Конечно, на фоне столь серьезных внешнеполитических целей проблема территориального размежевания с Румынией имела сугубо подчиненное значение. Однако следует помнить, что бессарабский вопрос оказывал заметное влияние на отношения Советского Союза со странами Восточной и Юго-Восточной Европы. Это же, в свою очередь, оказывало определенное влияние и на взаимоотношения Москвы с великими державами. В советской исторической литературе бессарабский вопрос исследовался преимущественно в дипломатическом аспекте, военным же событиям, за исключением румынской оккупации края в начале 1918 г., уделялось несравнимо меньшее внимание.[4] Ныне, когда историк не связан обязательными идеологическими догмами и стали доступны многие архивные документы, имеется возможность более всесторонне исследовать эту проблему, показать, как советские дипломатические шаги подкреплялись военными мерами в 1919 г. и особенно летом 1940 г. Поэтому одной из целей данного исследования является более подробное и систематическое описание бессарабской кампании Красной армии 1940 г. на основе доступных архивных документов.
Эта проблема сохраняет актуальность еще и потому, что в румынской историографии существует обязательное единомыслие по вопросам отношений Румынии с Российской империей и СССР. В наиболее общем виде румынская версия изложена в интервью президента Румынии И. Илиеску: «В восприятии румын укоренился образ России как оккупанта. Ведь Румыния имела несчастье находиться на перекрестье интересов трех империй — Оттоманской, Австрийской и потом Российской. Все они пытались оккупировать румынские провинции. В 1812 году Россия отрывает от Молдовы половину ее территории и превращает ее в российскую губернию — Бессарабию. Тем не менее, румыны участвовали в антиосманской войне 1877 года, в которой и Россия воевала за нашу независимость от Турции. Правда, в знак признательности Россия вновь оккупировала территорию, которую Румыния получила после Крымской войны (три уезда на юге Бессарабии). Потом был 1940 год и пакт Риббентропа-Молотова, по которому СССР опять занимает румынскую территорию, причем не только Бессарабию, но и север Буковины, который никогда не принадлежал России или СССР… Все это осталось в памяти румын. Но сейчас мы не выдвигаем ни к кому территориальных претензий. Мы выступали и выступаем за развитие отношений и с Республикой Молдова, и с Украиной. А с Россией мы должны отложить в сторону все обиды, включая недовольство русских и украинцев участием румынской армии в войне на стороне Германии».[5] Как правило, для обоснования этой трогательной версии румынские авторы всячески фальсифицируют реальные исторические события.
В последние годы в российской литературе идет переоценка многих событий межвоенной истории XX века. В том числе этот процесс затронул и изучение советско-румынских отношений. Однако, к сожалению, нередко здесь основным мотивом служит не желание углубить наши знания о том периоде, а лишь стремление к огульному очернению советской внешней политики. Для этого, как правило, используются абстрактные моральные оценки, без учета конкретных исторических реалий и менталитета эпохи. Поэтому, на наш взгляд, следует попытаться непредвзято взглянуть на советско-румынские отношения в их динамике через призму развития Версальской системы международных отношений и генезиса Второй мировой войны. Автор полагает, что каждое государство имеет право проводить любую внешнюю политику, поэтому в данном исследовании речь не идет об обвинении или оправдании советской или румынской внешней политики. Однако это вовсе не означает, что в оценке этой политики следует исходить только из политической конъюнктуры. Более того, именно далекая перспектива позволяет более объективно оценить прошедшие события. Кроме того, не следует разрывать цепь событий, что также искажает их восприятие. Именно поэтому, по нашему мнению, важно рассмотреть бессарабский вопрос на фоне советско-румынских отношений за все 22 года его существования.
Таким образом, перед современной российской историографией стоит задача всестороннего изучения того пути, по которому удалось пройти Советскому Союзу от парии международного сообщества до второй сверхдержавы мира. Это позволит, с одной стороны, воздать должное нашим предкам, чьим потом и кровью был полит этот путь, а с другой стороны — даст современному российскому обществу определенные ориентиры на будущее. Конечно, решение этой задачи потребует длительных усилий и изучения развития международных отношений на разных уровнях. Составляющей частью этой проблемы являются двусторонние отношения Советского Союза с его западными соседями, наиболее крупными из которых были Польша и Румыния, являвшиеся главной основой антисоветского «санитарного кордона».
* * *
К началу 1917 г. Румынский фронт проходил примерно по линии Восточные Карпаты-Фокшаны-Браилов-устье Дуная. На фронте действовали 9-я, 4-я, 6-я русские и 2-я румынская армии. Из 137 903 кв. км территории Румынии войсками стран Четверного союза было оккупировано 99 845 кв. км (72,4 %). Последняя попытка русско-румынского наступления была предпринята 11 (24) июля 1917 г. на Фокшанском направлении, где войска 4-й русской и 2-й румынской армий прорвали фронт противника и освободили 30 сел, взяв в плен около 4 тыс. человек и захватив 85 орудий, но неудача наступления Юго-Западного фронта привела к тому, что 12 (25) июля Ставка приказала прекратить атаки. Со своей стороны, германо-австрийские войска 24–26 июля (6–8 августа) предприняли наступление у Фокшан и в долине р. Ойтуз, итогом которого стало незначительное продвижение фронта на север. В этих боях потери русских войск убитыми, без вести пропавшими и ранеными составили 25 тыс. человек, румынских — 27,5 тыс. человек, немцы потеряли убитыми и ранеными 47 тыс. человек.[6] К середине августа бои на Румынском фронте затихли и фронт стабилизировался.[7] К сентябрю 1917 г. в составе Румынского фронта насчитывалось 1 976 260 комбатантов и некомбатантов русской армии и 458 тыс. румынских военнослужащих.[8]
Тем временем революционные события в Петрограде докатились до окраин России, в том числе и до Бессарабии, находившейся в тыловой зоне Румынского фронта. 8 (21) марта 1917 г. в Тирасполе было официально объявлено о свержении самодержавия, что было в целом с энтузиазмом воспринято местным населением. Как и по всей стране, началась трансформация государственных учреждений: были распущены различные правоохранительные органы, созданы губернский и уездные комиссариаты. Одновременно уже 8 (21) марта возник местный Совет в Бендерах, 12 (25) марта — в Тирасполе, 13 (26) марта — в Кишиневе. К началу мая 1917 г. во всех уездах Бессарабии были созданы Советы. Таким образом, в Бессарабии, как и по всей стране, сложилось двоевластие. Тем самым население получило возможность сравнивать программы и действия разных политических сил. Уже 19 марта (1 апреля) Тираспольский Совет ввел 8-часовой рабочий день, а игнорирование этого постановления владельцами предприятий привело к тому, что рабочие стали вводить его явочным порядком. На селе крестьянство связывало с революцией свои надежды на решение аграрного вопроса. Собственно, как и по всей стране, в Бессарабии уже с весны 1917 г. крестьяне начали явочным порядком делить землю.
Как и на других национальных окраинах России в условиях широкой популяризации лозунга о праве наций на самоопределение, наряду с социальными движениями в Бессарабии стало формироваться и национальное. Первоначально ведущей идеей национального движения стал лозунг создания автономии в составе Российской федеративной республики. Однако национальные движения того времени были, кроме всего прочего, и формой консолидации определенных социальных слоев в регионе. Поэтому созданная во второй половине марта 1917 г. Молдавская национальная партия (МНП) объединила прежде всего бессарабских помещиков, заинтересованных в сохранении своих земельных владений. Со своей стороны, румынские власти, с точки зрения которых в Бессарабии проживали не молдаване, а румыны, в условиях нарастания смуты в России решили активизировать ведущуюся еще с 1905 г. пропаганду идеи единения румынского народа в рамках одного государства. Поэтому румынская пресса и румынские агенты в Бессарабии всячески пропагандировали идею автономии губернии, что должно было, по их мнению, стать первым шагом на пути к объединению с Румынией. В начале апреля 1917 г. румынское посольство в Петрограде установило контакты с некоторыми бессарабскими интеллигентами-молдаванами — И. Инкульцом, П. Халиппой и др., которые позднее с группой агитаторов (40–50 человек) прибыли в Кишинев.[9] Часть руководства МНП с момента официального создания партии 2 (15) апреля 1917 г. настаивала на введении молдавского языка в государственных учреждениях, выступала за решение аграрного вопроса только в интересах молдаван и постепенно популяризировала идею объединения с Румынией.
