Поднимался шлагбаум, и вот ты уже не "тут", а на другой стороне...
Но люблинского учителя слишком многие знали.
Любая случайность, которую было невозможно предвидеть, могла иметь печальный конец.
Он не стал искушать судьбу. Ночью, нехожеными тропами густого леса, полагаясь на интуицию да на звезды, перебрался, вдали от постов и патрулей, за ту невидимую черту, которая отделяла Российскую империю от империи Австро-Венгерской.
Явочных адресов было несколько, он помнил их наизусть. Во Вронине, крохотном городке недалеко от границы, еще затемно добрался до лавки Анджея Кожеры.
Анджей, хозяин, торговать не умел, коммерческие дела его шли из рук вон плохо, но все же, перебиваясь с хлеба на квас, лавку не закрывал: для тех, кто шел к Ленину из России, и обратно в Россию, от Ильича, здесь был и кров, и стол, и подвода до Кракова, если нужно.
- Я очень спешу к Маковскому, - сказал Крыленко Анджею, едва вошли они в сени.
- Поможем, коли спешите, - паролем отозвался Кожера и ушел запрягать лошадей.
На рассвете показались острые иглы краковских костелов. В розовой дымке утреннего тумана таинственно и величаво возвышался над городом древний
Вавель - окруженный крепостными стенами средневековый королевский дворец.
- Теперь лучше пешком, - мрачно сказал возница, за всю дорогу не проронивший ни слова, и с напускным равнодушием сунул в карман полагавшуюся ему за услугу пятерку.
В Кракове Крыленко бывал и раньше, город знал неплохо. Но адрес Ильича, который оставила Инесса, был ему неведом: Ульяновы поселились не в городе, а в предместье, ближе к границе.
Звежинец, двести восемнадцать... Найти нужный дом было нетрудно, даже не обращаясь за помощью к прохожим.
Крупская первая встретила гостя. Ввела его в комнату. Плотно прикрыла дверь. И лишь тогда позвала:
- Володя, Абрамчик приехал...
Ленин стремиюльно вышел из соседней комнаты, вгляделся, прищурившись, лукаво улыбнулся, до боли сжал руку.
- Встреча с вами, Николай Васильевич, - сказал он, - уже оправдывает наш приезд в Краков. Чувствуется, что Россия действительно рядом.
- Рукой подать, - подтвердил Крыленко. - Если двигаться не спеша, к вечеру будем в Люблине. А то можно и быстрее. Хотите?
Ленин залился смехом.
- Конечно, хочу. Очень хочу, Николай Васильевич.
Но пока еще рановато. И Инесса, значит, прошла? Бесстрашная женщина! Если бы только ей удалось продержаться...
- Она сказала: продержится.
- Должна... - Ленин на мгновение задумался. - Ну а вы все учительствуете? Ваше положение прочно?
Крыленко рассказал о недавнем разговоре с инспектором.
- Я слышал, что к новому учебному году мне ищут замену.
Ленин несколько раз прошелся по комнате, постоял у окна, вглядываясь в видневшуюся у горизонта темную полосу: там, за лесом начиналась Россия.
- Что ж, найдем вам другую работу. Если вы, конечно, согласны...
Крыленко молча кивнул.
День промчался незаметно. Завтракали, гуляли по залитому солнцем Кракову, поднимались на Вавельский холм, пили "хербату" (чай) с "частками" (пирожными) в кафе пана Яниковского на бульваре Плянты.
Крыленко оглядывался по сторонам, при встрече с полицейскими прикрывал ладонью лицо.
- Не переигрывайте, - предупредил Ленин, - этим вы только приковываете к себе внимание и вызываете подозрение.
- Вы думаете, Владимир Ильич, что здесь мы в полной безопасности? Что нет за нами глаза?
- Глаз, пожалуй, хватает. Едва ли охранка упустит случай понаблюдать за большевиками и за границей.
С местными филерами у них тоже, конечно, полный контакт. Но иногда мы сами даем этой публике козыри в руки. Недавно, к примеру, приезжал из Москвы один партиец, Очень конспиративный товарищ. Иначе как в фуражке, нахлобученной на глаза, по улице не ходил. И тоже все время оглядывался. Только уехал, заявляется ко мне один полицейский. Слово за словом и выкладывает, что вожусь я, дескать, такой уважаемый человек почтенного возраста, с подозрительнейшим субъектом. Видали?.. Чем естественней вести себя, тем лучше. Уж это, дорогой мой, проверено, и не раз...
Потом был обед. И партия в шахматы. За доской они не знали пощады друг к другу, соревновались яростно, на выигрыш. Ленин хмурился: ему грозила потеря фигуры. Крыленко увлекся, намечалась комбинация, которая в несколько ходов вела к неизбежному мату.
Начинало темнеть. Так и не сделав очередного хода, Крыленко встал, заторопился, смущенно сказал:
- Сдаюсь... Извините, Владимир Ильич, мне пора, Надо поспеть до рассвета.
Ленин хитро прищурил глаз, обратился к жене:
- Ты слышишь, Надя? Этот юный шахматист в выигрышной позиции сдает партию из жалости к партнеру.
Крыленко начал оправдываться, но Ленин его перебил:
- Придется, Николай Васильевич, вам пожаловать снова. Доиграть партию...
Крыленко возвращался в Люблин с ответственнейшим партийным заданием. ЦК поручило ему создать в приграничных лесах надежные каналы для бесперебойной, и притом двусторонней, связи. Чтобы свободно могли идти в Россию книги, газеты, журналы, на которые царской цензурой был наложен строжайший запрет, письма партийного штаба, инструкции. А обратно - отчеты партийных организаций, информация о положении дел.
И люди, люди, люди - в оба конца...
Еще в бытность свою гимназистом-старшеклассником, а потом студентом Крыленко сам тянулся к запретной литературе. Одной из первых его встреч с книгой, которую приходилось читать таясь, была встрача с "Воскресением" Льва Толстого. Хотя роман этот уже стал хрестоматийным, в русских изданиях он имел четыреста семьдесят восемь искажений! Четыреста семьдесят восемь произвольных пропусков, вставок, поправок. Книга без пропусков тоже была русской, но на обложке почему-то стояло: "Свободное слово", Лондон..."
Но еще больше он тянулся к пропагандистским брошюрам, где на конкретных примерах с помощью наглядной статистики рассказывалось о том, как живут русские рабочие и крестьяне, помещики и фабриканты.
И какие цели ставит перед собой российский пролетариат.
Запретные книги, журналы, газеты, листовки, прокламации - они не только сообщали никому не известное, не только раскрывали глаза и заставляли задуматься, но и призывали к борьбе.
В ту пору Крыленко не слишком размышлял над тем, каким образом эта литература попадала в Россию. Лишь позже, став большевиком, оказавшись сопричастным к ее распространению, он постиг тайны нелегальной почты. Это дело, которое партия считала одним из важнейших, требовало не только изворотливости, находчивости и выдумки, но и огромного риска.
Чемоданы с двойным дном, коробки для дамских шляп, хитроумно превращенные в почтовые ящики, сюртуки, "утепленные" подкладкой из газет и журналов; груженные книгами рыбачьи лодки, пробиравшиеся из-за кордона под покровом ночи... Много способов было придумано и опробовано, чтобы правдивое печатное слово проникло в массы и помогло людям найти ответ на вопросы, которые каждый день ставила перед ними жизнь. Но тех, кто жаждал правды, становилось все больше и больше. Партия стремилась к тому, чтобы ее идеи овладели людьми. Тоненькие ручейки, которыми большевистская литература текла через кордоны, должны были наконец превратиться в неудержимый, могучий поток.
Инспектор и правда не бросал слов на ветер: учителя Крыленко изгнали из гимназии. "За вольнолюбие и строптивость", - намекнул ему в доверительном разговоре огорченный директор. "За неблагонадежность", "за распространение социалистических взглядов среди учащейся молодежи" - официальные формулировки официальных бумаг с грифом "совершенно секретно".
Неблагонадежный... Если вдуматься, это вовсе не огорчительно. Наоборот! Разве он хотел бы, чтобы полицейская свора считала его надежным, своим? Значит, правильно он живет, достойно и честно, если власти предержащие относятся к нему с недоверием и опаской.
Было жаль расставаться с мальчишками, к которым он так привязался. Расставаться сейчас, когда они повзрослели, и семена, брошенные в их души, только начали давать всходы. Но все-таки начали. Значит, годы учительства не прошли даром...
Крыленко отправился в Краков, чтобы договориться о предстоящей работе.
- Вы очень кстати, Николай Васильевич, - обрадовался Ленин. - Именно такой человек, как вы, нужен сейчас в Петербурге.
Ленин был не один. На диване сидел коренастый рыжеватый человек с холодными, чуть раскосыми глазами. Было что-то неприятное в его нервном, непрерывно менявшем свое выражение лице. И в облике его, и в манерах чувствовалась развязность. Но рукопожатие было крепким, приятельским, а улыбка - мягкой, располагающей.
- Познакомьтесь, - представил его Ленин. - Роман Вацлавович Малиновский, член ЦК, лидер большевиков в Государственной думе.
Крыленко много слышал об этом незаурядном ораторе-самоучке, быстро выдвинувшемся из рядовых слесарей в крупного партийного деятеля. В Думу он прошел "на ура" от московских рабочих, уже оценивших его организаторский талант на посту руководителя профсоюза. О Малиновском много говорили как о восходящей звезде, прочили ему блестящее будущее.
