Флибустьеры были обществом совершенно оригинальным. Это была плавучая республика европейцев, разделенная на большие или меньшие общины, но управляемая одною мыслию, одними законами и условиями, имевшая одну общую цель —добычу. Первоначальным поводом к основанию этой странной республики были жадность и притеснения европейских владетелей, особенно же испанцев, на вестиндских островах; впоследствии она получила такое огромное развитие, какого не предполагали даже сами флибустьеры. Причиною этого было затруднение, с каким была сопряжена возможность доставлять в эти отдаленные страны достаточные средства к уничтожению пиратов; особенно же их поддерживала надежда на добычу, которую обещали мореплавание испанцев и сокровища золотоносных стран Перу и Мексики.
Ко всему этому присоединялась еще зависть европейских государств к мнимо счастливой Испании, которой досталась в удел такая значительная часть при разделе Америки, тогда как они владели только небольшими прибрежными колониями или незначительными островками, а иногда и ничем. Цветущим ныне Северо-Американским штатам тогда только что полагалось основание. Поэтому Франция и Англия, частию Португалия и Голландия, начальники их флотов, губернаторы их островов явно и тайно поддерживали пиратов и благосклонно смотрели на их подвиги, ослаблявшие Испанию и обогащавшие колонии других государств. И это случалось не только в военное время, когда и без того легко было получить привилегию на свободный грабеж, но и посреди мира, потому что многие страсти и предрассудки раздували беспрерывно пламя ненависти к Испании.
Испанию, бывшую в шестнадцатом столетии действительно могущественною державою, почитали такою же и в XVII, хотя неспособное правительство и рассеянность владений довели ее до большой слабости. Впрочем, мнение это было некоторым образом основательно, если принять в соображение плохое состояние финансов, войска и торговли всех народов в то время, когда 20'000 человек считались сильною армиею и казна государственная, владевшая 2 миллионами талеров, считалась богатою; когда науки и искусства были пренебрегаемы, торговля — главная сила государств неизвестна, и на купца смотрели с презрением; когда инквизиция, привилегии церковные, папские буллы и анафемы были великою темою для всех народов, и государи, и подданные, находясь в глубоком невежестве, исключительно занимались бесполезными и часто бессмысленными религиозными спорами. Цивилизация человеческого рода, или, правильнее, нравственное перерождение его еще только начиналось.
При таком положении дел блеск, которым Карл V озарил Испанию, делался ослепительнее, и сыну его, Филиппу II, наследовавшему после отца своего сокровища Нового Света, великих полководцев, превосходную кавалерию и лучшую пехоту в Европе, было не трудно, несмотря на отторжение Нидерландов, поддерживать этот блеск, перешедший, хотя ослабленный, и к его наследникам. Такой оптический обман продолжался до Вестфальского мира, когда померкли последние лучи этого блеска. Спустя пятьдесят лет после смерти Карла II Испания, которой страшились так долго, то основательно, то неосновательно, пребывавшая в вечном духовном рабстве и на низкой ступени образованности, между тем, как все другие государства стремились к просвещению, заняла, наконец, следовавшее ей место — государства второстепенного.
В Европе уже несколько лет знали по имени буканьеров и флибустьеров, но их почитали людьми дикими, шайкой разбойников, составленной из сброда разных народов. Притом же их хищничества и разбои, ограниченные сначала во многих отношениях, в стране, где в течение полутораста лет разбои и убийства были правом сильнейшего, не представляли ничего отличительного и необыкновенного. Флибустьеров представляли себе обыкновенными пиратами, или, правильнее, на них не обращали в Европе никакого внимания, пока они правильною системою действий, некоторого рода устройством государственным, многими особенностями, а преимущественно необыкновенными подвигами и приключениями не возбудили всеобщего удивления и не заняли в истории места, которого не лишат их ни время, ни другие события.
Между тем, история флибустьеров более способна внушать удивление и печальные чувства, нежели поучать и назидать читателей. В ней появляются действователями люди, которые ничтожными средствами производят необыкновенные действия и развивают невероятные силы. Предприимчивость, непобедимое мужество, деятельность, терпеливость в страданиях, презрение опасностей и смерти возбуждают к этим людям удивление, тогда как пороки их, преступления, насильства и ужасы всякого рода наполняют душу читателей отвращением и ужасом. При таких противоречащих, уничтожающих всякое удивление чувствах, мы должны бы были отвратить взоры наши от этих людей, предать забвению их подвиги и вечному проклятию их память, если б качества, исчисленные нами выше, в соединении с некоторыми общественными добродетелями не представляли их нам в менее отвратительном и более любопытном виде.
Предками этого общества пиратов были дикие охотники за буйволами на острове Испаньоле, прославившемся впоследствии под именем Сан-Доминго как превосходнейшая колония европейцев в Вест-Индии, а в новейшее время восстанием негров. Охотников этих называли буканьерами. К ним присоединились охотники за кабанами и медведями — товарищи, принявшие то же название. Эти люди жили безвыходно в лесах и обыкновенно по несколько месяцев не бывали дома. Возвратясь с охоты, они делили добычу свою и отправлялись на соседний остров Тортугу (Черепаший). Здесь продавали они поселенцам шкуры, копченое и соленое мясо убитых зверей, покупали на часть вырученных денег порох, свинец и другие необходимые вещи, а остальные проматывали.
Не переходя еще к настоящему предмету нашей истории — описанию подвигов флибустьеров, мы обозначим яснее людей, прославившихся под названием буканьеров и флибустьеров. Надобно заметить, что на буканьеров должно смотреть отдельно от флибустьеров, ибо хотя они и жили в некоторого рода союзе между собою, но действовали отдельно, и только впоследствии, вынужденные обстоятельствами, соединились теснее и стали действовать заодно.
Буканьеры, поселившиеся на Антильских островах, преимущественно же на острове Сан-Доминго, составляли по своему образу жизни совершенно отличную касту людей, происходивших большею частию из Нормандии, во Франции. Название буканьеров получили они от мест, где находились их небольшие обработанные поля и жилища. Здесь солили и коптили они мясо убитых животных, сушили их шкуры и проч. Такие места назывались буканами. Жилища эти состояли из больших шалашей, покрытых сверху, но без стен; они защищали от дождя и солнца, но не противопоставляли никакой ограды ветру, с какой бы стороны ни дул он.
Общество буканьеров состояло частью из поселенцев — французов и выходцев других европейских народов, частью из потомков их и из людей, необыкновенною судьбою своею принужденных переплыть океан. Впрочем, большинство всегда составляли французы. Не имея семейств, буканьеры жили вместе по двое в полном согласии и товариществе, прислуживая друг другу и владея всем сообща. Они называли друг друга «матросами» (matelots), а житье свое «матросством» (matelotage). Переживший товарища наследовал его имущество. Кроме этой общности во владении имуществом, между всеми буканьерами существовала еще другая связь, более обширная: всякий, нуждаясь в чем-нибудь, хмог без спроса брать нужное из другого букана. Запирать имущество считалось величайшим преступлением против нрав общественных. Следствием этого было то, что в республике, где не знали слов мое и твое, споры между членами были весьма редки; если же они и возникали, то тотчас устранялись товарищами.
Законы, которыми управлялись буканьеры, были очень просты. Они не признавали других законов, кроме взаимных условий, и, если советовали им ввести какие-нибудь улучшения, они отвечали холодно: «Это не водится на берегу». Предания о подчиненности заставляли их почитать своим начальником в некоторых отношениях губернатора Тортуги и называть себя христианами, не следуя, впрочем, никакому учению христианской религии.
Всякий, вступивший в общество буканьеров, должен был забыть все привычки и обычаи благоустроенного общества и даже отказаться от своего фамильного имени. Для обозначения товарища всякому давали шутливое или серьезное прозвище, перешедшее у многих из них даже на потомков, если они вступали в брак. Другие только при брачном обряде объявляли свое настоящее имя: от этого произошла до сих пор сохранившаяся на Антильских островах пословица, что «людей узнают только тогда, когда они женятся».
Со вступлением какого-нибудь буканьера в брак, не только изменялся прежний образ жизни его, но прекращалась всякая связь с прочими буканьерами. Женившийся принимал название «жителя» (habitant), формально подчинялся губернатору Тортуги и становился колонистом.
