Альбериго называл свое войско Компанией Святого Георгия, под его началом были собраны фактически все лучшие итальянские командиры, сведущие в военном искусстве. Он был не только выдающимся лидером, но мастером своего дела и изобретателем нескольких важных новшеств. Именно он первым стал использовать так называемый армет с диском[4]. Кроме того, лошади у него были защищены специальными кожаными попонами.
В те времена, когда доминировала грубая сила, а власть во многом полагалась на кондотьеров, поэтому исторические хроники представляют собой не многим большее, чем запись их деяний. Эффективно контролировать их была способна только венецианская аристократия. Возвышение итальянских военачальников придало их компаниям то постоянство и сплоченность, которых им недоставало ранее. Соответствующим был и авторитет преуспевшего кондотьера среди его воинов. Когда Больдрино да Паникале убили в Мацерате, в наказание за это город был подвергнут жесточайшим унижениям. Помещенное в роскошный гроб тело кондотьера пронесли по всему городу, и солдаты приветствовали его так, словно он по-прежнему был их командиром. Они были уверены в том, что никто не сможет его заменить.
При всех их недостатках, в этих войсках были собраны самые мужественные люди того времени, являвшие собой наилучший образец духа авантюризма. Их соотечественники стали с гордостью говорить о предводителях кондотьеров и их доблести; рассказы об их подвигах передавались из уст в уста. И хотя они продавали свои мечи тем, кто больше заплатит, а поступки их были непредсказуемы, их поведение точно соответствовало представлениям того времени о морали, и, по крайней мере, они были итальянцами. В самом деле, по словам Паоло Джовио, Альбериго, «возмущенный тем, что иностранные наемники, проявляя необузданную жестокость, навязывают Италии свою волю, возродил дух своих соотечественников, которые из-за слабости своей и потерянной свободы позабыли славу древних воинов».
Будущее молодого человека, ставшего членом одной из таких компаний, зависело только от него самого. Происхождение здесь, как и в других сферах жизни в Италии в эпоху Возрождения, значило очень немного. Если ему удавалось обратить на себя внимание своего командира, то он мог продвинуться по службе и стать во главе небольшого отряда. Его дальнейшая карьера зависела от его храбрости и находчивости, его популярности и, помимо всего прочего, от его способности командовать. Новобранцы обычно присоединялись к отряду перспективного капитана. Постепенно тот приобретал необходимый авторитет и достаточное количество людей, чтобы действовать самостоятельно и заключать договора с нанимателями на своих условиях. Такие кондотьеры, или даже предводители небольших скьер[5], в момент поступления на службу заключали официальные и должным образом оформленные договоры с правителями и государствами, что предполагало строгое соблюдение сторонами всех оговоренных условий. Затруднения кондотьера и проблемы для мирного населения обычно начинались тогда, когда кондотьер оставался без наемной службы и без денег для оплаты своим людям.
Преуспевающий кондотьер мог соперничать со знатью и даже с правителями тех государств, которым он служил. Именно им мы обязаны величественными монументами, включая те, которые и сейчас, вероятно, остаются самыми большими в мире конными статуями — Коллеони и Паоло Савелли в Венеции и Гаттамелата в Падуе, хотя от той, что вполне могла бы быть величайшей из них, статуи Франческо Сфорца работы Леонардо да Винчи, сейчас ничего уже не осталось. Но сохранился замечательный бюст кондотьера работы Поллайуло в галерее Уффици во Флоренции и фреска сэра Джона Хоквуда во флорентийском соборе работы Паоло Уччело. (Джованни Акуто умер во Флоренции как раз тогда, когда у него появилась надежда возвратиться на родину, и был похоронен со всеми возможными почестями, которых мог быть удостоен человек, сослуживший такую службу этому городу.) Часовня Св. Георгия в Пизе построена местными кондотьерами, а Бергамо может похвастаться часовней Коллеони. На самом деле мы до сих пор помним этих людей скорее благодаря оставшимся памятникам в их честь, чем из-за их военных подвигов.
И все же в своем жизнеописании Великого Сфорца Паоло Джовио дает нам ключ к пониманию этого исчезнувшего мира и позволяет проникнуть в повседневную жизнь кондотьеров, описывая нам их обычаи в мирное время и на поле битвы с той свойственной ему ясностью и живостью изложения, которой не удалось достичь ни одному из позднейших авторов. Ведь епископ Ночеры испытывал к Сфорца некое чувство поклонения герою, свойственное людям того времени, и то же чувство сам Сфорца питал по отношению к Альмериго да Барбьяно. Для нас, для тех, кто знает окончание этой истории и может оценить гибельные последствия этой системы, завершившейся долгим периодом иностранного господства, такое чувство может показаться странным. Все лучшие плоды возрожденческого индивидуализма и поисков себя, которые привели к столь ужасному разобщению как в политической, так и в религиозной и церковной сферах, следует искать в литературе и искусстве того времени, не имеющих себе равных в современном мире.
Муцио Аттендоло провел пятнадцать лет с Альбериго да Барбьяно, и здесь он приобрел репутацию человека с сильным и властным характером. Многие кондотьеры известны по своим прозвищам. Так, например, Гаттамелата означает «пестрый кот», Фачино Кане — «собака», Тарталья, всегда враждовавший со Сфорца, — «заика». История гласит, что при дележе какой-то добычи Муцио поссорился с Тарантулом и Скорпионом, двумя братьями из Луго, деревни, располагавшейся к северу от Котиньолы. Когда об этом споре донесли командующему, Муцио и ему ответил весьма грубо, на что Альбериго воскликнул, что тот и его пытается сфорцаре[6], и объявил, что отныне он будет известен как Сфорца. Помимо всего прочего, Сфорца обладал огромной физической силой. Он мог согнуть подкову и вскочить на седло в полном вооружении.
Он еще состоял на службе у Альбериго, когда впервые встретил своего будущего соперника, Браччо да Монтоне. Им двоим было суждено стать величайшими итальянскими военачальниками своего времени, лидерами двух противоборствующих школ: в самом деле, весь воинский мир на полуострове был тогда разделен на сторонников Сфорца и сторонников Браччо. Но во время службы в компании Св. Георгия эти молодые люди стали закадычными друзьями. У них все было общим, даже их воины носили одинаковую униформу и одни и те же эмблемы. Впоследствии, несмотря на серьезные разногласия, следы этой ранней дружбы никогда не исчезали полностью. И если Сфорца был настолько же удачлив, насколько судьба не благоволила Браччо, то этим успехом он был обязан своему характеру, здравому смыслу и ясному представлению о соотношении целей и средств — тому, чего недоставало Браччо. Сфорца напоминал древнего римлянина лучших времен Республики, со всеми его достоинствами и недостатками, тогда как в Браччо не было и малейшей доли этих качеств.
Андреа, известный под прозвищем Браччо («оружие», возможно, за свою силу), происходил из рода графов Монтоне, знатной фамилии из Перуджи. Он был серьезно ранен и оказался в изгнании после одной из тех кровопролитных междоусобиц, которые привели к сильному опустошению той области и в которых, как правило, был замешан могущественный дом Бальони. Оставшись сиротой, он поступил на службу к Альбериго да Барбьяно. Когда же он наконец возглавил независимый отряд, неудачи преследовали его с самого начала. Он опустился почти до нищенства, и затем, когда ему удалось снова стать на ноги, страшный пожар в Фолиньо уничтожил все, что у него было. Местные жители собрали щедрые пожертвования, чтобы возместить ему утраченное, однако он был вынужден вернуться к Альбериго. Способности обеспечили Браччо благосклонность со стороны его прежнего командира, но это лишь возбудило к нему ожесточенную зависть, ослаблению которой, возможно, его поведение вовсе не способствовало. Альбериго, которого доверенные командиры сумели убедить в неповиновении Браччо, наклеветав на него, распорядился его убить. За него ходатайствовала жена Альбериго, но когда ее просьбы оказались тщетными, она (так велико было ее возмущение совершающимся предательством) предупредила Браччо, и тот немедленно бежал к Папе. Обнаружив свою ошибку, Альбериго сделал все, что было в его силах, чтобы заставить его вернуться, но Браччо ответил, что командующий, который столь бесчестно обращается с преданным офицером, не заслуживает доверия.
Это был не единственный случай, когда Браччо приходилось терпеть подобное обращение; предательство в те времена было делом обычным. Вскоре после этого, в 1409 году, Владислав, король Неаполя, не слишком терзавшийся угрызениями совести, предложил Браччо помочь ему овладеть его родной Перуджей — замысел, который всегда мил сердцу изгнанника. Предложение было принято. Однако жители города в отчаянии обещали королю подчиниться его власти, при условии что тот откажется от услуг сражающихся на его стороне изгоев Перуджи и предаст Браччо смерти. И на этот раз кондотьер вовремя был предупрежден: когда король послал за ним, он отказался прибыть под предлогом недомогания. Владислав, чрезвычайно раздосадованный тем, что его коварные замыслы были раскрыты, послал внушительную армию против кондотьера, которого лишь недавно принял на службу.
