шла не о Западной Европе или США, где, возможно, не удалось бы скрыться, а о разных экзотических странах вроде Аргентины, куда собирался Бухарин. Однако сразу же стало ясно, что золота с собою много не увезешь — тяжелое, а вот алмазов и бриллиантов можно было захватить много больше и на гораздо большую сумму. Поэтому золото постепенно перекочевывало в западные банки, а бриллианты оставались в «фонде».
Еще при жизни Ленина Сталин, став секретарем ЦК, изъял из фонда все алмазы и передал их на хранение вдове Свердлова Клавдии Новгородцевой, которая и набила ими четыре огромных ящика массивного старинного комода и сундук средних размеров. Вдова жила тихо, незаметно и нигде не работала.
Другие люди, знавшие о перемещении, не прожили и суток. Члены Политбюро попробовали устроить скандал, обвиняя Сталина путь ли не в тривиальном воровстве. Будущей вождь всех народов, пряча усмешку в своих знаменитых усах, объяснял, что алмазы перемещены в целях гарантирования их сохранности — уж больно здорово воруют в Гохране, не уследишь. Это во-первых. А во-вторых, никаких объективных предпосылок к тому, что в обозримом времени придется бежать за границу и развертывать там подпольную или иную деятельность, не существует. Если кто-нибудь из товарищей желает выехать за границу «на постоянное место жительства», то пусть, как и положено, объявит об этом на Политбюро, вопрос будет обсужден, и в случае принятия положительного решения уезжающий получит свою долю. Хотя лично он, Сталин, против. Поскольку свою долю они уже получили и спрятали, где хотели, а фонд «Политбюро» не является личным, а существует для конкретной организационной работы в условиях подполья.
На вопрос: «Кто так приказал?», — Сталин, пыхнув трубкой в лицо вопрошавшего Зиновьева, ответил: «Я приказал!» Желтые огоньки в сталинских глазах вызвали у Зиновьева сильное сердцебиение, от которого шефу Коминтерна не удалось избавиться до самого расстрела.
Спровадив для начала в могилу Ленина, Дзержинского и Фрунзе и заместив вакантные посты собой, Ягодой и Ворошиловым, Сталин в ходе осуществления своих грандиозных замыслов постоянно думал о золоте. И как все остальное, мысли Иосифа Виссарионовича немедленно воплощались в конкретные дела.
По линии ЦК номинальный шеф ГПУ Менжинский был вызван в Центральную Контрольную Комиссию, где ему был задан ряд вопросов, касающихся его многогранной Деятельности на чекистском и дипломатическом поприще с 1917 по 1920 годы. Вопросы начались с пустяков, связанных со спартаковским движением в Германии, но как-то незаметно перешли на огромные суммы, которые прошли в западные банки через руки заместителя «железного Феликса». У Менжинского случился сердечный приступ. Это было очень кстати, так как позволило упрятать его без лишнего шума — по состоянию здоровья — под домашний арест, где следствие перешло непосредственно к Ягоде и подчиненным ему лечащим врачам. Была устроена для освежения памяти и очная ставка с Иоффе, которому порекомендовали навестить «старого, больного друга». Навестив друга, Иоффе вернулся домой и застрелился. Это было явное упущение в работе ГПУ, о чем Иосиф Виссарионович с укоризной заметил Ягоде. Тот пообещал, что подобные проколы больше не повторятся, и даже сам не застрелился, когда пришел его черед.
Только Ганецкий выразил конкретное желание смыться за рубеж. Ему уже было разрешили, но неожиданно оказалась арестованной его жена, а затем и сын. Ганецкий, между тем, чуть ли не каждую неделю навещал своего «старого партийного товарища», содержащегося на подмосковной даче, все подступы к которой стерегли его собственные подчиненные, поскольку Менжинский оставался главой ГПУ, а Ягода числился одним из его заместителей. За четыре месяца подобных посещений Ганецкого стало не узнать: он стал совершенно седым, здоровье его надломилось, и когда его расстреляли вместе со всей семьей, то все деньги с личных счетов, как его самого, так и всех его друзей, включая Ленина, были уже сняты и возвращены в Москву.
Вместе с тем, ГПУ пыталось найти Парвуса. В 1924 году пришло известие о его смерти в Швейцарии, но в это никто не желал верить, поскольку существовало слишком много свидетельств, говорящих о том, что Парвус просто еще раз сменил имя и исчез. Чтобы облегчить поиски отца, был арестован сын Парвуса, работавший в НКИДе под фамилией Гнедин. Папу так и не нашли, что спасло сына. Его не хотели расстреливать до очной ставки с отцом, а потому ему удалось просидеть в тюрьме до самой смерти Сталина.
В то же время Ягода запустил небывалую по своей многослойности глобальную операцию, широко известную под кодовым наименованием «Трест». Что в действительности представлял собой «Трест», не разобраться до сих пор.
Покойный Василий Шульгин, не любивший говорить на эту тему, как-то все-таки заметил, что «„Трест“ — это измена, поднявшаяся в такие верхи, о которых вы даже не можете и помыслить». В операции были задействованы все наличные оперативные силы ОГПУ, как внутри страны, так и за рубежом. Шла непонятная тайная и жестокая война между разными отделами сталинской тайной полиции с внедрением в структуры смежных отделов (которые территориально находились на одном этаже, через коридор или, в крайнем случае, на соседнем этаже одного здания) своих сотрудников, с выдачей засветившихся «смежников» «белой» контрразведке или европейским органам правопорядка, с безжалостным уничтожением конкурентов в многочисленных разборках от Москвы до Парижа, с настоящими и фальшивыми «окнами» на границе, с немыслимой чехардой двойных, тройных и четверных агентов. Видимо руководство ОГПУ само запуталось в этой игре, поскольку ни один из участников этой операции не пережил 1937 года, если не считать двух английских и одного немецкого разведчика, которым под крышей «Треста» удалось внедриться в НКВД и оставить интересные воспоминания.
Целей у «Треста», судя по всему, было несколько. Не все они очевидны, а некоторые пока даже трудно сформулировать. Но одна из целей совершенно ясна: выйти на белогвардейское золото и на источники финансирования с подключением групп «Треста» к этим источникам. Параллельно шел поиск золота левых эсеров, которые в течение примерно 15 лет грабили банки России и Европы. Похищения Бориса Савинкова и генерала Кутепова, происшедшие почти в одно время, говорят сами за себя. В это же время агентура ОГПУ через француза-посредника приобрело в Париже частный банк, который быстро разросся и стал знаменитым «Евробанком» — самым крупным иностранным банком в столице Франции. Самое пикантное в этой истории то, что этот банк первоначально был основан Русскими эмигрантами, и на его счетах фактически лежало все золото Белого движения, постепенно перекачиваемое в Москву.
Менее романтичные, но не менее серьезные мероприятия проводились и внутри страны. Еще по инерции ленинских времен перемещались на запад ценности из богатейших музеев России, но вскоре этому был положен конец.
Очевидная реверсивность сталинской политики в свете выдвинутого лозунга о возможности построения социализма в одной стране если и не меняла, то значительно совершенствовала старые ленинские методы грабежа населения.
Давно ушли в прошлое повальные обыски, когда вооруженные отряды врывались в квартиры в поисках золота и драгоценностей. Весь этот шум со стрельбой и криками уже не мог дать нужных результатов, поскольку подавляющее большинство людей уже было обчищено до нитки, а если у кого что еще и оставалось, то было запрятано так, что никаким обыском зарытых в землю и замурованных в стены ценностей обнаружить было невозможно. Все было проделано просто и элегантно. Инспирировав в стране страшный голод, унесший в могилу миллионы людей, власти открыли во многих городах так называемые «Торгсины»,[22] где можно было купить кое-какие продукты (не Бог весть что: макароны, жиры, крупу и пр.), но только за золото и иностранную валюту. Люди сами отрывали свои клады и несли в торгсины, где уже ждали сотрудники ГПУ с вопросами, откуда у них золото или валюта, когда и то, и другое давно было приказано сдать. Визит в «Торгсин», как правило, означал обыск в тот же день и арест с последующим освобождением в случае добровольной сдачи золота и валюты.
