- Да! Но ты забыл про вешнее половодье, а из-за него путь всегда труднее, - решительно напомнил старик и с сожалением глянул на своего повелителя.
Рюрик нахмурился: "Слуга прав. Весна шла глухая, затяжная. Это и понятно: зима была сырая и снежная. Воды и поныне много везде, хотя и цветет месяц травень".
Юббе нетерпеливо заерзал на широкой скамье: наконец-то минуло мучительное молчание, и все говорят, словно отходя душой, откровенно, открыто.
- Ну хорошо, - тихо согласился Рюрик, - так сколь же дён надо прибавить еще? - передразнив слугу, но уже спокойнее, спросил он.
- Еще... дён пять! - нерешительно предположил старый кельт, забавно сморщив и без того сплющенный нос. - Так будеве вернее, - добавил он смущенно и почему-то по-словенски.
- Вернее... - проворчал Рюрик. - Тебе дай волюты и месяц готов будешь ждать!
Гости снова засмеялись.
- Ну, тогда хоть дня два подождать надо... не гневаясь, - тихо проговорил слуга и развел руками. - Не хотите верить, - и он выразительно посмотрел на князя бойких фризов, - как хотите} Что вам слушать советы стариков!. Что с вас возьмешь?.. - проворчал он.
Юббе выпрямился, словно принимая вызов старого слуги.
- Я спрошу его? - обратился он к Рюрику, медленно выговаривая тяжелые рарожские слова.
- Конечно, - разрешил тот.
- Как часто ты бывал у волохов? Ведь путь туда очень труден!
Руги вспыхнул и с обидой и гордостью доложил:
- В молодости, с торгом - каждую весну... Потом, как ранили в ногу, реже.
- И... в какой же ты срок справлялся? - продолжал задавать ему вопросы знатный фриз.
- А это - какой дорогой добираться... - бесхитростно протянул слуга.
Юббе мягко улыбнулся: он бывал у волохов, приходилось справляться разными дорогами, но больше двадцати дней, считая и время торга, на это не уходило. А с тех пор, как Рюрик послал солбу [Солба (слав.) - посольство, посол] к волохам, истекал уже двадцать второй день, а надобе [Надобе (слав.) - домой, назад] послы еще не вернулись.
- Да, - соглашаясь с князем фризов, проговорил хромоногий Руги. - дён двадцать на это уходило. Юббе утвердительно кивнул головой:
- Вот именно!
- Так я же говорю, - дорога нонче плоха, - удрученно вздохнул Руги.
- Это верно, - в тон ему сказал знаменитый пират и перевел взгляд на Рюрика.
- Хорошо, Руги, два дня я жду и не буду гневаться, как ты советуешь, но если они не прибудут наутро третьего дня... - в сердцах проговорил Рюрик и, взмахнув рукой, продолжал: - Я не знаю, что со мной будет!
Он сжал кулак и с силой стукнул им по столу. Огромный семисвечник дрогнул от удара. Пламя свечей колыхнулось, затрепетало, как бы негодуя, но через мгновенье успокоилось.
Юббе и Руги беспокойно переглянулись. Рюрик смутился.
- Руги, вели подавать ужин, - справившись с волнением, охрипшим вдруг голосом попросил он.
Старый кельт охотно повиновался: хромая, он быстро пересек гридню, открыл дверь и крикнул в глубь коридора:
- Подавать князю ужин на десять людей!
Затем и сам вышел из гридни.
Тяжелая дверь гридни через некоторое время отворилась, и двое дворовых втащили объемистую деревянную кадь с водой. Ловко поставили ее на скамью, стоящую вдоль глухой стены, и проворно вышли. Руги вошел так же быстро, как и вышел. На правом его плече белело льняное полотенце. В левой руке управитель держал небольшой темный убрус, по краям которого были вывязаны узоры, состоящие из углов и продольных линий, чередующихся попеременно и означающих количество живших и погибших членов когда-то большого рода русичских князей-соколов. Это был платок, который требовал особого, почтительного отношения к себе, ибо он хранил в себе дух целого рода рарожских витязей-полководцев. Полотенце слуга аккуратно положил возле кади с водой, а с убрусом осторожно и с явным почтением подошел к котелку, что стоял в правом углу гридни на большой серебряной треноге, и молча замер.
Князья заторопились.
Вид слуги, торжественно застывшего возле священного котелка, взволновал обоих. Они быстро омыли руки и лицо в кади, молча утерлись полотенцем и тихо подошли к котелку, который пользовался особым уважением у венетов, словен и кельтов. Минуту помолчали, стоя возле священного котелка и думая каждый о своем: Юббе - о трудностях своего визита, а Рюрик молил богов Святовита и Перуна послать ему побольше воинов и как можно быстрее.
Руги поклонился котелку последним. Он тихо пробормотал какие-то слова этому символу жизни рарогов, затем покрыл его убрусом и, словно погладив, ласково провел по котелку рукой.
- Вот и все! - облегченно вздохнув, сказал старик.
- Что?! - неожиданно грозно спросил Рюрик, встав. - Что ты сказал?
- Что ты, Рюрик! - не обидевшись, удивился старик. - Это я поблагодарил богов! Прости меня, старого! - Кельт прижал морщинистую руку к сердцу, смиренно склонил седую голову перед дорогим ему князем и огорченно подумал: "Святовит всегда не вовремя посылает мне какие-то странные слова. Такой важный бог, а всегда спешит...". Но уже в следующее мгновение Руги содрогнулся: "О чем я, старый пес, думаю?! Что значит - бог и спешит?! Как вселились эти мысли в мою грешную голову?!"
Он закрыл глаза, чтобы скрыть смятение души от всех и прежде всего от своего князя - "князя-дитяти", как любовно он называл Рюрика про себя, но услышал жесткое шуршание пурпурной накидки знатного фриза и разомкнул мокрые веки.
Преданный слуга и с закрытыми глазами в любое время мог определить, что делает его князь. Рюрик, словно обиженный ребенок, молча сел за стол и обдумывал вырвавшиеся из уст кельта пророческие слова. Он знал, что неожиданные откровения в уста старых, малых и особо избранных людей вкладываются богом и только богом. Об. этом ему давно поведали жрецы. Об этом ему постоянно твердит и его любимая жена Руцина.
"Значит, и Святовит... ведает... мой скорый конец!" - Рюрик так углубился в свои мрачные думы, что не заметил, как поднялся с широкого, массивного табурета, распростер над столом руки и разжал пальцы...
Юббе наблюдал за быстро меняющимся выражением лица рарожского князя. Его, как и Рюрика, поразило откровение, высказанное устами старого слуги, но он постарался не выдать своего волнения. Он расстегнул драгоценную фибулу с крупным изумрудом и широким, небрежным движением сбросил с плеч пурпурную накидку. Улыбаясь, он уже готов был заговорить с Рюриком, вернуть его из той тьмы, в которую князь погрузился. Слова уже были на кончике его языка, но в это время широко распахнулась тяжелая дверь гридни и двое слуг внесли обильное и горячее угощение.
Руги тотчас же принялся за свое обычное дело: ловко расставил кубки для вина, блюда с жареным мясом, хлебом, яйцами куропаток, овсяной цежой и ранней свежей зеленью - травой-муравой да остролистым сладким луком. Он осторожно разлил по кубкам густое медовое вино и просительно заглянул в лицо своему повелителю. "Я так устал, - говорил его взгляд. - Неужели ты, князь-дитятя, не пожалеешь меня?"
Рюрик поймал его молящий взгляд. Сердито поглядев на виновато опущенные плечи старика, он, вдруг смягчившись, сухо сказал:
- Можешь идти.
Руги поклонился и вышел из княжеской гридни. Оставшиеся слуги вольно стояли возле дверей гридни, перешептывались, бросали хитроватые взгляды в сторону князей, ожидая приглашения к столу. Но князья будто не замечали улыбок слуг. Они, казалось, ждали еще чего-то.
Наконец Рюрик не выдержал и резко приказал слугам:
- Оставьте нас.
Парни недоуменно посмотрели друг на друга и оба разом толкнули двери.
- Возьмите вина там, у котла, - спохватившись, крикнул им вслед Рюрик и, когда те, обернувшись, радостно кивнули князю головами и закрыли за собой дверь, смущенно посмотрел на знатного фриза.
- На днях жду братьев двоюродных, - сказал он, чтобы не молчать.
Юббе склонил голову, ласково улыбнулся Рюрику, как улыбаются младшему и любимому родственнику, и тихо спросил:
- Уж не Сигура ли с Триаром ждешь ты, князь?
- Да... Вместе поедем на охоту в глубь моей полосы... Ты хорошо помнишь их? - Рюрик, казалось, говорил бодро и уверенно, но руки выдавали его неуспокоенность: скользили по поверхности стола, задевая то один кубок, то другой, грозя отодвинуть их на край стола и опрокинуть.
- Помню, - ответил князь фризов, отодвигая кубки от Рюрика на безопасное расстояние. - Что тебя тревожит, отважный князь рарогов? спросил он. - Неужели бред старика так глубоко ранил твою душу? - медленно подбирая нужные рарожские слова, проникновенно спросил знаменитый фриз.
Юббе, этому потомку легендарного бойца датского короля Харольда Хильдетанда в пятом колене, было далеко за тридцать. Он уже второй десяток лет княжил на крайнем восточном побережье Северного моря и давно отведал как сласть, так и горечь княжеской власти. Ныне Юббе мог твердо сказать, что горечи в этой власта было куда больше, чем хотелось бы. Но символическое изображение горы на кожаной сустуге - символ обладания возвышенными землями - носил все с той же любовью и гордостью, что и в юности. Был он высок, строен и быстр. Не любил пустые беседы и разговоры о прошлом и настоящем. Исключением из этого правила были легенды о знаменитом предке, которые ласкали его слух. Но сейчас он, чувствуя, что Рюрик нуждается в его поддержке, говорил себе: "Твоему другу плохо. Протяни ему руку, выслушай его". И Юббе, повинуясь неведомому голосу, тихо, но настойчиво спросил, когда остальные гости, насытившись, оставили их вдвоем:
