- Ого! - не удержался я. - Таких сто пятьдесят человек: гаражи мы просили на двести пятьдесят человек, а дали нам только на сто.
- Ну, наиболее недовольных, что ли, - пояснил следователь, - с кем, какие отношения имели, какие возникали трудности, трения. Кто распоряжался деньгами, как шла оплата. В общем, все то, что имеет отношение к вашей автостояночной деятельности
- Этак мне и суток не хватит.
- Ну, повесть писать не надо, - сострил следователь. - А то знаю я вас, журналистов.
- Все-таки вы, надеюсь, разрешите мне заняться этим дома? Я тоже ночь не спал.
- Можно и дома. Только чтоб завтра утром объяснительная была у меня на столе...
Я ломал голову, с чего начать. Объяснительную оказалось написать труднее, чем статью, очерк, стих. Кто и как нам выделил землю под автостоянку - это само по себе целое уголовное дело, в котором окажутся замешанными ответственные работники райисполкома, Моссовета и ГлавАПУ. Когда мы к ним обращались, они тянули не только время. Даже когда выделили землю, строить крытую стоянку не разрешили. Тут же нашелся посредник, председатель районного общества автолюбителей:
- Есть человек, который возьмет на себя обязательство добиться разрешения на строительство металлических боксов. Разумеется, не бесплатно...
Как мы отбирали претендентов? Поговорили на совете, единодушно одобрили, что в первую очередь нужно включить в список ветеранов войны, активных автолюбителей, кто помогал пробивать административную бюрократическую стену и кто в перспективе чем-то мог помочь в строительстве гаража. Список составлял Максим Петрович.
Не обошлось без скандалов. Сарафанкин успокаивал "невключенцев": "Лед тронулся, товарищи. Сегодня дали сто, завтра обещают ещё на двести. А кто будет скандалить, останется вообще за бортом, вы меня знаете, слов я на ветер не бросаю".
И очередники затихли, если не считать пьяных наскоков Закурдаева и Опыляева, исключенных из списка ранее и время от времени появлявшихся на стоянке с угрозами расправиться с "гражданином начальником"...
Председатель районного добровольного общества автолюбителей свел нас с "нужным человеком", снабженцем одной из ведомственных поликлиник Лазарем Абрамовичем Гарфинкелем, возглавляющим по совместительству строительный гаражный кооператив. Гарфинкель затребовал с каждого претендента по сто пятьдесят рублей. Мы согласились: лучше переплатить, чем держать машину под открытым небом, где никакие мовили и консерванты не спасают от ржавчины.
Гаражи, несмотря на трудности с железом, шифером, Гарфинкель построил нам за месяц, и осенью мы справили новоселье А в начале весны Максим Петрович сообщил мне по секрету, что договорился с Лазарем Абрамовичем на пристройку к нашим боксам ещё пятидесяти. Только теперь председатель кооператива цену за услуги поднял до двухсот рублей. Автомобилисты посетовали между собой: "Мало того что за каждую коробку, которая в базарный день стоит не дороже пятисот, сдирает двойную цену, и тут ещё умудряется сорвать". Но другого выхода не было.
Очередников Максим Петрович отбирал ещё тщательнее, и несмотря на то что делал это в строжайшей тайне, фамилии счастливчиков вскоре стали известны, и снова разгорелся скандал: почему его, а не меня.
В один из вечеров у автостоянки состоялся целый митинг. Число недовольных росло. Некоторые все зло видели в начальнике стоянки, который предпочтение отдает непонятно откуда появившимся "пронырам", требовали отстранения его от должности.
Попросил слова Максим Петрович.
- Мавр сделал свое дело, мавр может уходить, - начал он звенящим от негодования голосом. - Да, я могу уйти, не очень-то держусь за эту должность. Сто рэ - эко капитал, уборщицы сейчас больше получают Но где ваша совесть, товарищи автомобилисты, где ваша благодарность? Что, я для себя эти все гаражи строю, только о себе забочусь? Где вы были, когда я высунув язык мотался от одного начальника к другому? Много помогали? А требуете: вынь да положь сразу всем гаражи. Да, сто человек мы обеспечили, сейчас еще, можно сказать, пятьдесят выбили. Да, в список претендентов включено десять новых членов, двух рекомендовал исполком, двух ВДОАМ, трех - милиция, трех - общественная инспекция. Может, откажем им? Тогда и вы ни хрена не получите. Устраивает вас такая перспектива?
- Да чего ты их слушаешь, Максим Петрович! - заорал из толпы могучий детина с красной физиономией - не иначе, был под хмельком - Кому не нравится, пусть в другую организацию топает. А мы тебе доверяем...
И пошло-поехало. Максима Петровича чуть не умолять стали, чтобы остался начальником стоянки
И только теперь я полностью осознал, как люди были правы: кто сможет его заменить? А пристройка только началась. Строители завезли трубы, металл, но варить ещё не начали. Разумеется, недовольных Максимом Петровичем осталось немало, но таких, которые могли бы пойти на преступление, назвать я не решился бы.
Что же касается деловых отношений Максима Петровича с подрядчиками, то там все шло как по маслу он знал, как вести себя с ними, заранее все обговаривал и скреплял обязательства подписями в договоре.
Следователь просил назвать всех пофамильно, и вот тут-то я, к своему стыду, обнаружил, что знаю только троих - Гарфинкеля, председателя кооператива, Гусарова, бригадира строителей, да Горалина, нового подрядчика. Еще троих видел мельком, когда строили гаражи, но как их фамилии, имена - понятия не имел. А возможно, кто-то из них приложил руку к убийству Максима Петровича. Светлана Борисовна, несомненно, попала в эту ситуацию случайно.
Кому так насолил Максим Петрович или кому здорово мешал, что он пошел на убийство? Из-за обиды и даже из-за того, что лишился гаража, умный человек на преступление не отважится. А пьяница... Мне однажды довелось видеть, как в горячке сосед соседа - недавние закадычные друзья - ножом пырнул... Но то в горячке, а тут тщательно продуманное убийство.
И хотя мое дело было описать лишь увиденное и услышанное, голова шла кругом: кто, почему?
3
На похороны Максима Петровича собралась уйма народу: пришли не только соседи, друзья по автостоянке, но и просто знакомые. Об истинной причине смерти ни я, ни сторож, ни понятые не распространялись (следователь настрого предупредил), говорили, что скончался от сердечного приступа, и никто ни на минуту не усомнился в этом - Сарафанкин частенько жаловался на боль в сердце.
Похороны родные устроили пышные Из морга привезли гроб, обитый красным бархатом, в квартиру, чтобы смогли проститься стар и мал, все, кто знал Максима Петровича, и "чтобы он в последний раз побыл в своем родном гнездышке, которому отдал немало сил и здоровья".
Я впервые попал в это "гнездышко" и ещё раз убедился, что Максим Петрович был человек деловой и хозяйственный: трехкомнатная квартира сверкала дорогой полированной мебелью, хрустальными люстрами; на полу и стенах - красивые ковры; на кухне - все заграничное - электроплита, шкафы, краны... И жена, видно, под стать мужу, любила порядок в доме. И поминки она устроила царские: несмотря на только что наступившую весну, на столе были огурцы, помидоры, всяческая зелень, не говоря о таких деликатесах, как севрюжий бок, чавыча, сервелаты и паштеты. В водке тоже ограничения не было.
- Петрович любил выпить и вкусно поесть, - промокая глаза, пояснила такое изобилие вдова.
Народу на поминках, правда, было немного, человек двадцать, родственники и друзья Меня Сарафанкина пригласила, видимо, потому, что пришлось вместе с её сыном, тоже офицером, мотаться по похоронным конторам, доставая гроб, венки, выбивая место на кладбище. И чувствовал я себя за столом довольно неуютно - все незнакомые, чужие лица.
Со мной рядом оказался мужчина лет шестидесяти, назвавшийся Василием Васильевичем, - коренастый, приземистый крепыш с хитровато-озорными глазками, так не вязавшимися с траурной обстановкой, он почти не выпускал из рук бутылку "Золотое кольцо", подмигивал мне и наливал в рюмку водки, опорожняя её одним глотком, укорял меня:
- Что ты, в самом деле, как девица красная. Или ты не уважал Максима Петровича, не хочешь помянуть его по русскому обычаю, чтоб ему и там не скучно было?
Я объяснял, что и так уже захмелел, он не отставал до самого ухода. Два раза выступал с поминальной речью, воздавая должное покойному за "широкую натуру, русскую смекалку, умение строить жизнь".
Он, можно сказать, один опустошил "Золотое кольцо" и взялся за "Столичную". Язык у него заплетался, но глаза, обратил я внимание, были трезвые, и мне показалось, что он временами буравит ими шкафы, сервант и антресоли, словно хочет разглядеть, что за их стенами. И я испугался: у меня словно начиналась мания подозрительности - в каждом ищу убийцу Сарафанкина.
Выбрав удобный момент, я вылез из-за стола и покинул трапезную на английский манер - не попрощавшись ни с кем.
Видимо, поминки не оставили бы следа в моей памяти, если бы на следующий день Максим Максимыч, сын Сарафанкина, осматривая машину отца, не спросил:
