И хотя они не видели боя, но и по звукам достаточно верно определяли его течение. Ясно, что бой складывался тяжело, что противник многократно превосходит в огневой мощи. Но другого никто и не ожидал.
Когда же и носовое орудие смолкло, Алексей вдруг ощутил в сердце боль и усталость во всем теле. С трудом распрямился, отер пот со лба, с тревогой думая, отчего же смолкло орудие? Неужели выведена из строя вся артиллерийская прислуга?
Матросы выскочили на палубу. Артиллеристы действительно были мертвы, а орудие разбито. И хотя это не было полной неожиданностью, Алексея поразило увиденное - убитые артиллеристы, горка снарядных гильз и особенно исковерканное дуло пушки, неровно обрезанное и чуть загнутое вверх остатком рваного ствола.
На палубе они попали под шрапнельный огонь. Один был сразу убит, другой ранен в плечо, только Алексея не задело. Близко у борта лежало здоровенное бревно. Алексей зачалил его непонятно каким образом оказавшимся в руках крепким концом и с помощью раненого товарища столкнул в воду. Затем они прыгнули за борт.
В минуты смертельной опасности мысль работает лихорадочно быстро, застигнутые общей бедой люди с одного взгляда понимают друг друга. Алексей лишь глазами показал вперед и отрывисто бросил товарищу:
- Греби!
А тот уже греб во всю мочь здоровой рукой. Рана, по всей видимости, была сильная и причиняла большие страдания, потому что матрос греб, стиснув зубы и закрыв глаза.
Оба отлично сознавали, что надо как можно скорее и дальше уйти от парохода, который вот-вот начнет погружаться. Гребли изо всех сил, а их тянуло и тянуло под самый борт. Ценой неимоверного напряжения им удавалось отплыть на метр, на два, а бревно снова и снова оказывалось в опасной близости от парохода.
Они упорно повторяли свои попытки, но все напрасно: необоримая сила тянула и тянула назад. Выходило, что сопротивляться бесполезно, но они продолжали грести из последних сил.
В тот момент, когда пароход начал стремительно погружаться в пучину, бревно вырвалось из рук матросов.
Алексей успел бессознательно глотнуть воздуха столько, сколько вместили легкие. Его с невероятной силой потащило на дно, а он, мгновенно раскинув в стороны руки и ноги, начал сопротивляться. Но его все тащило и тащило в холодную глубину. В голове стучало, в глазах вспыхнули огненные звезды, грудь разрывало. Нечеловеческим усилием он удерживался, чтобы не глотнуть хоть разок, понимая, что тут же захлебнется и все будет кончено. И терпел, терпел.
Наступил момент, когда показалось, что терпеть эту адову муку больше невозможно. Он чуть было не прекратил сопротивление. И все-таки нашлась та, может быть, последняя капля сил, которая позволила рвануться вперед. И в какое-то неуловимое мгновение все переменилось - с молниеносной быстротой его вытолкнуло на поверхность.
Вокруг плавали обломки, доски, лениво покачивались на взбаламученной воде бревна, мусор. Алексей ухватился за оказавшееся прямо под рукой бревно.
Оглушенный происшедшим, он еще и оглядеться не успел, только жадно и шумно глотнул воздуха, как его тут же накрыло волной, поднятой промчавшимся на большой скорости фашистским катером. И только вынырнув после этого вторичного погружения, он понял, что остался жить.
Все вокруг сразу же опустело и стихло. Алексей озирался по сторонам в надежде увидеть кого-нибудь. Но нигде никого не было. Алексей понял, что он один и помощи ждать неоткуда.
Одному в Арктике страшно. Так страшно, что, может быть, ничего страшнее нет на свете. Самым большим наказанием был исстари выносившийся в этих местах приговор: применить к виновному закон зимовки. А закон этот значил одно: иди на все четыре стороны. В одиночку противостоять полярным стихиям невозможно. И даже если тебя не погубит сумасшедший буран, не убьет свирепый мороз, все равно не выживешь: расстояния таковы, что до человеческого жилья в одиночку не добраться.
Ни о чем таком Алексей пока не думал, всей опасности своего положения еще не сознавал. Все помыслы были об одном: как добраться до черневшего невдалеке островка.
Метрах в двухстах вдруг показалась шлюпка. Вот оно, спасение! Оседлав бревно и вооружившись обгоревшей доской, Алексей начал торопливо подгребать к шлюпке. Ему, потомственному помору, управляться с бревном на воде не в новинку.
В детстве Алексей не один раз на дню бегал купаться на реку, по которой в обилии сплавляли лес. И любимой забавой было как можно дольше продержаться, стоя на юрком и скользком бревне. Для этого нужно искусно балансировать всем телом и быстро-быстро перебирать ногами. Тут требовались ловкость, сноровка и некоторый навык.
Любили мальчишки пускаться наперегонки, сидя или лежа на бревне, подгребая руками или доской. Правду говоря, в таких соревнованиях Алексей не оставался последним. Расстояние до шлюпки было порядочное. Бревно вертелось, норовило выскользнуть, но Алексей крепко сжимал его ногами и упрямо греб. Он двигался не так быстро, как хотел, но все же плыл в нужном направлении.
Температура воды в полярных морях даже в августе, который для здешних мест считается самым теплым месяцем в году, не превышает семи-восьми градусов. Не теплее она была и сейчас, несмотря на солнечную и безветренную погоду. Но в эти первые минуты Алексей не чувствовал холода. И только когда до шлюпки оставалось метров пятьдесят, ноги, внезапно одеревенев от холода, перестали подчиняться. Но руки-то, руки действовали.
"Главное - добраться до шлюпки", - упрямо внушал себе Алексей.
Иногда казалось, что он барахтается на одном месте, так неприметно было движение. Поэтому он старался лишь изредка смотреть на шлюпку, чтобы не сбиться с направления...
Спокойное зелено-голубое море щедро отбрасывало золотистые блики только набиравшего силу утреннего солнца. Алексей, заметив это, подумал, насколько отчаяннее было бы его положение, если бы море штормило. "Ни за что не выплыть бы, ни за что!"
Он надеялся, что в шлюпке окажется кто-то живой. Пусть раненый, даже тяжело, но живой. Подгоняемый этой надеждой, он сделал несколько сильных гребков.
Когда до шлюпки наконец осталось метров двадцать, Алексей не утерпел и крикнул:
- Эй, кто там живой?
Молчание. Крикнул еще раз. И снова никто не ответил. В шлюпке он увидел трех убитых. Одного из них Алексей знал хорошо. Это был матрос палубной команды Юрка Колосов, вместе с которым плавали три последних года.
- Ах, Юрка, Юрка, - горько проговорил Алексей, склонившись над товарищем.
Двое других были из экспедиции. То ли полярники, плывшие зимовать, то ли рабочие. Их он мельком видел на палубе и в столовой команды.
Смерть их прожгла его живой болью.
* * *
Остров был невелик, не более двух километров в длину, а в ширину вполовину меньше. Издали остров казался плоским, на самом деле к центру он поднимался, на нем возвышались несколько каменных холмов. Остров Алексею показался неуютным и чем-то особенно неприветливым. Обидно пропадать на таком богом и людьми забытом клочке суши.
- Нет, нет... - простонал он, оглядывая унылые окрестности.
И неожиданно увидел тригонометрическую вышку, стоявшую несколько в стороне. Выходит, и здесь бывают люди. Во всяком случае, о существовании острова знают или по крайней мере должны знать на Большой земле. Правда, кроме сиротливой треноги, других следов пребывания человека не видно.
Алексей решил осмотреть остров. Под ногами шуршала и похрустывала галька. Дойдя до вышки, Алексей потрогал ее опоры, потряс их, проверяя, устойчивы ли, не подгнили ли. Нет, стоит и стоять будет, и пошел дальше.
В одном месте заметил несколько белесых катышков помета. Чей след? Похоже, собаки? Но откуда тут быть собаке? И вдруг осенило: песцы! Конечно же, песцы. Во всех самых отдаленных уголках Арктики, где ему доводилось бывать, встречались песцы, белые медведи и пуночки. Встретив в высоких широтах песца или пуночку, готовься к встрече и с белым медведем. Даже для вооруженного человека такая встреча небезопасна, а уж безоружному и вовсе ничего доброго не сулит.
Но Алексей не думал сейчас о возможной опасности. Как жаль, что островок такой плоский, что на нем нет ни одной скалы. На скалах по всей Арктике во множестве гнездятся птицы. Где скала, там и птичий базар. На каждом выступе яйца - бери сколько душе угодно. Меню, может, и однообразное, но с голоду не умрешь. Здесь и этого нет.
На противоположном берегу острова, до которого он наконец дотащился, увидел три бревна. Откуда они? С Оби или Енисея? Какая разница, река вынесла в море, а уж морским течением приволокло сюда.
Бревна сухие, значит, лежат не первый день и до них не доходит вода ни во время прилива, ни даже во время шторма. А вот шлюпку-шестерку, которая ему досталась, может и утянуть отливом. Встревожившись, быстро зашагал назад, ни во что больше не вглядываясь.
На подходе к берегу тревога переросла в страх - никакой шлюпки не видно. Что он будет делать теперь, отрезанный от всего мира, без пищи, без воды, без огня, без какого-либо инструмента.
