— Ну, что я говорила? — мистрисс Годфилд победоносно оглядела домашних. — Я совершенно с вами согласна. А кто эти левеллеры?
— Видите ли, — Платтен охотно стал объяснять, — левеллеры — это всякий сброд из подмастерьев, лавочников, солдат… Они хотят распустить нынешний парламент и собрать новый, но так, чтобы выбирали в него не почтенные люди, имеющие, как оно и справедливо, сорок шиллингов годового дохода, а все достигшие двадцати одного года — независимо от состояния…
— Как все?
— Вот так, буквально все, все англичане.
— Так что же, и Томас наш будет избирать в парламент? И кучер?
— Именно так. И Томас, и кучер, и последний бродяга.
— Но их же вон сколько! Кого же они изберут?
— Вы совершенно правы, сударыня. Произойдет раскол, нарушится единство нации и церкви. Мы, избранный богом народ, не можем такого допустить. Главарь этих смутьянов, некто Джон Лилберн, теперь находится в тюрьме. А в Петни, неподалеку отсюда, сейчас заседает армейский совет. Я надеюсь, Кромвель и генералы не позволят опасным принципам одержать верх.
— Постойте, ведь об этом совете пишет Генри! Бетти, ты не дочитала письма! — Джон затеребил сестру. — Ну читай же, читай дальше!
Элизабет посмотрела на Платтена. Тот кивнул.
— «…Наши хотят, чтобы было принято „Народное соглашение“; только тогда кровь, пролитая в войне, будет оправдана. Но генералы против. Мы писали в „Деле Армии“, что права короля после войны, которую он развязал, недействительны перед законом, ибо основой справедливого правительства является свободный выбор представителей. Полковник Рейнсборо прав: самый бедный человек в Англии вовсе не обязан подчиняться власти того правительства, в образовании которого он не участвовал…»
Элизабет запнулась и подняла глаза на Платтена.
— Продолжайте, — великодушно разрешил он.
— «…А они хотят сохранить монархию, что, по-моему, гораздо более опасно, чем перемены в правлении. Сейчас возвращение к королевской власти — это предательство прав народа. Мы потребовали усилить стражу над королем в Гемптон-Корте и удалить оттуда придворных шаркунов. А некоторые у нас думают, что король и есть тот самый Человек Кровавый, о котором сказано в Писании, и что нужно привлечь его к ответу…»
— Короля к ответу? — встрепенулась мистрисс Годфилд. — Какой вздор!
— Нет, это не вздор, — веско ответил Платтен.
— «Хуже всего, — голос Элизабет дрогнул, — что отец вместе с генералами. Он, правда, не выступал открыто, но я знаю, он держит сторону Кромвеля. Элизабет, я очень люблю отца и всегда почитал его. Но свобода Англии дороже. Если мне придется умереть за дело народа, за его прирожденные права, — я, не задумываясь, предам свою душу богу, и пусть он рассудит меж нами!..»
Она подняла голову. Все молчали. Мистер Патрик, сознавая свою роль духовного руководителя семейства, обдумывал первую фразу.
— Конечно, — сказал он неторопливо и задумчиво, — мы в страшной опасности. Я говорил это в парламенте и опять скажу по возвращении. Мы не должны допустить разгула черни. Что для нас важнее всего? Единство. Англия — тот Новый Израиль, который выведет весь мир к истинно божьему царству, к Новому Иерусалиму. А для итого нужна прежде всего дисциплина, подчинение духовному руководству единой пресвитерианской церкви. Генри отличный воин, мне искренне жаль, что он делает такую роковую ошибку…
По всему было видно, что речь предстоит долгая, женщины терпеливо приготовились слушать, и только Элизабет с беспокойством поглядывала на Джона. Тот насупился и ковырял пальцем стол. А мистер Патрик, с видимым удовольствием слушая себя, продолжал:
— Они толкуют о прирожденном праве. Сам факт, что они родились в Англии, дает им право на воздух этой страны, на ее солнце и воду. Но это совсем не означает вседозволенность, или, как они говорят, свободу. Сейчас они заявляют, что имеют право избирать в парламент, хотя у них нет ни гроша за душой, а завтра скажут, что свободны и от власти парламента, и от любого правительства. А потом схватятся за оружие и повернут его против всякого, кто не согласен подчиниться их воле! Они требуют призвать к ответу его величество! Они требуют, как они это называют, «свободы совести»! Не кажется ли вам, что эти притязания могут завести слишком далеко? Что они скоро потребуют свободы жить, где им вздумается? Общности имуществ? Общности жен?
Взор мистера Патрика обратился к Элизабет. Его логика казалась безупречной. Но она все же осмелилась:
— А бедные? Они тоже люди…
Платтен будто только того и ждал. Гладкое лицо покраснело, рука взлетела над столом, подобно карающей деснице.
— Бедные, говорите вы! А вы знаете, сколько сейчас бедных? Посмотрите на дороги! Зайдите в ночлежки! Попробуйте проехать ночью по лесу! Бедные плодятся, как блохи, от них нет никакого спасения. Они не желают работать, только едят. Один наш приход кормит почти сто бездельников. Дай им волю, они пожрут нас с нашими землями и домами в придачу. С бедными надо поступать просто: собрать всех в работные дома и заставить трудиться. Пусть сами содержат себя. И запретить им плодиться, чтобы не было нищих детей. В церковь войти невозможно — попрошайки за полы хватают.
— А между прочим, скоро вообще никаких бедных и богатых не будет. Между прочим, скоро будет конец света, и еще неизвестно, куда отправятся ваши пресвитериане: может быть, прямо в ад!
Платтен ударил ладонью по столу.
— Откуда здесь сектантские речи! Неужели чума ереси проникла и в этот дом? Джон, где ты этого наслушался?
— Он в таверну после школы ходит, — наябедничала Анна.
— A-а, в таверну! То-то я чувствую, повеяло зловонным духом схизматиков! Ты знаешь, кто проповедует в таверне? Все эти лодочники и ткачи, пуговичные мастера и извозчики годны лишь на то, чтобы удивлять и забавлять таких же невежд, как они сами. Они воображают, что сидят в кресле Моисея, и наставляют всех как посланцы высших сил. Они берутся раскрывать тайны всемогущего господа и спасать человеческие души. Знай же: слушать, как они говорят о святой Троице, о божественном предопределении и других глубоких богословских материях, — все равно что слушать сумасшедших в Бедламе. Не ходи к ним, Джон, ума не наберешься.
— Сумасшедшие? Да они знают Писание не хуже любого… пастора! — Джон выговорил это слово с презрением. — Это мы живем во тьме… А сейчас идут последние дни, скоро все кончится! Да, да, будет конец света!..
Он выхватил из кармана какие-то листки и потряс ими:
— Дай-ка сюда, — Платтен властно протянул руку. — Ты уже и памфлеты их читаешь. Дай-ка я посмотрю. Так, так… «Предсказания Мерлина»… «Сверхъестественные знаки и явления»… «Пророчества белого короля»… Это астролог, доктор Лилли. — Он раскрыл наугад и прочел:
— «Марс в третьем доме предвещает войны и убийства… Знатные и дворяне древних кровей приходят в упадок… Низший сорт людей возвышается»… Гм, это пока все правильно. Постойте, вот и о короле: «Перед концом концов произойдет обуздание монархической власти; король потерпит страшное поражение; конец его будет ужасен».
Он строго посмотрел на Джона:
— Ты знаешь, что за такие предсказания можно попасть в тюрьму? Мне известно, кто в парламенте за них платит! Ты стоишь на опасной дороге, Джон. Мистрисс Годфилд! Вы обязаны материнской властью запретить мальчику ходить на эти сборища. Его отец в Армии, он занят важными государственными делами, а старший брат… гм… тоже, боюсь, не по правильному пути идет. Я, как будущий член вашего семейства, обязан вас предостеречь. Будь это мой сын, я запер бы его дома.
— А я тебе что говорила! — сразу накинулась на мальчика мать. — Я тебе запретила ходить к этим негодяям! И не смей возражать! Они тебя не такому еще научат! Я теперь буду в школу за тобой присылать Томаса, пусть приводит тебя за руку!
— Да? За руку? Может, еще в тюрьму посадите?
Джон вскочил, стул за ним с грохотом упал на пол.
Неистовое мальчишечье бешенство охватило его.
— Вы вообще не распоряжайтесь в нашем доме! — закричал он опешившему пастору. — Вы здесь никто… Отца нет, и Генри нет, и вы не имеете права… Мама! — мальчик чуть не плакал. — Ты его не слушай! Никто не слушайте!.. Убирайтесь вон!.. Вон отсюда!..
Он сжал кулаки и стал наступать на Платтена. Шея пастора налилась кровью.
— Замолчи, скверный мальчишка! — завизжала мистрисс Годфилд что было силы. — Я прикажу тебя высечь! Замолчи, или я пошлю за кучером!
— За кучером! Хорошо! Посылайте! Я вас всех ненавижу! Я от вас убегу! Совсем убегу!..
Он повернулся и бросился вверх по лестнице. Слышно было, как грохнула дверь, он крикнул что-то еще, и все затихло.
Как только мистер Патрик раскланялся, хозяйка встала и приказала всем идти спать. Угли в камине давно подернулись пеплом, одна свеча, догорев, чадила. Томас запер за гостем дверь и заложил засов на ночь.
