Ознакомительная версия.
За несколько часов до вторжения дикторы германских радиостанций передали драматическое сообщение о действиях поляков: "Подразделения польской армии пересекли границу Германии и захватили радиостанцию в Гляйвице, но были отброшены германской армией". Дикторы призывали правительство Рейха силой отреагировать на атаку польских войск. 31 августа, в 8 часов вечера, действительно слышна была стрельба около радиостанции в Гляйвице. Группа солдат в польской военной форме захватила радиостанцию и передала сообщение на польском языке, объявив войну Германии, и выразив уверенность в победе Польши. Но это была провокация немцев, совершенная солдатами "германской службы безопасности — СД", переодетыми в форму солдат польской армии, с целью дать повод германской пропагандистской машине — призвать к войне с Польшей. Это потрясшее всех сообщение было передано поздней ночью множеством мировых радиостанций, но к утру утонуло в потоке сообщений о вторжении германской армии в Польшу со всех границ. Жители Польши, исключая работников газет и радио, дежуривших в ночные часы, не знали ни о провокации в Гляйвице, не слышали призывов к войне дикторов германского радио. Они провели последнюю спокойную ночь перед бурей.
Невероятный шум разбудил меня утром первого дня войны. Не прошло и нескольких минут, как я уже был на улице Дзейлена, на которой жил, одной из улиц еврейского района Варшавы, заполненной людьми. В разных местах толпились люди и взволнованно обменивались мнениями о происходящем. Я был оттеснен к одной из таких групп. В ней все говорили одновременно. Но я, все же, наконец-то, понял, что грянула война. В центре группы стоял коренастый мужчина и с большим подъемом говорил о скором конце Гитлера и нацистской Германии. Он объяснял, размахивая руками, что польская армия сильна. Она сдержит германских агрессоров, пока Англия и Франция не проведут мобилизацию своих армий и просто раздавят Германию. Другой человек вмешался в разговор и сказал, что Польша не будет второй Чехословакией, которая была предана в Мюнхене и сдалась без боя. Общее настроение в группе было оптимистичным. На улице Заменгоф я увидел длинные очереди в продовольственные магазины. Люди раскупали всё, что в них было.
Я побежал домой, чтобы рассказать родителям о том, что началась война, но эта весть уже дошла до них. Мать Хая и сестра Рахиль уже ушли и присоединились к очереди за продовольствием. Отец мой, Израиль-Моше, вернулся через несколько минут с утренней молитвы в синагоге "Мория" (в нашем доме номер 7 по улице Дзейлена), где был кантором. Он уже тоже знал о войне, и мне хорошо запомнились его слова, полные тревоги: "Ициле, — сказал он мне, — когда я был в твоем возрасте, грянула Первая мировая война. Я был тогда в городке Свинцяне, около Вильно. И там без конца сменялась власть, войска — русские, немцы, поляки, большевики, литовцы, и снова поляки. Эти смены властей приносили много ужасов, и главными жертвами были мы, евреи. Каждая сторона видела в нас врагов. Одна надежда, что судьба наша в этой войне будет лучше, но я сильно сомневаюсь". Эти слова отца охладили немного мое возбуждение по поводу грянувшей войны, но все же я думал, что, быть может, он преувеличил опасность. В детстве я слышал рассказы моих родителей о Первой мировой войне, и в глубине душе мечтал пережить нечто подобное.
Жители города были призваны рыть окопы для защиты от воздушных налетов. После обеда я пошел с отцом парк Красинского, недалеко от нашего дома, там рыли окопы. Я присоединился к сотням людей, евреям и полякам, которые работали в поте лица. Для меня эта работа была нелегкой. Впервые в жизни я занимался физическим трудом столько часов подряд. Я весь вспотел, ладони покрылись волдырями, хотел прекратить работу, и посмотрел на отца. Он тоже не был привычен к физическому труду. Видно было, что работа дается ему с трудом и большими усилиями. Мне было стыдно, и я продолжал рытье. Люди работали напряженно, с воодушевлением, поляки и евреи, один подле другого. В эти минуты мне казалось, что стенка, стоящая между евреями и поляками, антисемитизм, от которого мы страдали, частые драки с молодыми поляками, всё это скрылось за брустверами окопов, вырытых общими усилиями. Работа длилась до наступления сумерек: были вырыты сотни метров окопов, глубиной в два метра. Окопы эти змеились и меняли направление через каждые пять метров.
В эту субботнюю ночь, завершившую первый день войны, синагога "Мория" был полна молящимися евреями. Пение моего отца в этот вечер говорило мне намного больше, чем это было раньше. Это был последний раз, когда синагога была забита народом. На следующий день, в субботу, были четыре сигнала воздушной тревоги, и германские самолеты бомбили разные районы города. Выяснилось, что из-за частых налетов и отдаленности окопов в парке Красинского, мы не сможем успеть добраться туда в час опасности, и следует подготовить убежище поближе. Общими усилиями жильцов нашего дома мы привели в порядок подвал, превратили его в убежище, где и скрывались в ближайшие недели. Убрали с чердака вещи, которые там накопились за многие годы, чтобы уменьшить легко возгораемый материал, опасность пожара, если в дом попадет зажигательная бомба.
В понедельник, 3 сентября, должен был начаться учебный год, но из-за создавшегося положения, это открытие было отложено. Я не был сильно этим огорчен. В этот же день Англия и Франция объявили войну Германии, выполнив свои обещания в отношении Польши, не разочаровав, как они сделали в отношении Чехословакии. Мы очень радовались, услышав это сообщение, но радость наша сильно поубавилась в последующие дни с приходом новостей с фронта.
Сообщения о продвижении германских войск дошли до нас уже в первые дни войны. Польское радио передавало явно туманные и обрывочные сообщения о происходящем на фронте, но люди слушали передачи германских радиостанций, восхвалявших неслыханные победы германской армии, захваты, десятки тысяч пленных, огромные трофеи. Усиление бомбардировок немецкой авиацией Варшавы, множество жертв и разрушений, отсутствие самолетов польской военной авиации в воздухе, усилили отчаяние и чувство беспомощности. Но, несмотря на это, господствовало мнение, что продвижение немцев временно и является результатом внезапности нападения. С завершением всеобщей мобилизации, объявленной в Польше с началом войны, вступлением войск Британии и Франции в войну против Германии ход войны изменится к лучшему. Но этот оптимистический прогноз не оправдался.
С 3 по 7 сентября постепенно стало выясняться, что польская армия терпит поражение по всем фронтам и германские бронетанковые колонны продвигаются со всех сторон. Польская армия не была готова к этой войне. Пехотные дивизии и кавалерийские эскадроны не могли устоять против танков. Польская военная авиация большей частью была уничтожена на земле в первые дни войны, и германский военно-воздушный флот безраздельно господствовал в небе. Кроме численности и выучки германской армии, поражение польской армии нанесла ее оперативная стратегия, базировавшаяся на устаревших принципах Первой мировой войны, в то время, как германская стратегия внезапного нападения — "блицкрига" — была основана бронетанковой мощи и сильном военно-воздушном флоте. Согласно старой стратегии 1914–1918 годов, польская армия не создала линию оборонительных укреплений, а плоские равнины Польши служили идеальным пространством для продвижения танков. Несмотря на мужество и жертвенность, польская армия оказалась легкой добычей для германских танков и самолетов.
В течение считанных дней германские танковые армии сумели вторгнуться в Польшу, взяли в гигантские клещи с севера и юго-запада огромные территории, и приблизились к Варшаве, постепенно осадив ее со всех сторон. 6 сентября нам стала ясной величина поражения. В этот день в панике эвакуировались государственные учреждения, и польское правительство сбежало из столицы под покровом ночи. В прощальном обращении по радио глава польского правительства сказал, что "из-за опасности, грозящей Варшаве, правительство вынуждено оставить столицу, но полно решимости вернуться в нее после окончательной победы в войне". Также и генеральный штаб во главе с начальником генштаба Шмигли-Ридезом сбежали из Варшавы на восток. 7 сентября, вечером, радио Варшавы призвало всех мужчин, способных носить оружие, уйти из города на восток и влиться там, в ряды армии. Мы были потрясены этим сообщением, отчаяние и страх охватили всех.
Множество мужчин, главным образом, евреев, с семьями начали покидать город. Все полагали, что на востоке Польши будет остановлено наступление немцев. У людей не было никакого транспорта, все двигались пешком. По улицам города шагали тысячи людей, в одиночку и группами, с рюкзаками за спинами и портфелями в руках, и все шли на восток. Это бегство длилось днем и ночью, под частый аккомпанемент сирен воздушной тревоги. Я прислушивался к колебаниям родителей, оставлять ли имущество и добираться до Свинцяна, где живут наши родственники. Я, конечно же, хотел, чтобы мы сбежали в этот городок от бомбёжек и всей суматохи, бушующей вокруг нас, в городок, выглядящий в эти дни, по сравнению с Варшавой, спокойным и тихим местом. Моя сестра Рахиль требовала от родителей немедленно уходить. Решение было нелегким. Шанс вырваться из города пешком перед тем, как немцы перекроют все выходы, был весьма слабым, и нелегко оставить дом, который создавался тяжким трудом столько лет. Но пока колебались — оставаться или уходить — немцы закрыли все дороги из Варшавы.
Ознакомительная версия.
