Идея вторая. Вопреки расхожему мнению о том, что диагностировать пузыри до того, как они лопнули, легко, и здравомыслящие люди, находящиеся «внутри» пузыря, должны были бы осознавать происходящее в режиме реального времени, я думаю, что это не совсем так. Приведу три примера: два – взятые из рассказов известных экономистов, а третий – из личной жизни.
Пример первый – не всякий специалист по пузырям может разобраться с текущей ситуацией. Роберту Шиллеру (Robert Shiller[2]) это удалось дважды. Так, в первом издании своей нашумевшей книги «Иррациональное возбуждение»[3] («Irrational Exuberance»), вышедшей буквально за несколько недель до краха интернет-пузыря, он его внятно предрекает, а в более позднем издании той же книги (2003) добавляет кусок, связанный с прогнозами относительно краха рынка недвижимости, который не заставляет себя ждать.
А вот Джону Кеннету Гелбрейту (John Kenneth Galbraith), выдающемуся американскому экономисту XX века, посвятившему часть жизни исследованию кризиса 1929 года, это не помогло стать оракулом: его предсказания насчет будущих пузырей не сбылись. В своей брошюрке «Краткая история финансовой эйфории», вышедшей в 1993 году, Гелбрейт пишет о том, что девелоперский проект в Лондоне, Canary Warf, – это заведомый пузырь [Galbreith 1993, p. xi]. Напомню, что Canary Warf – это масштабный план по застройке промзоны современными офисами, в которые впоследствии переехали из Сити все инвестиционные банки. На ранней стадии реализации процесс шел медленно, но с точки зрения современной перспективы этот проект никак нельзя назвать пузырем – он считается успешным. Вспоминаю, что когда я работала в инвестиционном банке Ротшильда, мы гордились тем, что наш банк был одним из консультантов по Canary Warf.
Еще Гелбрейт ставил себе в заслугу то, что предсказал крах на фондовом рынке зимой 1955 года. Действительно, незадолго до этого краха он говорил о надувающемся пузыре и утверждал, что 1929-й может повториться. Американские акции резко упали именно в тот момент, когда Гелбрейт выступал на эту тему в Конгрессе США, – и непонятно, было ли это случайным совпадением или произошло в результате произнесенной им речи. Но кто сейчас помнит этот день? Акции восстановились так же быстро, как и упали, а до ближайшего серьезного и затяжного падения оставалось всего… 18 лет.
Еще одна иллюстрация в подтверждение первого примера. Считается, что одним из немногих инвесторов, которые предсказали крах 1929 года, является Бернард Барух – один из двух самых известных фондовых спекулянтов той поры (второй – Джесси Ливермор, книгу о котором «Воспоминания биржевого брокера» вы наверняка читали). Барух прославился тем, что, как он утверждал в своих воспоминаниях, изданных в конце 1950-х, определил, что рынок в 1929 году достиг пика, по такому факту. Когда он как-то подходил к своему офису, попрошайка, которому он часто подавал милостыню, стал советовать, какие акции покупать. Барух говорит и том, что в 1929 году акциями владели все, включая его домработницу, а уличные бродяги отправляли на фондовый рынок его подаяния. Этот эпизод настолько известен, что в 1996 году журнал «Форбс» даже провел эксперимент. Журналисты вышли на улицы и пытались получить советы, куда инвестировать, у самых разных людей – от баристы в «Старбаксе» до плотника, чинившего рекламный щит. (Чем это закончилось, я расскажу в заключительной главе «Анатомия финансового пузыря».) А сейчас вернемся к Баруху. Так вот, достоверно известно, что накануне кризиса Барух говорил и писал другое. Гелбрейт ссылается на статью Баруха, в которой тот утверждает, что достигнутый высокий уровень рынка является нормальным. Эту мысль недавно «открыл» и американский журналист Мартин Фридсон (Martin Fridson). Хотя кто знает, может быть, Барух писал одно, а делал другое?
Второй пример – как современные ученые оценивают крах на фондовом рынке 1929 года. Интересна недавняя заочная дискуссия двух сотрудников Федеральной резервной системы США, Эдит Макграттан (Edith McGrattan) и Эдварда Прескотта (Edward Prescott) с учеными-финансистами Бредфордом де Лонгом (Bradford De Long) и Андреем Шлейфером (Andrei Shleifer). Последние опубликовали статью [De Long, Shleifer 1991], в которой утверждали, что в 1929 году рынок был переоценен… аж на 30%. Макграттан и Прескотт не готовы принять эти цифры – согласно их подсчетам, по отношению к состоянию экономики в 1929 году рынок… не был переоценен вовсе [McGrattan, Prescott 2003]. Давайте задумаемся вот над чем: 30%-ная переоценка – не такая уж большая, в пределах допустимой погрешности. В своей жизни я много раз оценивала компании. Разброс в 30% по «оптимистическому» и «среднему» сценариям (и уж тем более по «оптимистическому» и «пессимистическому») можно считать допустимым, то есть разумным, – с большей точностью будущее предсказывать сложно. Так что 30%-ную переоценку я вряд ли назвала бы пузырем. (Тот факт, что рынок в 1929–1932 годах в итоге упал больше, – это отдельная тема, которой мы коснемся позже.)
Третий пример будет нагляднее. В ноябре 2007 года я продала свою свободную квартиру в центре Москвы – без особой цели, а исключительно под влиянием инвестиционной философии Баффетта, который говорит о том, что нужно вкладывать деньги только в первоклассные активы. Свою квартиру я таковым не считала. Находилась она неподалеку от площади трех вокзалов, в доме с коридорной системой «после реконструкции»; но поскольку деньги на реконструкцию были украдены, в коридорах на этажах лежал рваный линолеум и висела открытая проводка, как в 1950-е годы; в подъезде было грязно, накурено. Рядом располагался завод, который, думалось мне, когда-то вынесут за пределы города, но не тут-то было – его территория начала вдруг застраиваться новыми корпусами, хотя и офисными, но все равно уродливыми. Как-то раз пришедшая ко мне домой косметолог, которая имела обыкновение читать детективы, пока я лежала с маской на лице, вдруг стала читать мне вслух очередной дамский детектив. Это было описание места преступления, которое наводило страх и которое нельзя было не узнать, – окрестности моего дома (три вокзала, троллейбусный парк и прочее).
Продав квартиру, я думала о том, что можно было бы купить другую, приличную, и начала ее искать. Я смотрела варианты в хороших районах (вблизи Ленинского проспекта, в районе метро «Университет») и, как мне казалось, в хороших домах. И что же я увидела? Двухкомнатные квартиры стоили около 400 тыс. долларов, при этом подъезды были непрезентабельными, а населяющие их люди – стесненными в средствах. Где-то в туалете с 1950-х годов сохранился бачок под потолком и с веревочкой, за которую нужно дергать. Где-то в квартире живут три (и даже четыре) поколения, которые никак не могут разъехаться (новый вариант коммуналки). Так, в одной «трешке» проживали тяжелобольная бабушка (она не вставала с постели после операции), две ее внучки с мужьями, причем у одной пары был маленький ребенок. Было очевидно, что когда затраты по содержанию домов лягут на жильцов, они станут для них непосильным бременем. В одном доме уже было проведено собрание жильцов, которые проголосовали за то, чтобы подъезд не ремонтировать (а ремонта там не было с момента ввода дома в эксплуатацию в 1950-е годы). Собрание решило, что первый этаж подъезда им должны привести в порядок… те мелкие конторки, которые расположились на нем, и это при том, что у каждой был свой отдельный вход с улицы (я не шучу). И это в хороших районах Москвы!
В США люди, владеющие домами стоимостью 400–500 тыс. долларов, не могут быть так бедны! Для примера: моя подруга в середине 1990-х годов купила дом площадью 280 кв. м с гаражом на две машины на участке около 6 соток в хорошем районе Хьюстона за 167 тыс. долларов. При этом дом продавался с полной отделкой, сантехникой, встроенной кухней, встроенной бытовой техникой и даже люстрой. В 2007 году, когда подруга выставила дом на продажу, она смогла выручить за него только 250 тыс. долларов, и это при том, что продажа произошла до краха цен на недвижимость, а в дом она существенно инвестировала (благоустройство участка, замена ковролина на дорогой паркет и т. д.). Заметьте, что в это время все начали кричать, что в США – пузырь на рынке недвижимости. А Хьюстон, между прочим, как и Москва, – 10-миллионный город и центр нефтедобычи США. Хорош, однако, пузырь (я имею в виду в Хьюстоне)! Если перейти на язык науки, то существует средний показатель стоимости недвижимости, измеряемый в доходах населения. Роберт Шиллер, например, считает, что цена недвижимости адекватная, если дом стоит не больше 2,5 годового дохода домохозяйства, – и это для США, с их дешевой ипотекой. Те семьи, которые проживали в московских квартирах стоимостью по 500 тыс. долларов, никак не могли иметь доход в 200 тыс. долларов в год, иначе бы у них нашлись деньги на новый унитаз. Я сравнила цены в Москве и Хьюстоне и подумала: у нас на рынке недвижимости самый что ни на есть пузырь, который непременно лопнет.
